Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

— Аминь, — хором повторили все.

— Ввиду того, что король Генрих и Екатерина Парр сочетались святыми супружескими узами, — звенящим голосом объявил Гардинер, обращаясь ко всем присутствующим на церемонии, — и засвидетельствовали сие перед Господом и почтенными свидетелями, утвердив сей союз обменом колец и соединением рук, я объявляю их отныне мужем и женой.

Он простер руки над нашими головами.

— Да благословит, защитит и сохранит вас Бог Отец, Бог Сын, Бог Святой Дух: Господь милосердный взирает на вас благостным оком: и да исполнитесь вы Его духовным благословением и милостью, дабы жили вы вместе в мире и согласии и заслужили в мире ином жизнь вечную. Аминь.

Мы поднялись с колен новоявленными мужем и женой. Гостей охватило понятное волнение, они обнимались, оживленно и весело поздравляли друг друга. Мы развернулись к ним, готовые принять добрые пожелания и присоединиться к общему ликованию.

Мария, назначенная подружкой невесты, подошла и обняла нас обоих. Она опустила глаза, но я заметил, что на щеках ее поблескивают следы слез. Она давно знала Кейт, с тех самых пор, как та впервые приехала в Лондон с лордом Латимером и посетила придворный прием ради общения с нашими грамотеями. У Марии с леди Парр сразу завязались близкие отношения. Конечно, Кейт по возрасту не годилась в матери принцессе, зато она испытывала к мачехе глубокие дружеские чувства.

Елизавета тоже поздравила нас. Неловко раскинув руки, она обхватила Марию и Кейт. Девочка молчала, видно, не могла выразить словами свою сердечную радость.

Затем к нам подступили остальные гости. От тесноты и толчеи в гостиной потеплело, но мы только радовались этому. Все принарядились в легкие одежды, а некоторые дамы даже отказались от головных уборов, по-девичьи распустив волосы, — даже чопорная и строгая леди Анна, жена Эдварда Сеймура. Да, она действительно могла быть привлекательной в постели; возможно, Сеймур не такой педант, каким прикидывается.

Хм. Мне не полагалось думать об этом. Какое мне дело до чужих постельных утех.

В соседнем зале накрыли праздничные столы. Принесли свадебный торт, пироги с земляникой, поставили серебряные чаши с вином, приправленным душистым ясменником. Верные нам шотландские лэрды прислали копченую лососину, а наши уполномоченные в Кале закупили французские сыры.

Мы с Кейт торжественно прошествовали к столу и, согласно ритуалу, выпили вина из серебряных свадебных кубков и отведали торта. Солнце поднялось высоко, заливая теплыми лучами сады и цветники, и пьянящие ароматы витали в зале. Осоловев от дурманящих запахов, я покорился сладостному ощущению счастья. Я мог думать лишь о том, какое блаженство дарит нам летний день…

А потом я выглянул в распахнутое окно и заметил, что тени от штокроз стали вдвое длиннее их высоты, а воздух повлажнел. Наступал вечер. Опустели тарелки на белоснежных скатертях, и гости терпеливо дожидались разрешения покинуть праздник.

* * *

Вскоре мы остались одни среди остатков пышного пира.

— Пойдемте в мои покои, Кейт, — предложил я.

Хотя теперь они стали и ее покоями. Я привлек жену к себе. С легкой нерешительностью она последовала за мной в малую гостиную рядом с опочивальней.

— Ах! — вскрикнула она, увидев резную дубовую скамеечку возле камина.

Именно на ней она сидела в детстве у ног матери.

— Я приказал привезти ее из Кендала, — сообщил я. — Чтобы вы чувствовали себя как дома.

Ее напряжение исчезло, и широкая улыбка смягчила черты лица.

— Как вы узнали?

— Навел справки, — коротко пояснил я.

Дело оказалось несложным. У старых слуг хорошая память. Неужели ни один из ее престарелых супругов не проявлял к ней внимания?

Она обняла меня с таким восторгом, словно я подарил ей восточные жемчуга.

— Из самого Уэстморленда… — восхищенно пробормотала она, словно это было столь же далеко, как Восточная империя.

— Мне хотелось, чтобы здесь появилась частица вашего детства, — сказал я, — тогда перемена судьбы, возможно, не покажется вам слишком резкой. Ведь вы стали королевой.

— Ах… Да… — Она дотронулась до ожерелья. — Теперь я королева…

— Воистину.

К этому нечего было добавить. Мы сидели, неловко поглядывая друг на друга, почти до полной темноты. Из окон потянуло прохладой. Вскоре из сада донеслась тихая дробь дождя, капли падали на листья и скатывались на землю. Шелест летнего дождя… нежный, как отдаленное жужжание пчел над цветами.

Напряжение между нами нарастало. Она боялась меня, боялась, что я все-таки потребую от нее исполнения супружеских обязанностей. Ее страх был очевиден.

— Не пора ли нам на покой, — наконец предложил я, — усталость берет свое.

В опочивальне теперь было два спальных места: я заказал для Кейт ложе, чуть уже моего собственного, из резного орехового дерева с инкрустациями из слоновой кости. Ее кровать застелили тончайшими простынями, девственно-чистыми и новыми. В изножье белело сложенное шерстяное покрывало.

— Для вас, мадам, — сказал я, с болью заметив, как она обрадовалась, увидев отдельную кровать.

Теперь пора раздеваться.

Ужасная церемония. Хуже, чем королевский пир. Я опустился на мягкую скамью возле окна. Сначала стащил расшитую золотом шелковую блузу, заказанную специально для венчания. Затем нательную нижнюю рубаху с застежкой на шее. И вот обнажился мой выпирающий, ничем не стянутый живот. Я бросил взгляд в сторону Кейт, желая узнать, наблюдает ли она за мной. Она действительно смотрела на меня, но ее лицо… ничего не выражало. Далее я снял бриджи и лосины. Оголились мои бедные ноги с набрякшими багровыми венами. Пусть жена увидит все болячки, что я нажил, пусть полюбуется на телесные недостатки мужа. Я постоял пару долгих мгновений и накинул ночную рубашку, скрыв развалины былой своей стати, словно задрапировал непристойное изваяние. С трудом поднявшись по ступеням, я забрался в кровать.

— Вы можете раздеться там, — сказал я, показав на обтянутую шелком ширму в углу.

— Нет.

Она аккуратно начала снимать свои наряды, движения ее отличались изяществом и ловкостью, словно она исполняла странный танец. Ее обнаженное тело явилось мне лишь на миг, такой краткий, что он скорее раздразнил, чем успокоил мое воображение. Через мгновение Кейт уже лежала в кровати, опустив голову на подушку из лебяжьего пуха. Протянув руку, она коснулась меня.

— Может быть, помолимся, милорд?

И, не дождавшись моего ответа, она завела длинный разговор со Всемогущим.

Набожность королевы разочаровала и даже обидела меня. Но разве я не отрекся от женских прелестей добровольно? По какой же причине я придираюсь к ее целомудренному поведению?

Мы долго лежали рядом, бок о бок, слушая шум июльского дождя и притворяясь спящими.

LIX

Кейт освоилась с новой ролью так легко, изящно и непринужденно, что принятая ею мантия королевской власти казалась удобным и легким облачением. Она вела себя как обычная благовоспитанная высокородная дама, продолжала переписываться с друзьями и родственниками, не меняя стиля, и просила их: «…отвечайте мне прежним дружелюбием, как если бы Господь не призвал меня занять столь почетное положение». Подписывалась она «королева Екатерина, К. П.» — словно напоминая всем, что осталась все той же Кейт Парр.

С другой стороны, она воспользовалась своей прерогативой для назначения на придворные должности своих протеже. Причем число их превзошло осчастливленных ранее Болейнов или Сеймуров, но я не усмотрел в этом никакой опасности, поскольку все без исключения Парры проявляли незаурядные способности и вполне заслужили почетные титулы и награды. У меня никогда не возникало сомнений в их преданности или бескорыстии. Брат Кейт Уильям стал губернатором пограничных графств, ее сестра Анна получила должность камеристки, в число фрейлин вошли также приемная дочь, Маргарет Невилл, и кузина, леди Лейн.

Королева с удовольствием посвящала свое время двум любимым занятиям. Одно было совсем безобидным, а второе внушало некоторые опасения. Во-первых, она пожелала, чтобы ее взор всегда радовали свежие цветы, и теперь повсюду в наших покоях стояли вазы, кроме того, Кейт подрядила старого садовника выращивать в оранжерее разнообразные сорта ранних весенних и поздних осенних цветов, дабы любоваться ими с начала февраля и до конца ноября.

И во-вторых, ей хотелось, чтобы при дворе расцвели «свободные дискуссии, угодные Господу». А это означало, что она медленно, но верно создавала своеобразный религиозный салон. Неспешность и постепенность, с какими внедрялась эта традиция, по моему разумению, объяснялись естественными препятствиями и предосторожностями. Посещать такие приемы могли только придворные и их близкие родственники, да и то по особым приглашениям. Обсуждались исключительно канонические тексты, авторские переводы Писания и мой собственный «Королевский катехизис». И полемика вокруг них велась ради более глубокого понимания Слова Господня и непоколебимой приверженности Христу.