Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

LX

Сражались мы успешно, после кратковременной осады захватили Булонь. Я завладел ею единолично, поскольку Карла она не интересовала. Он имел свои претензии, а я — свои. В юности я не смог признаться в этом и зря потратил время, пытаясь сначала убедить императора, а потом выработать совместные планы. Теперь все было намного проще.

Я разделил войско — в общей сложности сорок две тысячи солдат, крупнейшая английская армия, когда-либо вторгавшаяся на Континент, — надвое: одна часть под командованием Норфолка окружила Монтрель, стратегически важный город вблизи Кале, вторая во главе со мной осадила Булонь. Наш лагерь раскинулся на берегу к северу от крепости. Просыпаясь по утрам, я выглядывал из палатки — с одной стороны влажно поблескивали морские волны, а с другой — высились обманчиво надежные стены Булони. Дружно дымились костры, возле каждого хлопотал кашевар, гремя кастрюлями, и запахи походной пищи щекотали ноздри.

На сей раз я упростил свой быт: не привез с собой удобную кровать и золотую посуду, отказался от камергера и гардеробмейстера. В молодости я полагал, что величию присущи особые атрибуты и королю пристало носить королевские одежды и спать на королевском ложе. Теперь я понимал, что остаюсь государем даже на простой койке, к тому же мне хотелось пожить так, как живут простые смертные.

В моем шатре были походная кровать, скатка с постельными принадлежностями, дорожный сундук, складной стол и фонарь. Лишившись привычного окружения, я снова чувствовал себя ребенком. Хорошо, когда тебя ничто не обременяет.

Утренний подъем проходил куда как просто. Достаточно было открыть глаза, слезть с койки и вытащить из сундука одежду — или натянуть вчерашнюю, лежавшую на его крышке. Быстро облегчившись (за палаткой в траншее), мы шли к полевой кухне, которая была приписана к нашей группе палаток. Там нас ждал завтрак из сушеной говядины, черствого хлеба и пива. Иногда, если ночные вылазки в ближайшие деревни проходили успешно, меню приятно разнообразили яйца и курятина. Когда спину согревало приветливое солнце, становилось ясно и светло и на душе. А если с моря дул сильный ветер, мы кутались в шерстяные вещи, каждой частицей тела ощущая приятное тепло. Это тоже доставляло незатейливую радость.

Лишенная церемоний походная жизнь действовала магически, она укрепляла тело и вдохновляла на подвиги. Она также освобождала голову и обостряла работу мысли. Во время осады я одновременно следил за расположением огневых позиций, количеством пороха и снарядов для каждой бомбарды, выбором нужного угла прицела. Вскоре наши усилия увенчались успехом: обнаружив слабое место, мы нанесли прямой удар и пробили славную брешь в стене.

Спустя три дня крепость сдалась, и я с триумфом вошел в ворота.

Горожане ликовали, размахивали букетами и величали меня новым Александром. Тридцать лет назад я верил этому — меня не менее бурно приветствовали после взятия Турне. Теперь я знал цену этому напыщенному обращению к победителю. Кого только не называли именем македонского царя! Величайшим завоевателем провозглашали и Карла, и Франциска. Я с улыбкой махал булонцам, делая вид, что принимаю все за чистую монету. Возможно, я действительно почувствовал себя Александром. Но лишь на одно мгновение.

Булонь оказалась невзрачным городом. Помню, один из советников назвал ее грязной собачьей конурой, и точно, снаружи она выглядела гораздо привлекательнее, чем внутри. За крепостными стенами был тесный лабиринт кривых и грязных улочек. Если кто-то заявит, что Булони присущ особый, как говорят французы, шарм, не верьте ему. Ладно, англичане быстро наведут тут порядок. Обстрел причинил серьезные разрушения, поэтому многое придется заново отстраивать. При этом я позабочусь о том, чтобы строгий английский стиль возобладал над галльским.

В Булони мы провели около дюжины дней, вкушая плоды триумфальной победы. Потом внезапно проснулись дьяволы. Меня опять начали посещать кошмарные видения, как на пиру Валентинова дня. Глаза некоторых людей казались мне красными. И самым ужасным было то, что потом я не всегда мог вспомнить, что делал, говорил или подписывал…

Проклятые призраки! Почему они вернулись ко мне именно сейчас? Я считал, что мои временные затмения явились следствием казни… мне не хочется писать ее имя. Но почему теперь, под чистыми небесами Франции, когда я пребывал в редком довольстве и согласии с самим собой…

* * *

Кейт присылала мне ободряющие письма:

Несмотря на то что рано еще говорить о разлуке, поскольку дней с отъезда Вашего величества прошло не много, мое сердце так стремится к Вам, любимому и желанному моей душе повелителю, что единственной моей отрадой стали Ваши письма. Наше расставание кажется мне бесконечно и невыносимо долгим, и мне хотелось бы узнать обо всем, что происходит с Вашим величеством со времени нашего прощания; ведь Ваше благополучие волнует меня гораздо больше собственного, и я неизменно и усердно молюсь о Вашем здоровье. И хотя военный поход вызван делами огромной важности, из-за них Вы подвергаете себя многим лишениям, поэтому чувства любви и привязанности вынуждают меня молиться о Вашем скорейшем возвращении.

С другой стороны, пылкая любовь примиряет меня со всем, что доставляет Вам удовольствие и к чему призывает Вас долг. И то же самоотверженное чувство побуждает меня признать ничтожность собственных потребностей и удовольствий и с радостью принять устремления того, кому принадлежит моя любовь. Всеведущему Господу известно, что слова мои не просто написаны чернилами на бумаге, но поистине запечатлены в сердце моем.

Не желая излишне утомлять Ваше величество, я заканчиваю мое сбивчивое послание, вверяя Вашу судьбу во власть Всемогущего Владыки и моля Его ниспослать вам долгую жизнь и блаженное процветание как в этом мире, так и в иной жизни, дабы возрадовались Вы в избранном Богом царствии.

Из Гринвича.

Смиренная, покорная и любящая жена и подданная Вашего величества,

королева Екатерина, К. П.

Господь смиловался надо мной, послав мне такую супругу. Но ей лучше не знать, что мной вновь завладели призраки, которых она когда-то помогла успокоить. Нет, ни за что…

Пока я праздновал победу (испытывая попеременно то счастливейшие, то несчастнейшие мгновения моей жизни), мне был нанесен жесточайший удар. Во время осады Булони Карл тайно заключил мир с Франциском в Крепи. Император покончил с войной, став отныне для меня если не врагом, то отнюдь не союзником. Теперь я не мог ждать от него помощи. Придется в одиночку противостоять Франции, Шотландии и, вероятно, Турции.

Следовательно, о дальнейшем продвижении в глубь Континента не могло быть и речи. С тяжелым сердцем я вернулся в Англию и начал готовиться к обороне на случай внезапного вторжения. Я оставил Брэндона на зиму в Булони, приказав ему удерживать крепость в наших руках. Я не собирался отдавать ее обратно, поскольку с учетом Кале наши владения во Франции утроились.

* * *

Мое возвращение очень обрадовало Кейт, тем более что закончилось бремя ее регентства. Она с честью выдержала испытание, но государственные дела слишком тяжелы для хрупких женских плеч, не привыкших к такой ответственности. Я не прискакал к ней, ликуя, на резвом коне, как в свое время к принцессе Арагонской после взятия Турне. Вместо того чтобы пафосно бросить к ногам Кейт ключи от Булони, я просто показал их ей.

— Мы осадили и доблестно взяли крепость. Но предатели разрушили наши планы…

— Карл повел себя недостойно, — произнесла она, выражаясь в своей обычной мягкой манере. — Я узнала об этом незадолго до вашего прибытия.

С этими словами моя тактичная жена вручила мне пергамент, испещренный французскими печатями.

Франциск изъявил желание послать ко мне посольство для ведения переговоров о мире.

— Вернее, чтобы обсудить условия возвращения Булони, — презрительно бросил я. — На это я ни за что не соглашусь.

— Разумеется. Зато в переговорах вы выиграете время.

Я улыбнулся. Моя дама сердца разбирается в политике. Леди Арагонская рассуждала лишь о вопросах чести. Желая еще что-то показать мне, Кейт перебирала другие документы… Ее порхающие руки вдруг превратились в страшные лапы. Дрожащие костлявые пальцы с ужасными, по-птичьи загнутыми когтями неимоверно вытянулись. На некоторых поблескивали кольца. Среди них сверкал и маленький рубин Марии, но вместо этого камушка я видел огромную каплю крови, набухшую и готовую упасть на стол…

— Милорд, вам необходимо отдохнуть. Должно быть, дорога измучила вас. Расскажите мне, как… как прошла переправа? Мне еще не доводилось выходить в море…

Ловко завладев моей рукой, королева повела меня в опочивальню. Ее когти слегка касались моего рукава. Я надеялся, что они не порвут ткань.