Девушка по имени Судьба - Гуиллермо Гланк

— Обвинение предъявлено очень серьезное, — сказал он. — Августо обвиняют в убийстве одного крестьянина и его жены. Хозяин постоялого двоpa, где жила жена этого крестьянина, не раз видел, как Августо ссорился с ее мужем. В день убийства он видел удаляющегося от постоялого двора Августо. Когда выяснилось, что Августо только притворялся слепым, последние сомнения отпали.

Энрико понурил голову.

— В первый раз, — сказал он, — я благодарю Бога за то, что Росаура умерла. Иначе бы ее золотое сердце разорвалось сегодня, И я знаю, кто был убит, это Франсиско, работник «Эсперансы», и его жена Хасинта. Он все чего-то вымогал у Августо… Могу я повидать своего сына?

— Да, можете, — сказал Мариано. — Судья дал мне разрешение, и я вас провожу.

Сторож впустил Энрике в тюрьму, потом в камеру и прикрыл за ним дверь. За те полчаса, что они с Мариано шли до тюрьмы, Энрике постарел на десять лет.

Августо сидел сгорбившись, свесив между колен руки, глядя в пол. На секунду он вскинул голову, узнал Энрике и вновь потупился.

— Отец, — начал он тихо.

Но Энрике, прижав его голову к своей груди, остановил его:

— Не надо оправдываться, сынок.

— А что надо? — с возмущением и горечью выкрикнул Августо. — Я не мог! Не мог ее потерять!

— Ты все равно потерял ее. А если говорить правду, то никогда и не находил. Ведь Милагрос не любила тебя, и все мы были против вашей женитьбы. Ты спросил меня, что надо? Я отвечу: надо пить свое горе терпеливо, до самого дна, и на дне может найтись твое счастье. А сейчас ты знай одно: ты не одинок. Я по-прежнему с тобой и по-прежнему люблю тебя, но свое горе ты должен выпить сам. Здесь тебе никто не в помощь.

И поцеловав на прощание своего несчастного сына, с состраданием и горем в сердце Энрике вышел.

Виктория очнулась в больнице, возле нее сидела Мария и держала ее за руку.

— Крепись, сестричка, — ласково сказала Мария. — Женщины из семьи Оласабль просто так не сдаются!

— Я дождусь Энрике, чтобы сказать ему, что наш сын жив. Это я обещаю, а дальше…

— Дальше ты дождешься сына с невесткой и внучками, потом дождешься их первого причастия, потом свадьбы, потом правнуков…

Виктория невольно улыбнулась той долгой череде лет, какую ей сулила Мария.

Но первым к ней пришел ее Адальберто. За это время Катриэль и Милагрос успели сходить в театр и забрать там Айлен.

Мануэла поплакала и от радости, и от горя, что расстается с любимицей.

— Я как только ее увидела, поняла, как она мне пришлась по сердцу, — сказала Милагрос, прижимая к себе Айлен.

Катриэль уже держал на руках Асунсьон и не мог налюбоваться на своих двух девочек, на свою Милагрос.

— А теперь мы в больницу! — сказал он Мануэле и Амансио. — Малышки должны придать нашей маме желания жить!

Виктории и вправду хотелось жить, глядя на своих дорогих внучек. Так же Умиленно смотрела на малышек и Мария. Подумать только! У них с Викторией теперь общие внучки. И с Викторией, и с Энрике.

— Айлен и Асунсьон будут дружить, как вы, наши дорогие бабушки, — с улыбкой сказала Милагрос.

— Но они будут гораздо счастливее нас, — в один голос ответили обе бабушки, которые сидели обнявшись и тихо любовались своими детьми.

Теперь сестры видели, как похож Катриэль-Адальберто на Энрике в молодости, а Милагрос— вылитая Мария…

— А вот Асунсьон, мне кажется, точь-в-точь бабушка Виктория, — сказала опять Милагрос.

И Виктория согласилась: действительно, что-то есть.

Вскоре пришел и Энрике, опечаленный, постаревший! Он рассказал о судьбе Августо. И все невольно примолкли, сострадая несчастному, который навлек на себя столько бед. Никому уже не хотелось его винить в тех страданиях, которые из-за него претерпели. Здесь все были в чем-то виноваты, и поэтому умели прощать…

— Он искупит свою вину, — сказала Мария.

— Он творил зло потому, что не хотел смириться со своей судьбой, — сказал Катриэль.

— Энрике! — окликнула капитана Виктория и показала на Катриэля. — Посмотри на него, это наш с тобой сын!

Энрике Муньис с Катриэлем застыли, глядя друг на друга, веря и не веря, а потом бросились друг другу в объятия.

Теперь Катриэлю осталось только обнять свою дорогую сестру Камилу, и я умру счастливая, — прошептала Виктория.

Лишь мятущаяся душа узнает беспредельность покоя, когда он наконец снисходит на нее. Каждая струнка исстрадавшейся души Виктории дышала сейчас покоем, и он казался ей благодатным покоем смерти. Но в свой смертный час она чувствовала себя счастливее, чем за всю прожитую жизнь, и была благодарна судьбе за то, что она дает ей отойти так легко и беспечально.

Но печалились ее близкие, теряя только что обретенного родного человека. И всеми силами старались удержать ее. Катриэлю, пережившему столько потерь, нестерпимо было думать еще об одной.

Камила молила о долгих днях для Виктории, чтобы наконец насладиться полнотой обоюдной любви.

Мария мечтала, что они поживут еще с сестрой вместе, наслаждаясь таким же безмятежным закатом, каким был и рассвет их жизни, совсем не предвещавший столько мучительных бурь…

Много дней находилась Виктория между жизнью и смертью, но все-таки жизнь взяла свое, и она пошла на поправку.

Наконец настал день, когда врач сказал Катриэлю:

— Лучшее лекарство для вашей мамы — деревенский воздух!

И благодатная «Эсперанса» открыла свои зеленые объятия девочкам, которых когда-то она взрастила и которые, поседев, возвращались к ней навсегда.

Глава 35

Для Катриэля и Милагрос «Эсперанса» была счастливым будущим, для Марии и Виктории— счастливым прошлым. Счастливым и несчастливым одновременно.

День клонился к вечеру. Мария с Домингой хлопотали, занимаясь ужином. Около них вертелись две малышки и тянули то одну, то другую за юбки, умильно выпрашивая печенье, печь которое была такая мастерица Доминга.

Дверь открылась, и в просторную деревенскую кухню, где в будние дни вся семья и завтракала, и обедала, и ужинала за большим столом, вошли Милагрос с Катриэлем и Энрике. Они только что обошли с Браулио все хозяйство и обсуждали предстоящие работы. Увидев родителей, девочки с радостным криком бросились к ним.

— А где мама? — спросил Катриэль.

— Как всегда, на любимой лошадке! Поехала, кажется, к реке. Поезжай, позови ее. Скоро ужинать! — отозвалась Мария.

Виктория сидела у одинокого креста, что затерялся среди бескрайних полей.

— Ах, Адальберто, — говорила она, — сколько времени прошло с того грустного серого дня, когда я тебя потеряла, когда я потеряла все… А сегодня я пришла сказать тебе, что малыш, которому ты помог родиться, снова рядом со мной. И он будет любить тебя так же, как всегда любила тебя я…