Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

узурпатор Михаил. Да как тут поймешь, если не видел его толком никогда? Что толку в том, что полковник Слащев показал им портрет молодого Михаила, висящий в Романовской галерее? Да и не хотел Иван идти обыскивать госпитальные залы, и не только он один не хотел. Приказ вызвал массовое возмущение финляндцев, и если бы не угроза расстрела со стороны Слащева, то никто бы и не пошел. Да скорее бы они самого полковника пустили бы в расход, но тот им вовремя напомнил, что за мятеж полагается смертная казнь, и если они не найдут Михаила, а на престол не взойдет Алексей, то впереди у каждого дознание, военный трибунал и расстрел. Пришлось скрепя сердце идти на усиленные поиски.

Но найти узурпатора в обширных госпитальных залах было ничуть не проще, чем искать иголку в стоге сена, ведь в одном только Николаевском зале было расположено двести коек. И ладно бы просто раненых, но почти поголовно это были раненые мало того что тяжело, так еще и в основном в голову, шею или позвоночник, а значит, их никак нельзя было двигать с места, да и вообще как-то активно шевелить.

– Господин полковник! – Галанина бросилась к Слащеву. – Прикажите немедленно прекратить это безобразие! Это нетранспортабельные тяжелые раненые, их нельзя беспокоить! Здесь госпиталь, а ваши люди грязные и разносят заразу с улицы!

Слащев с отчаянием посмотрел на огромный зал, уставленный кроватями. Нечего было и думать быстро найти здесь спрятавшегося беглеца, а продолжение обыска может привести к взрыву возмущения не только в среде раненых (и черт бы с ним с их возмущением), но и в рядах самих финляндцев. Конечно, ему пока удавалось поддерживать относительную дисциплину, но надолго ли? Но и прекратить поиски совершенно невозможно – если Михаил ускользнет и встанет во главе войск, то, вероятнее всего, сами же финляндцы возьмут под арест того же Слащева и вместе с Крымовым выдадут царю в обмен на какие-нибудь обещания и гарантии.

Он решительно обернулся к продолжающей что-то говорить Галаниной и сказал:

– Хорошо, допустим. Вы хотите, чтобы мы прекратили? Укажите нам, где находится великий князь Михаил Александрович, и мы немедленно покинем госпитальные залы.

Нина Валериановна опешила от такого и замолчала. Великого князя? А как же присяга, которую они все приносили? И потом – выдать государя этим мерзавцам? Да они за кого ее принимают? Тем более что нового императора уже успели полюбить в госпитале. Он, невзирая на крайнюю загруженность, много времени проводил, беседуя с врачами, сестрами и ранеными. Он распорядился увеличить штат ночных смен, приказав платить дополнительным сестрам жалованье из своих средств, и теперь по ночам дежурили не две сестры милосердия на весь Зимний дворец, а по десять на каждый из залов. Он особо повторял, что раненым нужно не только лечение и уход, но и постоянное внимание, возможность поговорить, излить душу, услышать теплые слова. Да и тысячи тяжелораненых не могли нормально быть под присмотром всего лишь двух сестер милосердия.

А еще государь запретил хождение по госпиталю всякого рода высоких делегаций, ведь прежде и дня не проходило, чтобы по залам, словно на экскурсии, не ходили табунами всякие напыщенные, важные и часто иностранные гости, вместе с фальшивым сочувствием разнося заразу и множа беспокойство тяжелораненых.

И теперь этот неприятный полковник хочет, чтобы она выдала императора? Да ни за что! Даже если бы он тут и был.

Петроград.

Казармы Преображенского полка.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Ночь

Весь наличный состав лейб-гвардии Преображенского запасного полка был построен. Уже отзвучали приветствия, уже завершился минимально необходимый церемониал встречи государя императора, и теперь солдаты молчали, ожидая, собственно, то, ради чего их построили здесь прямо среди ночи. Ожидали высочайшее слово.

Конечно, они уже знали об аресте их командира, но, в отличие от кадровых частей лейб-гвардии, недавно забритым в армию нижним чинам запасных полков командир этого самого полка, где они временно «обучались», вовсе не был таким уж родным отцом-командиром, скорее наоборот, поэтому ожидать каких-то движений и ропота по этому поводу не приходилось. Скорее, это заставляло их быть более осторожными, придерживаясь принципа «если уж полковник пошел под трибунал, то очень уж суров царь-батюшка, остальным нужно поостеречься, не гневить лишний раз и на рожон не лезть».

Я стоял на возвышении и смотрел на них. Смотрел твердо, но открыто. С ними не стоит разводить политесы, не та публика. За мной они пойдут отнюдь не ради красивых слов. Если пойдут.

– Я не стану взывать к вашему патриотизму или верноподданническим чувствам. Уверен – это излишне. Вы все приносили мне присягу верности, как своему законному государю императору. И вы все люди от земли, люди практического склада, четко понимающие, в чем ваш личный интерес. Землю и прочее я обещал всем, а под пули идти вам. Не скрою, вы мне нужны, иначе зачем бы я к вам пришел? Только что мятежники штурмом взяли военный госпиталь в Зимнем дворце. Идет бой на Дворцовой площади. Но сил у мятежников мало. Их расчет строился на внезапности, но они уже проиграли. Только что на Николаевском вокзале началась разгрузка Дикой дивизии. Той самой Дикой дивизии, которой я командовал всю войну, и той самой дивизии, о свирепости которой ходят легенды по обе стороны фронта. К утру у меня будет достаточно войск, но зараза мятежа расползается по столице. Вы слышали стрельбу, но вы и слышали фабричные гудки. Утром прольются реки крови, если толпы выйдут на улицы, если из казарм хлынут многочисленные бузотеры. Я не хочу резни в городе. Я знаю, вы не хотите на фронт. Что ж, докажите, что вы полезны мне в Петрограде. Здесь тоже фронт. Я даю шанс каждому из вас. Только что я повелел сформировать 1-ю Отдельную дивизию особого назначения войск Внутренней стражи. Ее задачей будет восстановление и поддержание порядка и законности в тылу и в крупных городах империи. Докажите мне, что вы достойны чести служить в этой элитной дивизии!

Обвожу жестким взглядом это горе-воинство.

– Желающие служить во Внутренней страже, три шага вперед!

Слитные шаги бывшего Преображенского запасного полка