Цветы любви, цветы надежды - Люсинда Райли

— Когда я его нашел, — прошептал Ксавьер, — я подумал, что он просто потерял сознание. Понимаешь, на нем не было ни единой царапины. Но потом... О Господи, помоги! — воскликнул он. — Я приподнял его и увидел, что его голова болтается на шее, как у... сломанной куклы. Тогда я понял, что при падении он получил серьезную травму.

— Ты говоришь, у него была сломана шея?

«Мне надо, обязательно надо знать, как именно умер мой ребенок!»

— Да. Потом я заметил, что у него открыты глаза... широко открыты, но не мигают. Они не мигали, Джулия! Я попытался нащупать пульс и не смог. Я тряс его, пытался поставить на ноги, хоть и понимал, что он меня уже не видит, что он... нет! — Ксавьер замолчал, давясь слезами, потом потряс головой. — Я не могу произнести это слово.

— И ты понял, что Габриэль мертв? — досказала за него Джулия.

— Oui, cherie, он был... мертв. Не знаю, сколько времени я просидел рядом с ним. Обнимал его и молил Бога, чтобы он ожил... Но все было тщетно. А потом, — Ксавьер передернулся при воспоминании, — я услышал громкий стук и увидел, что машина внизу загорелась. В лесу было очень сухо, через несколько секунд огонь начал подбираться ко мне, и я... о Господи, как же это сказать? — Плечи Ксавьера затряслись от мучительных рыданий. — Я убежал. Я долго бежал по лесу, спасаясь от огня... — Он в очередной раз задушено всхлипнул. — А нашего мальчика я оставил там. Я не взял... с собой... нашего мальчика!

Не в силах больше говорить, Ксавьер обхватил голову руками и заплакал. Джулия сидела рядом, уставившись в пространство и усилием воли заставляя себя оставаться на месте.

— Продолжай, Ксавьер, прошу тебя. Мне надо знать все.

На нее вдруг снизошло странное, пугающее спокойствие.

Через несколько минут Ксавьер продолжил:

— Каждый день я спрашиваю себя, почему так поступил. Почему не взял на руки нашего ангелочка и не унес с собой. Я не могу этого объяснить... Просто не могу. — Он лихорадочно потряс головой. — Я оставил его там одного! Возможно, у меня был шок... Я обезумел от горя... или поддался эгоистичному инстинкту самосохранения. Но я это сделал, Джулия. Он остался там.

Ксавьер опять зарыдал, но Джулия по-прежнему сидела не шевелясь.

— И куда же ты побежал?

Он вытер глаза и нос тыльной стороной ладони и покачал головой.

— Не могу сказать, в каком направлении я бежал, но когда понял, что огонь больше не угрожает, остановился и прямо там, в лесу, лег и заснул. А может, потерял сознание. Проснулся ночью. Я закрыл глаза и опять заснул, а когда открыл их в следующий раз, наступило утро. Я понял: надо вернуться домой и объяснить тебе, что случилось. Но каждый раз, когда я об этом думал, мне становилось плохо. В конце концов, я пошел куда глаза глядят. Оказалось, я недалеко от Сен-Тропе, и вскоре я добрался до города. — Он помолчал, сделал глубокий вдох. — Пойми меня, Джулия, умоляю: в тот момент я был вне себя от горя. Рядом с табачной лавкой продавали газеты. Ты знаешь, какие в тот день были заголовки.

— Нет, я не читала газет.

— Понятно, везде, как всегда, на первой полосе — ты. Мою фотографию журналисты еще не раздобыли, но в то утро узнать меня было невозможно. — Ксавьер скривился. — На щеке — запекшаяся кровь, рваная одежда... Я выглядел как бродяга, а не как муж известной Джулии Форрестер.

Он резко встал и принялся ходить по комнате.

— Я немного привел себя в порядок в общественном туалете, потом купил бутылку воды и газету. В репортаже об аварии говорилось, что я погиб вместе с Габриэлем. И тогда я понял, — Ксавьер остановился посреди комнаты и повернулся лицом к Джулии, — что не смогу вернуться к тебе и рассказать правду. Я знал, что ты никогда меня не простишь. Я убил нашего petit ange и бросил его, оставив гореть в лесу. — Он смотрел мимо Джулии, его глаза уже стали сухими. — И я сбежал.

— Куда?

— Взял прогулочную яхту, которая ходила вдоль берега, и приплыл в Ниццу, а оттуда паромом в Корсику. Поселился в маленькой недорогой гостинице в горах и жил там до тех пор, пока не закончились наличные. Потом несколько недель работал сборщиком фруктов, но каждый раз менял места, чтобы никто не узнал. — Ксавьер пожал плечами. — Может, зря беспокоился, но мне не хотелось рисковать. Наверное... у меня был нервный срыв. Я утратил способность разумно мыслить. Мозг отказывался воспринимать случившееся. Я просто существовал. Ты можешь это понять, Джулия?

«Скажи же хоть что-нибудь!» — молили его глаза, но Джулия молчала.

Он вздохнул.

— А потом я медленно начал приходить в себя. Стал размышлять не только о том, что сделал с Габриэлем, но и о том, что сделал с тобой. Из-за меня ты думала, будто потеряла и любимого сына, и мужа. — Ксавьер нервно провел рукой по волосам. — Я устыдился собственного поступка, но лишь через много месяцев нашел в себе силы и мужество вернуться домой. И вот я здесь, перед тобой.

Повисла долгая пауза.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила, наконец, Джулия.

Ксавьер взглянул на нее с удивлением:

— А где же еще ты могла быть? Если бы уехала с концертами, я бы тебя дождался. В любом случае мы бы с тобой здесь встретились, ma cherie.

— Меня здесь не было, — бесстрастно отозвалась Джулия. — Я уезжала в Англию. И вовсе не для того, чтобы музицировать.

Она поспешно встала. Ей хотелось уйти от него как можно дальше и обдумать те ужасные факты, которые только что узнала — о гибели сына и о той роли, которую сыграл в ней Ксавьер.

Она прошла через холл и кухню на террасу. Обхватив себя руками в тщетной попытке защититься от боли и глядя в усыпанное звездами чернильно-черное небо, Джулия с горькой усмешкой вспомнила: совсем недавно ей казалось, что она уже познала самые страшные страдания.

Выходит, ошиблась!

— Прости меня, Господи... — взмолилась Джулия, ибо в ее мозгу билась кощунственная мысль: «Жаль, что из них двоих уцелел не Габриэль! Он убил нашего ребенка!»

Нет! Джулия покачала головой. Она не должна так думать! Это был несчастный случай, временное помутнение рассудка, трагическая ошибка, которую может допустить каждый, даже самый заботливый родитель... И потом, как знать, выжил бы Габриэль или нет, даже будь он пристегнут к детскому креслицу на заднем сиденье машины.

«Он бросил его гореть в огне лесного пожара».

— О Боже... — прошептала Джулия.

«Можно ли такое простить? А что, если Габриэль был еще жив?»

Эта мысль казалась настолько жуткой, что Джулия тут же ее отбросила.

«Надо поверить Ксавьеру. Он говорит правду: наш малыш погиб в аварии. Иначе я сойду с ума, представляя, как он страдал в одиночестве». А как отнестись к действиям Ксавьера? Он исчез на целых двенадцать месяцев, бросив меня, заставив поверить в то, что я потеряла не только сына, но и мужа. Если бы Ксавьер сразу пришел домой и признался в своей ужасной ошибке, я бы его простила?» Джулия перестала ходить по комнате и без сил рухнула в кресло.