Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Впервые после Карлайла жизнь при дворе начала входить в нормальное русло. Мы с Артуром осторожно сближались. Когда я пыталась что-то рассказать ему о Джойс Гарде, он не желал слушать, резко меня обрывал. И хотя вместе в постель мы ложились от случая к случаю, правили заодно как нельзя лучше.

Возникли трудности с доставкой соли во внутренние регионы. Мы реорганизовали всю систему и направили Кэя в Дройтвич, чтобы он проследил, как нововведения претворяются в жизнь. Из-за отсутствия новых рекрутов пришла в упадок королевская служба гонцов. Но после того, как мы издали указ, согласно которому уменьшались подати с семьи, один из членов которой хотел выполнять эту трудную работу, от желающих у нас уже не было отбоя.

Ко всему прочему возникли проблемы с конными фермами в монастыре Южного Уэльса. После смерти Иллтуда за работу с лошадьми монахи стали требовать плату, на что Артур ответил, что, поскольку речь идет о его кавалерии, которая охраняет житницы, они тоже должны вносить свой вклад в воспитание животных. Узнав об этом, церковники разразились пространными речами, поэтому Артур, чтобы прекратить пререкания, поручил Гвину взращивать коней на пастбищах вокруг Гластонбери.

Я приложила все усилия, чтобы лучше узнать новых людей, и больше времени проводила с фрейлинами. И изо всех сил старалась не думать о тех, кто уехал в Бретань, о Персивале, пробывшем при дворе не больше года и отправившемся в паломничество в Святую Землю, о рыцарях, погибших во время испытания.

Но болезненней всего была память о Гарете. Как и в Джойс Гарде, здесь всем не хватало добрейшего воина, и, обустроившись, я разыскала Линетту, которая осталась при дворе помогать Инид вести хозяйство во время моего отсутствия.

Она сидела на пороге своего жилища на солнышке и что-то шила, а малыш играл у ее ног. Поздоровавшись, я рассказала, как глубоко переживают Ланс и остальные рыцари гибель Гарета, и выразила надежду, что девушка не винит их в смерти мужа.

Вдова Гарета медленно подняла на меня глаза, и ее взгляд оказался таким же тяжелым, как у жены Кимминза.

– Откровенно говоря, миледи, виновных достаточно: король, который приказал страже идти без оружия, Ланселот и его люди, которые принялись спасать вас силой, Агравейн, затеявший с ними ссору. Никто толком не знает, чья рука нанесла удар… Поэтому я все оставляю на суд богов, а мне при трех детях и хозяйстве некогда заниматься обвинениями. – Она встряхнула крохотную рубашечку, которую шила, перевела взгляд на малыша, и ее лицо потеплело. – Знаете, я все еще его оплакиваю – молча, по ночам, чтобы не разбудить младших. Но мы это как-то все-таки перенесли. А вот Гавейн не может. Кто-то должен ему помочь – горе грызет его заживо, как отрава в крови.

Ее слова оказались правдой. Рыжеволосый оркнейский принц сеял гнев везде, где бы ни находился, и даже самое мимолетное замечание приводило его в ярость, как будто его боль требовала отмщения.

– Я рад, что вы вернулись, – произнес он, когда мы впервые встретились наедине. – Но я хотел бы, чтоб и проклятый бретонец нашел в себе мужество возвратиться в Камелот. Нет, так легко ему не ускользнуть. Знайте, когда-нибудь я заставлю его заплатить за то, что он зарубил того самого мальчика, который его так боготворил.

– Ох, нет, Гавейн, – в ужасе воскликнула я: ведь он считал, что Ланс сам обрушил роковой удар. – Ланселот был на коне, а перед ним – я. Он даже не вытаскивал меча.

– Я должен был знать, что вы станете его защищать, ваше величество. – Сын Моргаузы холодно смотрел на меня. – Даже король этого не признает. Но я знаю… я чувствую сердцем – трус напал на него. Гахерис, Агравейн и даже мой сын Гингалин, перед тем как умерли, имели возможность сражаться. Но зарубить моего невооруженного брата – поступок презренный, порочащий честь моей семьи… И я не успокоюсь, пока не отомщу!

Гавейн не хотел слушать никаких объяснений и становился все мрачнее и мрачнее.

– Не знаю, что и делать, – вздохнул как-то вечером в июне Артур. Он медленно вышагивал по комнате, а я распускала волосы. – Он уже несколько месяцев заставляет меня в отместку за смерть Гарета начать преследование Ланселота.

– Может быть, со временем он прислушается к голосу рассудка…

– Не похоже. Со смерти брата скоро год, а он не в силах смириться с потерей. Я надеялся, что отец Болдуин сможет его успокоить, но даже церковь не способна унять его жажду крови.

Я вспомнила о кровной мести оркнейцев против Пеллинора и Ламорака и поняла, что Артур прав. Наследственная вражда, эта Немезида кельтов, всколыхнула все нутро Гавейна.

– Хуже то, что он собирает вокруг себя сторонников Агравейна и им подобных, – продолжал муж, сев с безутешным видом на край кровати. – Это сейчас сильнейшая партия за Круглым Столом, и, если ничего не предпринимать, я рискую потерять над ними контроль.

Я растерянно поглядела на мужа, пораженная мыслью, что все, чего он с таким трудом добился, близко к краху.

– Ну, иди сюда, девочка, и поцелуй меня, – произнес он с печальной, безнадежной улыбкой.

Никогда в жизни Артур меня ни о чем не просил. Никогда не мог признать, что в чем-то нуждается. И я повернулась, чтобы его обнять с заново обретенной теплотой любви.

Как справиться с требованиями Гавейна, предложил Мордред, когда приехал с летним отчетом о союзных племенах. Я наблюдала, как он скачет по мостовой – изящный мужчина с чувством собственного достоинства и лицом, непроницаемым, как камень. На людях он поприветствовал меня достаточно вежливо, и я пригласила его в сад, чтобы выяснить, в каких мы с ним отношениях.

– Я рад, что вы снова дома, миледи, – произнес он в своей спокойной, безмятежной манере. – У меня и в мыслях не было повредить вам. Я хотел разделаться лишь с Ланселотом.

Его голос звучал искренне, в манерах сквозило раскаяние. Я внимательно всматривалась в его черты, стараясь обнаружить противоречие между словами и наружностью пасынка, но фасад был без единого изъяна. Мы поболтали о том о сем и расстались достаточно дружески, хотя я уже знала, что отныне буду вести себя с ним так же настороженно, как он вел себя со всем миром. Мать во мне, еще помнящая ребенка, которого она любила и растила, теперь скорбела, видя, как он удаляется прочь незнакомцем… Но, быть может, в свое время это должен прочувствовать каждый родитель.

Когда Артур упомянул, как Гавейн жаждет мести, Мордред быстро заговорил.

– Вира[22] – вот цена за жизнь человека. Среди саксов виновный в смерти может отдать выкуп родственникам убитого, и кровный долг считается уплаченным. Это устраняет необходимость вести кровную вражду. Нужно посмотреть, не примет ли Гавейн выкуп Ланселота. Используйте его, чтобы урегулировать вопросы чести.