Хмельницкий. Книга третья - Иван Ле

Карпу и джурам уже налили вина. Карпо, точно заколдованный всем виденным, взял машинально из рук Кушнирихи жбан. Музыканты продолжали надрываться над скрипкой, тулумбасом, кобзой и бубном. От шума и песен у Карпа трещала голова.

Вдруг он невольно взглянул на Гелену. Словно молния осветила его разум. Так это кумушка хочет споить его! Обеспокоенная Гелена выдала себя, в ее глазах, устремленных на жбан в руках Карпа, горело нетерпение: напьется ли Карпо этой ночью или пересилит себя?

Он колебался лишь миг. Кто-то случайно толкнул его, вино выплеснулось, словно кровью облив его руку и сердце.

— Казаки, тут пить нельзя! — шепнул он обоим джурам.

Казаки огляделись. В самом деле, они попали не в свой круг. На скамьях сидели краснянские урядники, пышные женщины, потягивавшие из больших кубков вино. Воспитанница гетмана Гелена не сводила с казаков глаз. А они следом за Карпом выходили из корчмы, неся перед собой невыпитые кубки вина, словно чаши с алтаря.

— Вот так разгулялся пан Нечай… — покачал головой Карпо. — Готовьте, хлопцы, коней! Чует моя душа, что пану полковнику надо успеть к попу или ксендзу с этой паненкой, пока пост не наступил.

И тут же выплеснул вино из кубка. Это прозвучало как предупреждение. Джуры вышли следом за Карпом во двор со жбанами в руках и вылили все вино в снег.

Мороз крепчал, усиливался ветер, поднималась вьюга. Северная звезда пряталась в тяжелых рваных облаках, все выше поднималась ущербная луна. Опережая ее, черные тучи глыбой возвышались над горизонтом.

— Что-то муторно у меня на душе от этого праздника… — промолвил Карпо. — Слышите, словно селезнем закрякал лед на реке. Не конница ли? Эй, скажи-ка, брат, полковнику!

Джура бросился в корчму. Разгоряченный от хмеля и танца, не скрывая гнева, что побеспокоили, Данило Нечай без шапки шел следом за джурой. От него веяло праздником и силой. Настороженно подошел к воротам.

— Что тут случилось?

— Это я, казак Карпо Полторалиха… Не пьется мне… Взял бы саблю, пан Данило, да прицепил бы ее к поясу на всякий случай… На льду вон, слышишь, селезни закрякали. Может, велишь коня подвести?

Полковник, словно сквозь сон, слышал слова Карпа, в которых звучал упрек. Однако саблю, хотя и с сердцем, все-таки взял.

Полковник приложил ухо к мерзлой земле, словно врос в нее. Ночь как бы притаилась, мигая звездочками в просветах между облаками.

— Что за напасть?.. — теперь уже миролюбиво произнес Нечай, поднимаясь. — Неужели Шпаченко из Ворошиловки направляется сюда?.. Действительно будто конница. А где же часовые? Джуры, ко мне! Поднять на ноги сотников, прекратить гулянку! Немедленно разузнать, кто там забавляется на льду. Да разбудите казаков в замке!..

Из открытой двери корчмы доносились печальные звуки музыки. Вместе со старшинами, урядниками Красного во двор вышла и Гелена. Карпо тут же оказался возле нее. Ведь ему поручил ее сам гетман.

— Не простудилась бы, Гелена. Девчата, керею пани Гелене!

А в этот момент возле реки, где-то у дороги, раздались голоса. Коль чужие, неужели не боятся, что так громко разговаривают? Вдруг у ворот закричал казак:

— Караул, люди! Они хотят украсть грамоту!.. Ляхи пробрались сюда!

Карпо подскочил к кричавшему казаку и выхватил у него грамоту. «Все-таки кумушка перехитрила, передала!» — мелькнуло в голове.

Следом за Карпом люди бросились к воротам. Но полковник Нечай властным взмахом руки остановил их, пропуская в открытые ворота своего джуру.

— Какие ляхи? Где они? — допрашивал он казака. — Что ты болтаешь, казаче, опомнись!.. Ведь в Ворошиловке на посту сотник Шпаченко.

— Они гнались за мной! На льду мой конь провалился, а они пошли в обход Красного!..

В корчме умолкли музыканты. Еще один джура стоял уже возле ворот с оседланным конем. Казак сбивчиво докладывал Нечаю:

— Я наскочил в лесу на гусара — он какую-то грамоту развернул, собирался, проклятый, читать. А я и напал на него, — вижу, ворованная… Отнял ее, да и оружие заодно. Хотел было зарубить его, но он признался: грамоту царя, говорит, московского выкрал! Игноцием назвался. Вот и пожалел я его. А он, паскуда, сбил меня с дороги, к своим привел. Они же… Орина моя, пан полковник, в снегу, как среди кровавых роз.

— Ляхи в Красном! — крикнул какой-то всадник, несясь через площадь.

И вместе с этим возгласом на окраине села вспыхнула первая хата, оттуда же доносились и крики ворвавшейся конницы. В Красном поднялся лай собак и крики взывавших о помощи людей.

— Тебе бы, Карпо, быть брацлавским полковником, а но простым казаком!.. — бросил Нечай. — Ну, кумушка моя милая, на хмелю или на человеческой крови ты сварила это питье?..

Кто-то крикнул, прерывая полковника:

— Бежим, Нечай, ляхи в местечке!

— Бежать без боя?..

Как стоял без шапки, с обнаженной саблей, так и вскочил на коня. Какое-то мгновение будто колебался, думая, с чего начать.

Вспыхнуло еще несколько хат, грозные зарева осветили ночное небо. На озаренную багровым светом площадь выскочили несколько всадников из конницы Ланцкоронского. С противоположной стороны навстречу им неслись точно ураган казаки, предупрежденные джурой Нечая. Они-то и вывели полковника из задумчивости. Настал и его час! Крикнул, трогаясь с места:

— Карпо, друг, скачи к гетману в Чигирин, передай — шляхта изменила! А Нечай никогда еще не бежал от врага!..

30

Данило Нечай выскочил за ворота. В зареве пожара казаки увидели своего полковника. Его буланый конь будто горел ярким пламенем. Расстегнутый, без шапки мчался Данило Нечай. Он не поднимал сабли, а держал ее сбоку, перебросив через шею коня слева. От ураганного ветра или от гнева на щеках у полковника блестели слезы. Или, может быть, это от сабельного шрама на щеке отражался огонь из его глаз?..

Легкая конница Ланцкоронского с криком скакала по улице, не успев развернуться на площади. На нее и обрушился Нечай со своими казаками.

— Принимай гостей, Иван! — крикнул полковник брату, выскочившему из-за церкви с брацлавской сотней.

С огородов, с улиц двинулись жолнеры и гусары. Уверенные в том, что застигнут в Красном перепившихся казаков, они не ожидали такого внезапного отпора. Первые из них, словно скошенные молнией, падали под ударами казачьих сабель. А сзади напирали другие, обдавало жаром пылающих крестьянских хат. Бряцанье сабель, ржанье одичавших в бою коней заглушали стоны умирающих.

Вот один конь поднялся на дыбы и сбросил неосмотрительного всадника. В глазах животного горел дикий ужас. Конь загребал ногами воздух, словно защищаясь от страшного нашествия, и упал, сбитый другим конем, затоптанный десятками подкованных копыт.

Казак оперся спиной о тын. В одной руке он держал обломок сабли, а в другой — обрывок ляхского знамени. Как он тут оказался и что творится вокруг — не мог понять. Хотел идти, споткнулся и мертвым повалился на еще шевелившиеся тела. В воздухе сверкали сабли разъяренных всадников, а на утоптанном снегу лишь стоны и смерть.

Казаки по трупам мчались за своим полковником. Никто не ждал конца сражения, своих узнавали чутьем. А шляхтичи по старой привычке дико орали:

— За пана круля!.. За матку боску Ченстоховску!..

Казаки же только скрежетали зубами, сражаясь один против пятерых. Они знали, за что сражались: за собственную жизнь, за свободу страны! Некогда было кричать в такой безумной схватке. Разумнее молчать, когда враг вопит, скорее узнаешь его.

Гусары остановились. Первый, что бросился бежать, перед тем как его зарубил Нечай, успел еще крикнуть:

— Пропали, Езус-Мария!..

Он таки пропал, но заставил других подумать о спасении своей души. Казаки теснили врага, заменив упавших в бою свежими силами. Полковник Нечай отчаянно рубился, окруженный вражеской конницей, появляясь в самых опасных местах. Будучи один без шапки, он выделялся среди других, бросался в глаза и своим и врагам. По лицу и рукам у него текла кровь из ран. Казаки видели, что Нечай сражается, и этого им было достаточно. Они, как львы, бросались следом за ним на вражескую конницу, выбивая ее с краснянской улицы.

Выскочив за мост, драгуны бросились отступать. Часть из них пустилась наутек по замерзшей реке, других же, несшихся по дороге, преследовали казаки, добивая отставших в глубоком снегу.

Приближалось утро. За мостом остановился Нечай, а за ним и его сотники, казаки. Они оглянулись на Красное — и их разгоряченные победой сердца похолодели от ужаса. Красное пылало со всех сторон, дым застилал горизонт, где должно было взойти солнце.

Снова поднялся невообразимый крик: отразили нападение только части вражеского войска, которое напало на Красное со стороны дороги, а остальные, воспользовавшись боем, окружили местечко.

Нечай окинул взглядом свой поредевший отряд сотников, казаков. И не видел, что от его бархатного жупана остались только забрызганные вражеской кровью клочья.