Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только не признавайся. Тверди одно: не помню! Пущай докажут!
Если бы его слушатели пошевелили мозгами, у них в голове зародился бы вопрос, почему этот всезнающий старик затягивается сигареткой здесь, а не в парке с фонтаном. Но для таких умных вопросов у них мозгов не хватает, и к тоске по сладкой, ленивой жизни присоединяется уверенность, что наказания можно избежать, что остаться безнаказанным довольно просто, хотя на самом деле «засыпка» – это только вопрос времени. И вот они снова и снова отправляются на скамью подсудимых, пока им не становится безразлично, по какую сторону ограды существовать.
Даука был опытным следователем, поэтому из ответов Вазова–Войского он уяснил себе намного больше, чем хотелось бы парню. Во–первых, Харий сделал вывод, что разговоры о краже на квартире Беллы скорее успокаивают Виктора, нежели тревожат. Значит, кража – меньшее из зол, и к тому же виновный знает средство, как вынудить Беллу отказаться от жалобы, если требует очной ставки с нею. Удивлен, что Белла вообще рискнула написать. И он прав: даже побуждаемая майором, она этого не сделала.
Во время допроса в кабинет следователя заходил Алстер и другие коллеги, видевшие Вецберза, – естественно, чтобы взглянуть на Вазова–Войского; все они изумленно пожимали плечами. Только Сиполса, которому это зрелище доставило бы вагон удовольствия, не было на месте: он не ожидал, что Вазова–Войского так быстро найдут, и уехал в командировку.
В десять должны были привести временного подметальщика улиц Мендея Мнацоканова, поэтому Харий отправил арестованного вниз, в изолятор. Тот все еще продолжал требовать встречи с Беллой.
Вернувшись к себе в кабинет, Даука позвонил на стекольный завод «Варавиксне». Как и в прошлый раз, отозвалась табельщица. Не представившись, Харий попросил позвать к телефону шлифовщика Эрика Вецберза. Похоже, что его просьба не вызвала у табельщицы энтузиазма: ничего не ответив, она положила трубку на стол, и Харий слышал скрип дверей и монотонный стук, доносившийся, очевидно, из цеха. Видимо, работал автомат, паузы повторялись через равные промежутки времени.
– Эрик Вецберз слушает.
– Тут из ОВД…
Тишина. Неприятная для обеих сторон, но для Хария – особенно.
– Я распорядился изъять рисунок из фотовитрин.
– А ведь как смотрелся! Ну что ж, и на том спасибо, значит, розыгрыш закончен?
– По телефону трудно объяснить, но если бы вы могли приехать часам к двенадцати, сами бы все уразумели. Поймите меня правильно, ваш приезд необязателен.
– Сколько времени это займет?
– Час или около того.
Подумав, Эрик согласился.
– Хорошо. Буду. Этот час отработаю потом, после смены.
Еще надо позвонить в больницу. Узнать об Айге…
Занято.
Подождал и снова набрал номер.
Опять занято.
Неужто у них телефон испорчен? Если управлюсь с делами до шести, может, и успею, доктор сегодня принимает вечером…
Глава шестая
Ветер разбушевался. Он налетал короткими, злобными порывами, срывая с одиноких дубов бурые листья, которые стойко сопротивлялись осенним холодам и могли бы продержаться на деревьях всю зиму. Наступила ночь, одна из тех жутких ночей, когда в лесу осины со звоном ударяются стволами и кругом стоит треск, это деревья ломаются пополам и кроны рушатся на землю с грозным шумом, увлекая за собой молодую поросль и кусты. Мудрые вороны первыми, каркая, покидают лес, их примеру следуют лоси, они выбегают на лесосеки, поросшие ольшаником. Только кабаны приникают к земле, прижимают уши и стараются заснуть, а малые птахи забираются на ели и раскачиваются вместе с ними, выставив грудки против ветра, чтобы холод не проникал под оперение.
На подступах к Межапарку шквал несколько ослаб, но все же сосновые ветви и шишки бомбили черепичные крыши, а ветер завывал так, что невольно мороз продирал по коже.
Хотя Зайга и привыкла к одиночеству в этом большом неуютном доме, вечерняя буря тревожила ее, действовала на нервы. Она не хотела себе в этом признаться. В комнате неуютно, надо бы разжечь камин. Топить было нечем, что–то прислуга в последнее время распустилась, подумала Зайга и, накинув старый плащ, пошла под навес за дровами. Дело знакомое, ведь она начинала здесь домработницей, жила в мансарде с крохотным слуховым оконцем, спала на раскладушке.
По небу бежали низкие, рваные облака. Редкие капли дождя больно хлестали по лицу и оголенным рукам.
«Видно, небо тебя не принимает, Райво Камбернаус!» – Зайга криво усмехнулась.
Топор лежал где обычно, и она принялась колоть большие суковатые поленья, которые тем хороши, что не так быстро сгорают.
Надо бы купить собаку, вдруг подумала она. Большую немецкую овчарку или колли. А может, элегантного и умного добермана. Английская полиция берет на службу исключительно доберманов. Станет сторожить дом, не надо будет подключать сигнализацию. В дом, по которому разгуливает собака, ни один вор не полезет. Места, где порезвиться, вволю, прислуге достаточно приоткрыть дверь и выпустить пса во двор.
«Как ты считаешь, Райво Камбернаус? Молчишь? Ну как же, тебе некогда ломать голову над моими проблемами, у врат рая ты замаливаешь грехи. Не надо было грешить, Камбернаус, сам виноват, что ангелы не угощают тебя манной небесной! Сейчас я растоплю камин и устрою тебе пышные поминки, милый! Бар у меня заставлен такими напитками, каких ты, жалкий пьяница, при жизни в глаза не видывал».
Сначала камин изрыгнул в комнату клуб дыма, как бы в отместку за то, что его давно не топили, а когда появилась тяга, язычки пламени стали лизать поленья, и те весело затрещали.
Идея устроить поминки так ей понравилась, что она притащила с зимней веранды стол побольше и уставила его яствами и напитками. Опорожнила холодильник, без всякой на то нужды вскрывая консервные банки, нарезая ломтиками колбасу, ветчину, поставила жаркое, оставшееся от обеда. Принесла из погреба банки с компотом и консервированный салат, достала из буфета севрский сервиз – даже старая Кугура, в последние годы жизни просто помешанная на сервировке, позволяла себе это лишь в особо торжественных случаях.
Собиралась было накрыть стол на двоих, но потом подумала, отчего бы символически и старую хозяйку не пригласить попользоваться фарфоровой и хрустальной посудой тончайшей работы. Да, и вот еще что – какие же поминки без цветов! Выход нашелся: она сломала две ветки серебристой ели, росшей у ворот, и поставила их в роскошную вазу.
Есть совсем не хотелось. На тарелки Зайга ничего не положила. Пусть лучше прислуга увидит завтра утром три совершенно чистые тарелки, чем две чистые одну с остатками еды. Небось подумает, что я начинаю сходить с ума от одиночества. Хотя… может, это и недалеко от истины.
Камин топится, и все–таки прохладно.
«В шкафу слева большой толстый платок, накинь на плечи. Он в темную клетку, тебе к лицу, и нисколько не испортит поминального настроения», – словно услышала она наставление Кугуры.
Зайга закуталась в платок и заняла свое место за столом, у камина. Огонь уже обуглил поленья, но форму еще они не потеряли и переливались красным светом, время от времени выстреливая голубыми искрами.
Женщина выключила люстру и осталась сидеть в потемках.
«Кем он тебе приходился?» – почти явственно прозвучал голос Кугуры. Будь она жива, в этом году ей исполнилось бы девяносто пять. Ее упоминают в числе зачинателей рабочего движения в Латвии. Революция 1905 года, потом ссылка, деятельность в эмиграции. До последних дней жизни старушка сохраняла ясность ума, память и способность к логическому мышлению.
«Не знаю… как бы это объяснить, мадам Кугура».
«Ты о чем–то умалчиваешь».
Зайга кивнула.
«И ладно. Если речь идет о любви, каждый сам себе судья. К сожалению. Человек со стороны судил бы не так строго».
Зайга откупорила бутылку и налила в фужер шампанского.
Пью за то, что наконец–таки мне удалось отделаться от тебя, Райво Камбернаус!
Выпив, она выхватила из вазы лапу серебристой ели и бросила ее в камин. Взметнулось пламя, с треском загорелась хвоя.
Покой. Наконец–то покой. Все! Аминь!
«Ты опять за дровами? – проскрипела Кугура. – Может, хватит на сегодня? А прислугу ты распустила, вот мне не приходилось носить дрова. С горничными нельзя либеральничать. Когда мы жили в Люцерне… Нет, кажется, в Цюрихе… Я была вынуждена нанять домработницу, дети еще пешком под стол ходили, а у нас с мужем все время, каждая минута уходила на оргработу. Нам было поручено без лишнего шума приобрести типографское оборудование и по частям переправить его через границу. Я никак не могла понять, почему мне попадаются презлющие домработницы и ни одна из них не держится дольше месяца. Как–то пожаловалась на свое горе княгине, жившей по соседству и тоже бывшей замужем за революционером. «Вы сидите с кухаркой за одним столом? – рассмеялась княгиня. – Удивительно, что они по месяцу у вас выдерживают. Во–первых, на кухне она может досыта есть что душе угодно, а ваше присутствие ее сковывает, ей стыдно наедаться. Во–вторых, человек согласен служить лишь более значительной персоне, чем он сам. Служить высокопоставленному лицу – это честь, а прислуживать ровне – унизительно. Вы унижаете человека по десять раз в день и удивляетесь, что он ищет работу в другом месте. И не надейтесь, подарки не спасут положение, они лишь приведут к новым унижениям и переживаниям“. Следующая кухарка отработала у меня вплоть до того дня, когда мы покидали Швейцарию, и на перроне заливалась слезами, так ей было жаль расставаться с госпожой. Если бы она знала, как я измучилась, изображая светское высокомерие!»
- Убийство на верхнем этаже. Дело об отравленных шоколадках - Энтони Беркли - Классический детектив
- Квартира на четвертом этаже - Агата Кристи - Классический детектив
- Мотив и возможность - Агата Кристи - Классический детектив
- Кукла в примерочной - Агата Кристи - Классический детектив
- Пуаро расследует. XII дел из архива капитана Гастингса - Агата Кристи - Детектив / Классический детектив
- Чаша кавалера - Джон Карр - Классический детектив
- Мюзик-холл на Гроув-Лейн - Шарлотта Брандиш - Детектив / Классический детектив
- Фея в комнате - Агата Кристи - Классический детектив
- Преступление в исчезнувшей комнате - Джон Карр - Классический детектив
- Длинная тень смерти - Энтони Гилберт - Классический детектив