Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Я уловила изменение в его настроении и улыбнулась.

– Я здесь, мы вместе, и перед нами еще целое будущее. Нельзя изменить прошлое, но, может быть, нам удастся поступать разумнее в будущем.

Артур вздохнул и поднял голову, собираясь взглянуть из окна на мир.

– После поездки в Бретань. Биться с Лансом я не собираюсь. Сражаться с ним означало бы пойти войной на все лучшее в себе. Но во имя чести Гавейна возмещение должно состояться. Вира. Вира и извинения положат всему конец. А как только все будет сделано… – он внимательно посмотрел на меня. – Я тоже смогу вернуться домой. Назад в Камелот. И вместе мы начнем строить все заново.

Вспышка возбуждения вернула его лицу цвет и глазам блеск.

– Мы сможем, любовь моя, я знаю, мы сможем. Снова поставим на ноги Круглый Стол…

Его воодушевление наполнило комнату, как раньше, когда он был моложе, и я крепко его обняла, черпая у него жизненные силы и чувствуя, что есть еще мечты, которые должны осуществиться.

– Когда я вернусь, мы начнем все сначала: завершим недоделанное, поведаем невысказанное. Думаешь, ты это сможешь?

– Конечно, смогу, – я вздернула голову и искоса посмотрела на мужа.

Тогда мы с Артуром были ближе, чем когда бы то ни было. Он с товарищами садился на лошадей, чтобы в Лондоне поднять парус и плыть в Бретань, а я стояла на ступенях зала, полная воодушевления, гордости и любви. Пропела труба. Артур немного помедлил, посмотрел на меня, и юношеская улыбка озарила его лицо.

Улыбнувшись в ответ, я подняла вверх большие пальцы рук и смотрела, как он разворачивает жеребца и отправляется навстречу судьбе. В нас было столько надежды, что для страха места не оставалось.

35

ВОССТАНИЕ

Хотя, как я знала, Артур не собирался вступать в войну с Ланселотом, Гавейн и его сторонники сумели убедить придворных, что битва между ними была естественным исходом всего. От такой возможности я пришла в совершеннейший ужас и тратила все свое время, доказывая при дворе каждому, что такого случиться не может.

Уезжая, Артур оставил мне государственную печать. Но после того, как распространились слухи о вероятном конфликте, пользоваться ей не было никакой необходимости: все внимание людей было приковано к континенту. Поэтому я жила, ожидая вестей из Бретани, и изо дня в день молилась, чтобы Ланс заплатил виру, а Гавейн принял и был удовлетворен.

К концу второй недели я была напряжена, как тетива:

– Можно было бы и весточку прислать, – ворчала я.

– Вероятно, они уже на пути к дому, – успокаивал меня Кэй. Молочный брат Артура остался в Камелоте руководить стражей в отсутствие короля, хотя людей здесь было и немного: большинство отправились с Артуром, другие выполняли обычные летние работы.

За годы сотрудничества я привыкла к острому языку сенешаля, но сейчас его манеры сделались не такими язвительными. Чем бы это ни было вызвано, я испытывала к Кэю благодарность.

– Они могут приехать сюда в одно время с гонцом, – добавил он и взял в руки список припасов, которые нужно было заготовить к зиме.

Прошло еще три дня, и вот на холм Камелота въехал гонец и вручил короткое письмо, написанное рукой Бедивера. Я лихорадочно раскрыла его и, прочитав первое предложение, недоверчиво вскрикнула.

«Поединок один на один». Я уронила послание на длинный стол и отвернулась к окну. «Несмотря на то, что Ланселот заплатил виру и принес извинения оркнейцу, Гавейн настаивает на поединке один на один, чтобы смыть позор с семьи».

Сенешаль изучил письмо внимательнее, чем я.

– Очевидно, люди Гавейна подзуживают его, и они не уйдут из Бретани, пока Артур не урезонит племянника или Ланселот не выйдет из крепости, чтобы сразиться в поединке.

– Проклятье! – я вздрогнула и обхватила руками плечи. Гавейн оказался упрямым сверх всякой меры. Когда ирландский воин Мархаус бросил вызов, оркнеец бился с ним несколько часов, пока товарищи не растащили их с поля, обессиленных и истекающих кровью. И все-таки ему показалось мало. Теперь он не только настраивал друг против друга Артура и Ланса, но сделал всех заложниками своей невыносимой гордости. Возмущение кипело во мне.

Кэй перегнулся ко мне через стол:

– Миледи, вы изведетесь, если будете так беспокоиться. Завтра с несколькими людьми я отправляюсь на виллу у Вестон-Супер-Маре, чтобы пополнить запасы вина из Среидиземноморья. Вестей из Бретани теперь, вероятно, не будет несколько дней, а может быть, и недель. Почему бы вам не поехать с нами. Путешествие пойдет вам на пользу.

Предложение показалось мне заманчивым, и после недолгого размышления я согласилась с сенешалем. И я, и Лунный Свет слишком долго находились взаперти в стенах Камелота.

– Не представляю, как монахини живут в монастыре? – недоумевала я, когда Инид помогала мне собрать вещи в дорогу. – Я бы сошла с ума, если бы пришлось запереться в четырех стенах.

– Я думаю, всем им хочется покоя, – заметила Инид. – Покоя и безопасности. После смерти Герайнта и я сама собиралась уйти в монастырь. Там ведь принимают вдов и женщин, которым некуда деться.

Несомненно, в монастырях делают нужное дело, но сама я предпочитала держаться подальше от таких мест, ограничиваясь лишь нечастыми наездами к Бригите.

Поездка к Вестон-Супер-Маре была изумительной. Мы ехали по старой дороге у подножия Мендип-Хиллз, останавливались у колодцев, завязали молитвенную ленту на Священном дубе за сохранение жизни Артура и старательно обошли нору Вуки. Воспоминание о случае с Мордредом и мести Артура закралось мне в голову, и я порадовалась, что мы разбили лагерь в стороне от жилища ведьмы, у ущелья Чедер.

– Помнишь, как мы были здесь в охотничьей сторожке у Гвина? – спросила я Кэя, когда мы расположились у костра. – Там, внизу, на дне ущелья?

– Конечно. Он потчевал нас прекрасным сыром, – ответил гурман Камелота.

– Я слышала, его зал в Гластонбери пустует, – заметила Инид. – Неужели он решил уехать? – В ее тоне сквозила надежда. Как большинство христиан, она подозрительно поглядывала на тех, кто крепко придерживался древних традиций.

– Нет, просто забирает последних лошадей из Ллантвита, – объяснила я. – Приведет их назад до сбора урожая.

На следующее утро, пока Кэй улаживал на вилле дела, мы с Инид прогуливались вдоль берега. Стоял отлив, и у подножия обрамлявших бухту каменных выступов обнажилась золотая песчаная коса. Я разглядывала мокрый песок, пустой, как пустынный берег. Любовь и утрата Ланса тихо лежали на сердце, и я вызвала в памяти картину расставания с Артуром: решительным, взволнованным, уверенным в том, что все в конце концов образуется. «Поспеши домой, муж, – думала я… – Поспеши домой, чтобы мы могли начать все строить заново».