Этюд в сиреневых тонах - Тиана Соланж

глаза на это? На наше кровное родство? Готова ли пойти за ним в ад или… нет, туда меня не пустят. Готова ли противостоять всему миру, который непременно отвернется от нас, узнав о нашей общей крови. И ответила сама себе…

Готова. Только пусть позовет.

Сколько я так просидела на стылой земле, не помнила, только накрапывающий весенний дождь заставил меня медленно подняться и отряхнуть испачканную юбку. Нужно было поговорить еще с отцом. Вдруг он специально выдумал это, и Север…

Пошатываясь, будто пьяная, добрела до стоянки такси, фактически ввалившись в салон ничего не понимающего таксиста. Назвала адрес офиса отца и отвернулась к окну, стараясь не обращать внимания на подозрительные взгляды мужчины за рулем и его осторожные вопросы о моем самочувствии. Сухо уверила его, что в порядке, и принялась выстраивать мысленный диалог с отцом. Если он не поможет мне, то…

Прижала ладонь к левой груди, ощущая слабый толчок собственного сердца. Если отец не поможет, уверена — мое сердце подойдет Северу идеально.

Честно? Мне хотелось прыгать от восторга, что сегодня…

Сейчас я…

Увижу его…

Его!

Я сжала пальцами подол юбки, а затем принялась разглаживать невидимые складки, затем подхватилась с места, едва не подпрыгивая от нетерпения….

— Здравствуй, Саша, — я резко обернулась на родной голос, и замерла под взглядом карих глаз.

Он стоял в паре шагов от меня, а мне оставалось только удивляться, как Анатолий успел так быстро его найти? Или… Север сам нашел меня, заметив в компании брата?

Я стояла, боясь пошевелиться, и только с жадностью рассматривала его лицо, отмечая с болью в сердце, как оно осунулось за эти несколько дней, которые… да что там говорить! Его нынешнее состояние — только моя вина! Я сделала шаг, желая быстрее прижаться к его сильному телу, но он вдруг усмехнулся как-то зло, с иронией, и я не решилась, снова обругав себя за трусость.

— Не надо! И жалеть не надо! — жестко произнес он, продолжая сверлить меня темным взглядом. Мое сердце заходилось от боли и радости, сжималось от сострадания, а он… просто не хотел меня видеть?

— Даже в… мыслях не было, — хрипло произнесла я, облизнув пересохшие от волнения губы. Сделала новую попытку приблизиться к нему, но он только отрицательно качнул головой, останавливая меня. Мы так и застыли друг напротив друга, как два совершенно незнакомых человека. — Север… я виновата перед тобой, но скажи… почему? — голос на последнем слове все-таки сорвался, и вышло откровенно жалко, будто прошу его милости. Впрочем, мне не стыдно признать это — так и есть. Я готова просить его, нет — умолять, но… почему же он так жесток? Неужели, об этом и говорил Толик?

— Странно… я думал, это мне стоит задать такой вопрос, — с ледяной насмешкой проговорил он, пряча руки в карманы брюк. — Что происходит, Саша? — холодно и отстраненно обратился он ко мне. — Почему ты вдруг срываешься и сбегаешь от меня, не сказав ни слова? Почему заставила волноваться не только меня, но и моих родителей? — на этих его словах я вздрогнула, будто от пощечины, и недоуменно уставилась на него. — Представь, как выглядит твой поступок, если я не могу неделю найти ни одного твоего следа? Даже телефон ты оставила дома. Чем я заслужил такое обращение?

— Север… я, — признаться, я сначала опешила от его напора, и теперь испуганно смотрела на этого незнакомого мужчину, от которого разило арктическим холодом, полностью оправдывая его имя. Я не знала его. Более того, я боялась его.

— Да-а, я, кажется, понял, — вдруг криво усмехнулся он, чем окончательно вызвал у меня ступор. Просто настолько злого, насмешливого взгляда я никогда не видела в свой адрес. Даже от… Бахтияра. — Да, как я мог забыть, что для Александры Сокольской, наследницы папиных заводов, пароходов, моя семья — ничто! Да, и оставаться в их доме — просто ниже твоего достоинства? Там же нет восьми гостевых спален, и матрас, наверняка, не для твоего… высочества? — я стояла, едва не раскрыв рот от неприятного удивления — чем я заслужила эти слова? — Извини, заработать на хоромы, подобных тем, где ты выросла, я уже не смогу, — будто издеваясь, развел он руками.

— Север…, — мой голос охрип, что вышел какой-то задушенный писк, а глаза от обиды и слез защипало. Внутри будто все оборвалось, а сердце на миг остановилась, чувствуя… что все, конец. — Я никогда не…

— Никогда «не» — что? — жестко произнес он, перебив меня. — Не думала ни о ком, кроме себя? Не ставила свое «я» выше других? Никогда не играла моими чувствами? Что из этого ты «не», Саша? — он смотрел холодно и равнодушно, и я не смогла сдержаться.

По щекам медленно поползли слезы, застилая мутной пеленой образы вокруг. Даже на секунду показалось, что Север — мой любимый Север! — дернулся мне навстречу, а его лицо перекосило от боли. Но, наверное, это все-таки слезы, именно они исказили реальность. И так даже лучше — только бы не видеть, не слышать, не чувствовать.

— Я никогда не говорила, что мне важно твое богатство или положение в обществе, — проговорила я, опуская голову. Голова кружилась, и я коснулась пальцами висков, чтобы немного восстановить равновесие. — Все, в чем ты обвиняешь меня… я не понимаю, Север?

Мой взгляд снова вернулся к его лицу, на котором застыла маска отчуждения.

— Знаешь… что я презираю больше всего на свете? — неожиданно спросил он, смотря куда-то поверх моей головы. За все время он ни разу не посмотрел мне в глаза. Почему? Почему он не хочет видеть меня?! — Я ненавижу ложь и притворство, — сам ответил он на свой вопрос, даже не дав мне вставить и слова. — Если бы ты честно мне все рассказала, то…, — он устало махнул рукой, обрывая себя на половине фразы. — Я просто не ожидал, что ты окажешься… такой же…

— Та-кой…же, — сиплым голосом повторила за ним, смаргивая очередные соленые капли с ресниц. Подняла голову, встречая его взгляд, в котором… нет, ничего не было. Ни капли раскаяния или… я не знаю, что хотела в них увидеть, но это стало последней каплей.

Вскинула подбородок. Я — дочь своего отца! Я — Сокольская! И никто, никто! Не смеет! Оскорблять! Меня!

— Какой такой? Глупой? Доверчивой? Вновь поверившей, что может быть иначе? — мои губы изогнулись в ироничной улыбке, но, сколько за ней было скрыто боли. — Верно! Я — такая. Была. Есть. И буду. Всегда! Извини, что заставила тебя поверить, что стану другой. Что заставила твоих родителей