Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Два и будет, сколько же, — не подумав, выпалил я.
— Зря вам, прохвессор, аттестат зрелости выдали, — ухмыльнулся Терентий. — Надо бы ишо в первом классе поучить…
Я покраснел, поняв подвох старика: второпях перепутал очередность действий — надо было сперва делить, а потом складывать — и тем самым нажил себе кличку «прохвессор».
Да, этот неприметный человечек умел внушать к себе почтение, даже некоторую боязнь своим острым языком, колкими насмешками и туманными, порой загадочными рассуждениями. Известно, меткое слово всегда было в почете, оно любую силу оборет. Старик Терентий знал это прекрасно и умело этим пользовался.
Попервости, вгорячах, я тоже решил не оставаться в долгу и в ответ на прилипшую ко мне кличку Прохвессор окрестил старика Мухомором. Называл его так пока что за глаза. Терентий носил бордовую фуражку с большущим козырьком и, скрываясь под ней, как под зонтиком от солнца, здорово напоминал внешне сей ядовитый гриб. И не только внешне…
Своей остротой я похвастался перед другим плотником — Кузьмой Барыкой, толстым и ленивым хохлом. Но этот Барыка был по-своему красив: круглолицый, румяный, чернобровый. Губы под черными усиками были полные и красные, зубы — ослепительной белизны, — такой рот иначе и назвать нельзя, как сахарные уста. Прямо парубок с лубочной картинки. За такими хлопцами девки, должно быть, табунами бегают. Только вот ленив больно, в талии отяжелел и пузцо уже порядком наметилось.
— Мухомор? — переспросил Кузьма и долго молчал, соображая. — Це ты здорово придумал! — наконец оживился он и даже по плечу меня похлопал. — Точно, похож на мухомора наш бугор! Только ты забудь про то, хлопец…
— Про что забыть?
— Ну, кличку эту забудь. Узнает бугор, он тебя со свету сживет. Не мытьем, так катаньем…
Барыка показался мне человеком добрейшей души. Не переносил он никаких споров, сплетен, даже грубых слов. Стремился, чтоб все было мирно и тихо. У него и голос был всегда ласковый, и разговор — мягкий, с медлительной ленцой…
Но особый интерес вызывал у меня еще один плотник нашей бригады — Филимон Пупкин. Интересовал он не тем, что был оригинальной личностью, а тем, что через него я сделал поразившее меня в то время открытие.
Когда, впервые приехав на хутор и познакомившись с плотниками, я услышал это имя — Филимон Пупкин, — то стал припоминать, где встречал такую смешную фамилию. И вспомнил: давным-давно, в раннем моем детстве, когда жив еще был отец, он частенько шутливо поругивался на маму: «Иди ты к филипупкину!» Не исчезла эта шутка и после отца, она стала как бы семейной: иногда так ругались бабушка Федора, дядя Леша, сама даже мама.
А смысл этого каламбура стал мне известен от матери гораздо позже. Оказывается, слово «филипупкин» означало не что иное, как имя и фамилию человека — Филимон Пупкин. Человек с такой фамилией когда-то в своей молодости ухлестывал за моей мамой, трижды засылал к ней сватов. Но мама почему-то предпочла другого претендента на ее руку — Павла Прокосова, и после ее свадьбы с моим отцом Филимон Пупкин куда-то исчез из нашего села…
Что это был тот самый человек — высокий сутулый плотник из теперешней бригады шабашников, для меня не было никакого сомнения, потому что, кроме совпадения имени и фамилии, этот человек при первом же знакомстве стал разглядывать меня с откровенным интересом, а потом спросил, кем я довожусь Павлу и Марье Прокосовым.
— Так, так. Значится, сын? — переспросил он и неловко отвернулся. — Большо-ой, а на отца совсем не походишь.
Позже я узнал, что живет он в райцентре, там у него жена, пятеро детей, постоянной работы не имеет, а ездит по селам с бригадами шабашников. Он был на войне, вернулся инвалидом, — миной оторвало ступню на левой ноге. Вместо ботинка носит теперь круглый овчинный чулок и при ходьбе сильно припадает на левую сторону.
А поразившее меня в то время открытие сделал я такое. Сперва подумал: как же мама-то моя… Вот взяла бы да вышла замуж за Филимона Пупкина. И не осталась бы вдовой, не испытала бы такой страшной нужды, да и у меня был бы сейчас отец живой-здоровый…
Подумал так и тут же за голову схватился — дурак я, дурак!
Ведь если бы мама вышла не за отца моего, а за этого Пупкина и если бы родился у них мальчик, то этот мальчик был бы не я теперешний, а совсем-совсем другой, с другими глазами, и нос у него, должно, был бы не курносый, как у меня, а горбатый, хищный, как у Филимона. Он по-другому говорил бы и думал; наверное, не писал бы стихов, не пережил бы всего того, что пережил я, — ну, словом, совсем чужой парнишка, как вон Ванька-шалопут Гайдабура. Его бы и звали, видимо, по-другому, и фамилия у него была бы другая: был бы другой человек, а меня бы на свете не было… Молодец мама, что не вышла замуж за этого долговязого Филимона!
Юность не любит брать на веру готовые истины, а доходит до них своим умом. Я, например, именно тогда, после встречи с Филимоном Пупкиным, стал частенько задумываться над тем, какое огромное значение в жизни людей имеет простая случайность. Бывает, от нее зависит не только человеческая судьба, но вопрос жизни и смерти, бытия или небытия…
Что же касается наших дальнейших отношений с Пупкиным, то они складывались по-доброму. Человек он был спокойный, молчаливый, только иногда вдруг ни с того ни с сего начинал расспрашивать меня о всех подробностях моей жизни, о матери, о нашем колхозе, и я чувствовал, что он не перестает ко мне приглядываться, примериваться, видно вспоминая что-то и думая о чем-то своем. Я же попытался как-то представить его на месте своего отца — и не смог…
5
Работали мы, что называется, от зари до зари. Первым обычно просыпался Бугор, — в серых сумерках, когда над озером пластался еще белесый холодный туман. Старик кряхтел и постанывал, разминая скрипучие от застарелого ревматизма суставы, потом закуривал и говорил неожиданным для такой тщедушной фигурки густым басом:
— Подъем, ешь вас комары да мухи.
Он не кричал, а именно говорил, не напрягаясь, но голос его проникал сквозь крепчайший самый сладкий заревой сон, и мы просыпались, как от толчка в бок. Бывают у людей такие голоса! Любой шум и гвалт могут покрыть, подавить своей басовитой властностью.
И вообще у деда Терентия было полное несоответствие внешности с его характером, внутренним содержанием. Со стороны поглядеть, — божий старичок, тихий и смиренный, на ладан дышит. Большой козырек бордовой фуражки надвинут на самые глаза, и чтобы глянуть в лицо собеседника, старику приходится по странной привычке откидывать назад голову, вместо того чтобы поднять козырек. Ходит Терентий тихонько, боязливо даже, как по первому льду, — подволакивая, шаркай ногами. — Но поглядели бы вы, как он работает! Не работает, а словно бы играет своим маленьким топориком, лезвие которого заправлено и отточено так, что им можно бриться. Возьмется ли за фуганок — со свистом летит в стороны курчавая стружка, а дерево полируется до стеклянной чистоты.
И словно бы преображается в работе старик, делается выше ростом, солиднее и разгорается розовым румянцем, — тут уж не смей к нему подходить, что-нибудь спрашивать под горячую руку: рыкнет так, что присядешь от неожиданности.
Я поделился с тем же Барыкой своим недоумением по поводу несоответствия внешности Терентия с его грозным басом.
— А шо туточки странного? — лениво отозвался Кузьма. — Ворона, бачь, меньше нашего бугра, а гаркнет — в ушах звенит… Соловей опять же… Не можно так, чтобы бог человека обидел всем. Одному — силу, другому — красоту, а этому — глотку лужоную. Да и хитростью не обделил…
Итак, первым просыпался Бугор и будил всех нас. Чтобы согнать вязкую прилипчивую дремоту, я бежал на озеро купаться. Оттого что было еще прохладно, вода казалась теплой, парной, она пахла няшею, у берегов пузырилась ядовито-зеленой скользкой тиной.
Пока хозяйка хутора, казашка Гульджамал, готовила завтрак, мы спешили на свою стройку.
— Хто рано встает, тому бог подает! — подбадривал Бугор недоспавших своих работничков.
Особенно страдал Барыка. Он спотыкался на ровном месте и зевал так, что ползли к затылку уши и скрипели челюсти.
Но вот наши ватные со сна руки постепенно крепли, топорище не казалось уже вертким и скользким, как живое тело щуки, и становился дробнее, веселее стукоток топоров, и все утренние запахи глушил, забивал густой аромат смолистой сосновой щепы, и нежный, с привкусом снега — щепы березовой. Вставало солнце, и свежеошкуренные бревна нашего сруба розовели, краснели, — словно раскалялись изнутри. Сруб рос быстро, за две недели мы подвели его под крышу.
Под руководством деда Терентия я быстро освоил азы плотницкого дела и вскоре работал наравне со всеми.
— Главное в нашем деле — уметь пазить, — поучал старик. — Гляди-ко вот…
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА - Наталья Галкина - Современная проза
- Прохладное небо осени - Валерия Перуанская - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Вимба - Виктор Астафьев - Современная проза
- Воскресная обедня - Иштван Сабо - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза
- Юные годы медбрата Паровозова - Алексей Моторов - Современная проза
- Рабочий день минималист. 50 стратегий, чтобы работать меньше - Эверетт Боуг - Современная проза
- Медленная проза (сборник) - Сергей Костырко - Современная проза