Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков

программе оркестра было еще несколько японских мотивов, слушая которые они как-то оживились и немного сдавали в своей замкнутости и напыщенности.

За обеденным столом сидели вперемежку, соблюдая «местничество» (по занимаемому положению), конечно, по карточкам, согласно плану, утвержденному «новым начальством». Обед прошел скучно и очень быстро под предлогом того, что сразу после обеда нужно было идти смотреть бокс, организованный на нашем отрядном ринге. По окончании бокса – «короткий дринк» в «Оффисерс месс», и гости-японцы быстро разъехались по домам, но остался кое-кто из англичан, которые задержались довольно долго, задушевно беседуя о прошлом и строя надежды на лучшее будущее: в настоящем для них ничего хорошего не могло быть.

Так прошел наш «парадный обед», имевший целью сблизить «несближимое», и познакомить большое японское начальство с офицерами отряда и с отрядом вообще, и создать хорошее впечатление об этой части, попавшей к ним на службу, хотя и совершенно невольно.

По-видимому, вторая цель была достигнута, так как в дальнейшем, несмотря на печальные события, имевшие место в отряде в ближайшие же дни, японское начальство относилось к отряду благожелательно и даже, до некоторой степени, доверяло его командиру, офицерам и чинам, поручая «щекотливую» и ответственную работу, на которую они не допускали даже своих сторонников-китайцев. Но об этом будет рассказано по ходу истории, в дальнейшем.

Советской пропаганде, по-видимому, уже удалось создать значительные «кадры» просоветских в среде рядовой части чинов отряда. Эти кадры сумели составить группу из «горячих голов», которая решила бежать не только из отряда, но и из Шанхая вообще, прорваться через японское окружение и поступить в 4-ю Чункинскую коммунистическую китайскую армию, которая оперировала против японцев где-то в провинции невдалеке от Шанхая.

10 мая (т. е. через два дня после нашего «парадного обеда и бокса») утром сержант-майоры рот доложили своим командирам о побеге целой группы своих подчиненных. Бежало шесть человек. Неизбежный рапорт в штаб полиции, опросы, допросы, приезд японского начальства… а 19 и 21 мая японская жандармерия неожиданно прибыла в казарму отряда и арестовала 12 человек чинов разных рот. Отряд попал в орбиту наблюдения японской жандармерии, для которой всегда и везде должны были быть «открыты все двери».

Удалось ли беглецам добраться до китайской армии – не знаю (по слухам, они были пойманы и расстреляны японцами), но они оказали плохую услугу отряду, не принеся никакой пользы и противояпонской стороне. Они своим глупым поступком пошатнули положение тех почти четырехсот русских, которые получали возможность жить не голодая и кормить свои семьи в начавшем уже бедствовать Шанхае, в то же время выполняя свой долг по охране Международного Сеттльмента.

Те слабые следы появлявшегося доверия к отряду, которые удалось установить начальнику отряда в создавшейся после захвата японцами Шанхая обстановке, были стерты этим поступком неразумных людей, и понадобились многие месяцы новых усилий, упорной работы, жутких нервных переживаний и дипломатической способности начальника отряда, майора Иванова, чтобы снова заслужить доверие к отряду со стороны «хозяев» и сохранить этот отряд до конца войны.

Только непреклонная воля, чувство долга и ответственности за порученный ему отряд, такт и дипломатичность майора Иванова дали возможность четырем (а позднее даже пяти) сотням русских людей пережить тяжелый период войны довольно сытыми, одетыми и в то же время занятыми полезным делом. Не будь майора Иванова, я думаю, отряд был бы расформирован японцами: ведь побег к врагу японцев группы чинов отряда был вполне достаточной для этого причиной, тогда кадры шанхайских безработных и нищих увеличились бы в своем составе.

О роли начальника отряда, майора Семена Дмитриевича Иванова, в этот тяжелый период жизни отряда мною будет сказано в конце моей «Истории», но я не могу сейчас, перед тем, как описывать дальнейший ход событий в жизни и службе полка (отряда) в 1942 г., не сделать этого замечания, так как многое в дальнейшем может показаться странным, даже унизительным, но к этому вынуждала обстановка и происходившие события.

Начальник отряда жертвовал собой, брал на себя всю ответственность, не только перед настоящим, но и перед будущим начальством, даже унижался, спасая свой отряд – наш Русский полк. Честь ему за это и хвала!! По окончании войны вышедшие из лагерей англичане поняли и оценили поведение майора Иванова, его самопожертвование в целях сохранения отряда и остались с ним в прежних дружеских отношениях. К сожалению, нельзя этого сказать про некоторых чинов отряда, переживших благополучно период войны только лишь благодаря своему командиру, среди них нашлись голоса осуждения. Да будет им стыдно! А мы должны разъяснять этим людям их заблуждение.

Чин полиции, находясь на службе, облечен особым доверием властей, и ему даны права, о которых не может даже и мечтать «простой смертный». Но, наравне с этим, он всегда подвержен контробвинению, клевете и ложному доносу со стороны местного населения, в особенности если данный полицейский не особенно «жалуется» этим населением благодаря своей строгости и требовательности. Обыватель-китаец всегда был готов поставить полицейскому «каждое лыко в строку» и никогда не упускал удобного случая, чтобы это сделать.

Самым слабым местом полицейской службы было «превышение власти» и «взяточничество». Если против первого обвинения полицейский кое-как и мог себя оградить, сославшись на создавшееся положение или на поведение арестованного, то от обвинения во взяточничестве оградиться было гораздо труднее.

В Китае того периода времени фактически вся жизнь была построена на взятке: взятки помогали получить контракт с торгов, взятка помогала получить необходимые документы, взятка помогала получить службу или работу, взятка зачастую освобождала от ареста и т. д. Попавшийся нарушитель порядка легко мог заявить на полицейской станции, куда его привел полицейский для наложения штрафа или ареста, что полицейский взял с него взятку, но, не удовлетворившись суммой ее, привел теперь на станцию. Не дай Бог, если в кармане такого полицейского оказалась бы какая-либо сумма денег: в таком случае взяточничество если даже и не было бы доказано, то полицейский оказался бы «на подозрении во взяточничестве». Ведь свидетелей предложения и приема взятки, конечно, быть не могло. Полицейские правила строго требовали, чтобы чины полиции, находясь на службе, не имели при себе денег или посторонних ценных предметов, так как это могло их дискредитировать в случае обвинения во взяточничестве.

Конечно, без взятки в шанхайской муниципальной полиции не обходилось, наверное, и чины отряда не представляли из себя исключения, но неприязненное отношение китайской толпы к полицейским-европейцам (в данном случае русским) повлекло за собой ненормально большое число обвинений в вымогательстве и взяточничестве, якобы допущенных чинами отряда. Штаб полиции, получая об этом рапорты с полицейских станций, немедленно «ставил на вид» начальнику Русского отряда недостойное