Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева

глаза ее предельно расширились. И в голове лишь билась мысль: «Откуда? Как он узнал?»

– Дурная ты дочь, Юлкотена-кызым. Потому и не забрал я тебя за море. Думал, оставлю в Ветвичах свое проклятье, – без тени радости скривился отец, но оживился, с непринужденностью работорговцев говоря: – Так и быть, я отдам тебя в гарем султана, а не в дом увеселения. Все-таки ты моя дочь в законном браке, по меркам вашей дикой страны.

– Что? Нет! Нет! У меня есть муж! Он был… Он… – встрепенулась Котена и одернула себя, вспоминая, что ей именно в гарем-то и надо.

Хотя там, на площади, она надеялась, что отец как-то поймет ее. А он оказался таким же, как ревущая толпа в стольном граде. Еще он твердил о каком-то непонятном проклятии. Как же это надоело! С детства все ее за что-то клеймили. Она честно трудилась и честно вышла замуж.

– Что он? Тварь из Хаоса? – продолжил за дочь Юлкотеон. – Я чувствую на тебе его ауру. – Муж, говоришь? А ты ведьма. Ты хоть поняла, что мы всё это время говорили на языке Империи Велла, который ты, очевидно, не знаешь? Так умеют только создания Хаоса.

Котена поперхнулась воздухом от того, как нелепо она себя выдала. Впрочем, Юлкотеон лишь опустил голову, с тяжелым вздохом продолжая:

– Я пытался вытравить это клеймо из своего рода, но, видно, не сумел. И вот ты являешься ко мне, как злой рок.

Котена смутно понимала нечто. Ее отец, этот пришелец из-за Круглого Моря… Он переменился в отношении к жене и дочери вовсе не из-за пушного зверя, как говорили все в деревне. Сперва он баловал подарками, укрывал парчовыми тканями, обещая нарядные сарафаны, подносил украшения. А потом вдруг начал кидаться с ножом. Случилось нечто более серьезное, чем давняя хворь матушки или оскудение промысла. Если бы просто зверь иссяк из лесов, отец забрал бы жену и дочь за море. Котена, ухватившись за предположение, прикрыла глаза и начала вслушиваться. Так и есть: от отца исходила смутная песня, тусклая и унылая, как чахлый цветок в пустыне, но все же песня.

– Отец, ты тоже слышишь ауры Хаоса? – набравшись смелости, спросила Котена.

Она ощущала себя победительницей: она разгадала его тайну. И наконец-то поняла, почему ее считали неправильной в деревне. На сердце сделалось легче, ведь вина за это лежала не на ней. Не она иная, не она неправильная. Не она первая в череде этих новых созданий, стоящих на стыке двух миров. Она наконец-то освободилась от людской молвы. Это ее отец слышал ауры Хаоса, это он был иным. Но отрицал свою природу.

– Слышу! – сдвигая густые брови, зло бросил отец. – И советую тебе не вслушиваться в этот зов. И мужу твоему самое место в клетке! А лучше трофеем на стене!

– Не смей трогать его! – возмутилась Котена, вскакивая с места и опрокидывая чашу.

Сок потек по золоченому круглому подносу.

– Молчать, дурная кызым, – тихо прорычал отец. – Ах вы, женщины заснеженных стран! Слишком громкие. Ну, ничего, наш правитель быстро найдет на тебя управу. Ты ему должна понравиться, он испытывает удовольствие, когда укрощает таких, как вы.

Котена глубоко вдохнула, выдохнула и покорно опустилась на прежнее место, смиренно отзываясь:

– Будь по-твоему, отец.

Она сдвинула колени и виновато опустила голову. Вроде бы так надлежит пристыженным и послушным. Но уловка не удалась.

– Ты не обманешь меня, непокорная, – мотнул головой собеседник. – Хочешь задобрить меня, чтобы я рассказал тебе всю правду?

Котена поняла, что лгать бесполезно, и подняла глаза. Уголки ее губ подрагивали не то в улыбке, не то в оскале. Тем же отвечал отец. Ох, они были слишком похожи. От него она унаследовала жесткий характер, этот внутренний пламень, который временами помогал ей бороться, а временами мешал.

– Да, хотела бы узнать. Правду. Если уж мне суждено доживать свой срок в гареме, – ответила она.

– В гареме, – хохотнул Юлкотеон. – И с таким характером, боюсь, скоро тебя отправят в нижний гарем, будешь там прясть, пока не ослепнешь.

– Не впервой. Привыкла.

– Даже не надейся освободить свою тварь Хаоса из зверинца. Султан специально создал его, чтобы показать превосходство рода людского над этими монстрами.

– «Тварь из Хаоса», – горько усмехнулась Котена. – Отец… А кто же мы с тобой? Чью кровь я унаследовала?

Юлкотеон оглянулся, точно сами стены подслушивали. Он встал с места и подошел к дверям покоев, закрывая чеканные створки. На синих мозаиках вокруг безмолвными свидетелями оставались диковинные узоры цветов.

– Ты просила правду? – проговорил он, тяжело опускаясь на прежнее место. – Что ж, будет тебе правда. Ты – дитя проклятья моего рода. Не более того. В нас нет крови оборотней. Нет дурной крови кудесников. Но я слышу ауры Хаоса, я слышу, как множество монстров копошатся и копошатся за Барьером. Иногда мне даже кажется, что кто-то зовет меня оттуда! Кто-то очень темный.

Юлкотеон с полубезумно загоревшимися глазами обернулся на окно. Он видел через Барьер так же, как его дочь. Возможно, с другой стороны звала его истинная судьба. Возможно, он слышал тяжелое дыхание Змея. И это пугало его, пугало и терзало.

– Но это не проклятье, – попыталась договориться Котена, испытывая невольное сочувствие к отцу, погрязшему в собственном неведении.

– Проклятье! Оно пошло от отца моего отца. А к нему пришло от отца его отца. Обычно оно передавалось через поколение. Но ты… Когда ты родилась, я думал, что наш род избавился от этой беды. Ты не слышала аур, и я не слышал аур! Я ничего не слышал! – Юлкотеон нервно перебирал длинными пальцами, голос его то обращался в шепот, то перетекал в шипение. – И вот появляешься ты. Сначала мы думали, что ты просто ребенок. Но потом я начал замечать, что ты обращаешься к тем, кто не принадлежит нашему миру. А потом и меня постигла эта беда! Из-за тебя! Я ушел за Круглое Море, надеясь избавиться от этого «дара». Никто из моих пяти сыновей и трех дочерей не слышит. Они чисты, но ты… ты – иная. Ты – дитя моего проклятья. Следовало убить тебя.

«А ведь я слышала ауры с детства!» – вспомнила Котена. Возможно, встреча с отцом оживила ее неверную память. До пяти лет мир вокруг нее казался невероятно ярким, она говорила с лесом, с птицами, слышала голоса из-за Барьера. Она не боялась Хаоса, а его песни звучали для нее колыбельными.

– Отец, это не проклятье, – все еще настаивала она, пораженная открытием. – Просто наши миры – людей и Хаоса – давно уже слились. Я думаю,