Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

6 марта (19 марта) 1917 года.

Ночь

Бой вокруг Главного Штаба продолжался. Атакующие довольно быстро отошли от шока первых минут схватки и предприняли обходные маневры, атакуя здание с разных сторон. Они небольшими отрядами нащупывали бреши в обороне верных Михаилу войск, умело использовали особенности столичной застройки и применяли соседние улицы для переброски сил с одного участка противостояния на другой, благо сражение не имело сплошной линии фронта и представляло собой лишь сочетание отдельных перестрелок местного значения.

Собственно, удержать весь гигантский комплекс, с его десятками сообщающихся зданий, кучей внутренних дворов и переходов, силами одной роты было делом практически невозможным, и Ходнев прекрасно осознавал, что будь у нападавших больше сил, то подчиненным генерала пришлось бы туго. Впрочем, все и так было довольно кисло, и без прибытия к противнику дополнительной поддержки.

Так мятежники, практически не встретив сопротивления, заняли министерскую половину комплекса, и теперь строения, относящиеся к Министерству иностранных дел и Министерству финансов, были в их руках. Впрочем, оборонять их наличными силами Ходнев и не пытался, приказав оставить ту часть комплекса и защищать только собственно сам Главный Штаб.

Но и здесь положение было довольно неприятным. Оборона почти трехсотметровой стены вдоль Невского проспекта сама по себе была делом не шуточным, а с учетом того, что пулеметные команды «Льюисов», установленных напротив выходов к зданию улиц Гоголя и Морской, постоянно находились под прицельным обстрелом из окон и чердаков домов, расположенных по другую сторону проспекта, так и вовсе архисложным. Естественно, особо яростным обстрел становился в те минуты, когда мятежники предпринимали очередную попытку пробежать три-четыре десятка метров до стены Главного Штаба, для того чтобы закидать окна гранатами. И уже пару раз им такая операция удавалась, и обороняющимся стоило немалых усилий восстановить контроль над этими участками здания.

Ходнев не сомневался в том, что стоит мятежникам получить подкрепление, и положение осажденных станет практически безнадежным, поскольку захват хотя бы одной части здания станет лишь вопросом времени. А дальше все перейдет в стадию боев в коридорах и переходах, перестрелок из-за угла и кровавой свалки рукопашных схваток. При таком развитии событий надежно удерживать внешний периметр будет практически невозможно.

В паузах между штурмами мятежники пытались распропагандировать обороняющихся, заявляя о том, что «узурпатор» Михаил низложен и трон перешел законному императору Алексею Николаевичу. Ходневу пока удавалось удерживать дисциплину, но если Михаил Второй не объявится в самое ближайшее время, то наверняка можно утверждать, что комендантская рота предпочтет сложить оружие в обмен на какие-то гарантии со стороны «новых властей».

Лишь одно вселяло надежду – план переворота явно строился на внезапности, а не опирался на большие силы. А значит, у мятежников сил явно немного, и удерживать Зимний дворец, Адмиралтейство, Министерства иностранных дел и финансов, да еще и вести осаду Главного Штаба им все же непросто. Кроме того, генерал не сомневался в том, что даже если другие запасные полки вновь примутся бузить, то они вряд ли кинутся на штурм, а, скорее всего, предпочтут «бороться за свободу» в другом, значительно более безопасном месте.

Мимо Ходнева пронесли носилки с очередным раненым. Генерал спешно направился к их главной стратегической позиции на углу Невского и Морской. Три десятка нижних чинов комендантской роты, рассредоточившись по разным комнатам и этажам, вели оружейный и пулеметный огонь по улице и соседним зданиям, сами, в свою очередь, постоянно подвергаясь обстрелу со стороны здания Министерства финансов и зданий по другую сторону проспекта.

– Доложите обстановку! – крикнул Ходнев Сафонову.

– Смею доложить, ваше превосходительство, что дела наши настолько плохи, что впору удивляться, что мы еще живы! – улыбка на перемазанном лице штабс-капитана, впрочем, говорила о том, что руки тот еще не готов опускать и все еще старается держаться бодрячком. – Думаю, что не пройдет и четверти часа, как начнется генеральный штурм. Нам срочно нужны еще люди, и хорошо бы еще пару пулеметов! И это хорошо еще, что у мятежников нет пока артиллерии!

– Типун вам на язык, штабс-капитан! Добро! Постараюсь выкроить! – прокричал Ходнев, прекрасно понимая, что снимать-то людей фактически больше неоткуда и надежда лишь на то, что успеют подойти юнкера Николаевского кавалерийского училища и ударят в тыл мятежникам на этом участке. Других надежд у генерала Ходнева уже не было, поскольку их оборона была растянута до предела, было много убитых и раненых, да и несколько пулеметов уже вышли из строя ввиду усиленной стрельбы и перегрева ствола.

Тут к генералу подбежал его денщик Яков Майзаков и протянул сложенный лист бумаги.

– Ваше превосходительство, насилу сыскал вас. Срочная депеша!

Ходнев спешно развернул бумагу…

Петроград.

Казармы Преображенского полка.

6 марта (19 марта) 1917 года. Ночь

– Что ж, князь, я вас выслушал и очень надеюсь, что вы ничего не забыли и ничего не напутали, ведь от вашей памяти и сообразительности зависит очень многое. Например, ваша собственная жизнь, судьба вашей семьи и всего вашего рода. Я готов простить заблудших и раскаявшихся, но тех, кто рискнет обмануть меня или пренебречь чудом высочайшего прощения, ждет крайне печальная судьба. Помните об этом. До суда побудете под домашним арестом. Я надеюсь, что на судебном процессе вы подтвердите под присягой все, что мне сейчас рассказали. После чего я позволю вам выйти в отставку с мундиром и пенсией по состоянию здоровья. Идите, полковник.

Бледный князь Аргутинский-Долгоруков откланялся и вышел на деревянных ногах, сопровождаемый солдатами конвоя. В дверном проеме тут же возник штабс-капитан Браун и осведомился о том, будут ли распоряжения. Я повелел обеспечить тройную охрану князя и сообщил Брауну, что тот отвечает за безопасность князя собственной головой. Тот козырнул и испарился, а я же погрузился в думы тяжкие и безрадостные.

А чему радоваться? Вот как мне разгрести эти Авгиевы конюшни предательства, если за последние годы неучастие высших сановников и генералов в каких-нибудь заговорах и интригах было практически уже каким-то признаком дурного тона? О чем можно рассуждать, если в столичных светских салонах разговоры о новом заговоре обсуждались так, словно это не государственная измена, а очередная интрижка на стороне известного в свету ловеласа? Ну да,