Талтос - Энн Райс

— Прощение? Только Христос может простить мои прегрешения, дитя, — ответил я. — Прощай.

— Какой силой обладает этот Христос, чтобы изменить проклятие, которое Жанет наложила на тебя?

— Не издевайся надо мной! — вскипел я. Я желал ее. И чем больше сердился, тем меньше заботился о том, что с ней будет.

— Пойдем со мной, — вновь пригласила она. — Выпьешь настой, который стоит у меня на огне, а потом пойдем в пещеру, и ты увидишь духов. Они знают все, король Эшлер.

Она подошла к лошади, положила свою руку на мою, и я почувствовал, как во мне разгорается желание. У нее были колдовские пронзительные глаза, и казалось, что на меня смотрит Жанет.

Не успел я собраться с мыслями, как она помогла мне спешиться, и мы уже вместе пробирались сквозь заросли папоротника и самбука.

Маленькая хижина показалась мне гнусной и пугающей. В ней не было окон. Над огнем на минном вертеле висел чайник. Но постель была чистая, застеленная искусно вышитым полотном.

— Достойно короля, — сказала она

Я огляделся вокруг и увидел темную открытую дверь — напротив той, через которую мы вошли.

— Это тайный вход в пещеру, — пояснила она и, внезапно поцеловав мне руку, потянула меня к постели. Попутно женщина сняла с огня чайник и налила из него отвар в грубую глиняную кружку. — Выпейте, ваше величество, и пещерные духи будут видеть и слышать вас.

«Увижу и услышу ли их я? — подумалось мне. — Не знаю, ибо только Богу известно, что она положила в этот отвар. Быть может, травы и масла, которые доводят ведьм до исступления, после чего они начинают танцевать, как Талтосы под луной. Мне рассказывали о таких проделках».

— Пей, он сладкий, — сказала она.

— Ладно, — кивнул я. — Он пахнет медом.

Глядя в кружку, я решил, что не стану пить ни капли. Я видел, что она улыбается, и, улыбнувшись в ответ, осознал, что поднял кружку и внезапно отпил из нее большой глоток. Я закрыл глаза.

— Что будет, если в нем действительно какое-то волшебство? — изумленно прошептал я, чувствуя, как постепенно погружаюсь в сон.

— А теперь ложись со мной, — сказала она.

— Ради тебя же самой, не стоит делать этого, — ответил я, но она уже сняла с меня меч.

Я смирился и больше не возражал. Медленно поднявшись лишь для того, чтобы запереть дверь, я снова свалился на постель и притянул ее вниз, под себя. Я стащил с нее блузу, обнажив груди, и подумал, что могу заплакать только от одного их вида. Ах, молоко Талтосов, до чего мне его хотелось! Она не была матерью, эта ведьма, у нее не должно быть молока ни от Талтосов, ни от людей. Но эти груди, эти сладостные груди. Как мне хотелось сосать из них, покусывать соски и лизать их языком.

«Ладно, это не причинит ей вреда», — подумал я, и, когда она увлажнилась и загорелась желанием, я вложил пальцы между скрытыми, поросшими волосами тайными складками и заставил ее задрожать.

Я тут же принялся сосать ее груди. Я начал целовать ее и впитывать ее запах. У нее была упругая молодая кожа, пахнущая юностью. Мне нравились и звуки ее тихих вздохов, и то, как ее белый живот прикасался к моей щеке, и волосы внизу между сомкнутых бедер. Когда я стащил с нее юбку, то увидел, что они рыжие и похожи на волосы на ее голове, пламенеющие и слегка вьющиеся.

— Прекрасная, прекрасная ведьма, — шептал я.

— Возьми меня, Эшлер, — сказала она.

Я упорно всасывал в себя ее грудь, отчего чувствовал мучительную боль в пенисе. «Нет, я не стану убивать ее. Она глупа, но не заслуживает из-за этого смерти». Но она потянула мой член к себе между ног и прижала его кончик к своим волосам. И совершенно неожиданно, как это случается со многими мужчинами, я решил, что, если она и в самом деле хочет этого, я поступлю так, как она просит.

Я стремительно вошел в нее, почти не заботясь о том, что она чувствует, как я всегда поступал, когда был с женщиной-Талтос. Я оседлал ее, и мне это нравилось. Она раскраснелась. Она рыдала и вскрикивала, призывая духов, имен которых я не знал.

Все закончилось почти мгновенно. Она смотрела на меня сонными глазами и с победной улыбкой на губах.

— Выпей, — сказала она, — и спускайся в пещеру.

Глаза женщины закрылись, и она погрузилась в сон.

Я выпил всю кружку до дна. А почему бы и нет? Я зашел слишком далеко. Что, если в этой глубокой тьме сокрыто нечто важное, последняя тайна, которой моя собственная земля, Доннелейт, должна поделиться со мной? Бог знает, какие в будущем мне предстоят испытания, боль и, возможно, разочарования.

Я выбрался из кровати и старательно пристегнул свой меч, чтобы опасность не застала меня снова врасплох. Затем взял грубый кусок воска с фитилем, который нашел здесь же, рядом, зажег фитиль и через тайный проход из хижины проник в пещеру.

Я поднимался все выше и выше в темноте. Свеча освещала мне путь вдоль земляной стены и наконец вывела на холодное и открытое место. В отдалении я мог видеть луч света, пробившийся из внешнего мира. Я стоял над главным входом в пещеру.

Я вошел внутрь. Свет двигался передо мной. С содроганием я резко остановился. Я увидел множество черепов, смотрящих на меня пустыми глазницами. Бесчисленные ряды сложенных черепов! Некоторые из них были такие древние, что практически рассыпались в пыль.

Это было погребальное место, рассудил я; от людей, похороненных здесь, остались только мертвые головы, и я решил, что духи, если знать, как к ним обратиться, будут говорить через эти головы.

Я твердил себе, что нечего так глупо пугаться. В то же время, как ни странно, я чувствовал, что теряю силу.

— Это отвар, который ты выпил, — прошептал я. — Сядь и отдохни.

Так я и поступил, откинувшись к стене слева от себя и глядя в пространство, заполненное масками смерти, скалящими на меня зубы.

Грубая свеча выкатилась у меня из руки, но не погасла. Она покатилась в пыль, но когда я попытался подхватить ее, у меня ничего не вышло.

Затем я медленно перевел взгляд вверх и увидел мою утраченную Жанет.

Она шла ко мне через помещение, наполненное черепами, продвигаясь медленно, словно не была реальной, а снилась мне.

— Но я не сплю, — громко произнес я.

Я увидел, как она кивнула и улыбнулась. А потом Жанет остановилась перед мерцающей маленькой свечкой.

На ней было то же самое розовое одеяние, что и в тот день, когда они сожгли ее. И тут, к неописуемому ужасу, я увидел, что шелк был поеден огнем и сквозь прорехи и лоскутья виднелась ее белая кожа; длинные белокурые волосы были обожжены и почернели на концах, а щеки испачканы пеплом, как и голые ноги и руки. И все же она была здесь, живая, и стояла возле меня.

— Что же это, Жанет? — спросил я. — Что ты скажешь мне теперь?

— А что скажешь мне ты, мой возлюбленный король? Я последовала за тобой из великого круга на юге до самого Доннелейта. И ты уничтожил меня.

— Не проклинай меня, светлый дух, — взмолился я и встал на колени. — Дай мне то, что сможет помочь всем нам! Я искал тропу любви. Она оказалась тропой руин.

Выражение ее лица переменилось: я увидел сперва замешательство, затем понимание.

Она перестала улыбаться и, взяв меня за руку, произнесла слова так, как будто они были нашей тайной.

— Будешь ли ты искать другой рай, мой повелитель? — спросила она. — Возведешь ли новый монумент, подобный тому, который ты навсегда оставил на равнине? Или предпочтешь создать танец, настолько простой и грациозный, что все люди мира смогут исполнять его?

— Такой танец, Жанет, я хотел бы придумать. И все наши соплеменники составили бы один живой круг.

— И ты сочинишь песню настолько приятную, что ни одна женщина, ни один мужчина любого племени никогда не смогут сопротивляться ей?

— Да, — подтвердил я. — И мы будем петь вечно.

Лицо ее осветилось, губы разомкнулись, а во взгляде промелькнуло легкое изумление. Она заговорила опять:

— Тогда пусть над тобой вечно висит проклятие, которое я наложила на тебя.

Я зарыдал.

Она жестом велела мне успокоиться и запастись терпением, а затем мягким, быстрым голосом Талтосов прочла не то поэму, не то песню:

Твой поиск проклят,

И путь твой долог,

И только начинается зима.

Лихие времена навеки канут,

И память потеряет смысл.

Но ты, когда она к тебе протянет руки,

Молящие о полном всепрощение,

Увидев, что земля творит,

Не ужасайся, коль дожди

И ветер начнут ее терзать.

Взойдут посевы, развернутся листья,

Сухие ветки пышно зацветут,

Крапиву, что пыталась всех ожечь,

Затопчут сильные мужчины,

И танцы, круг и песня

Послужат нам ключом к воротам рая.

Всегда бывает так:

Чем власть пренебрегает,

То и приносит вечное блаженство.

Пещера погружалась в сумерки, маленькая свечка догорала… Махнув на прощанье легким жестом руки, Жанет улыбнулась снова и исчезла совсем.