Сентябрь - Ежи Путрамент

И тут Кригера охватывает сомнение. Можно ли еще бороться? Глупое сомнение — Кригер тут же отдает себе в этом отчет. Один человек, пусть даже человек масштаба Вальчака, не изменит нынешнего отчаянного положения. Но несмотря на это, именно известие о гибели Вальчака погасило энтузиазм Кригера, не покидавший его с той минуты, как он попал в Варшаву.

Кригер отходит от солдат. Баррикада, десяток мешков с песком, какие-то ящики, булыжники, дурацкая тачка ручками вверх. Вот и все, что у них нашлось против железной мощи фашизма.

Он бессмысленно опирается на мешок, садится, опускает голову на руки.

Шаги. Урбан, а позади знакомый солдат. Урбан говорит:

— Надо сообщить товарищам, Эдварду. Его семья тоже, кажется здесь. Ну-ну, товарищ, перестаньте.

— Да, да, разумеется, вы правы, — отвечает Кригер и советуется с Урбаном, кого послать к Эдварду, кто лучше всех справится с ролью связного? Кригер внешне держится совсем просто и деловито.

Проходит примерно час.

А потом опять что-то новое родится в его оглушенном сознании. Над Варшавой — бомбардировщики. Быстро исчезающие черные тучи появляются где-то в центре города. Не успели скрыться самолеты, как из домика с осенними цветами у входа — всего в пятидесяти метрах от баррикады, чуть позади, — вдруг вырываются клубы дыма, и домик, расколотый на три части, рушится, люди возле окопа вздрагивают от грохота, а у баррикады несколько человек прыгает в кювет. Снова грохот, немного поодаль трещит тополь и с шумом валится на дорогу. Кригер падает возле баррикады, прижимается к ней.

— Артиллерия! — с кислым видом шепчет солдат, приятель Урбана, машет Кригеру и проворно перебегает в окоп. Кригер бежит вслед за ним. — Тяжелая! — добавляет солдат уже в окопе. — Ничего не поделаешь, надо переждать.

«Надо, надо», — повторяет про себя Кригер. Снаряды молотят все вокруг, каждые четверть минуты взлетает в воздух то грядка капусты, то часть забора, то дерево, то белая стена. Есть в этом мерзкий ритм. Раз — чуть подальше, раз — чуть поближе. И ожидание второго, парного взрыва вскоре становится настоящей мукой. Прыгнуть бы назад, за тот вывороченный тополь. Спрятаться бы там подальше, переждать, а потом вернуться в окопы!

— Дорогу себе расчищает, — говорит солдат. — Подготовка к атаке. Держитесь!

Они не сразу заметили, что огонь отодвигается влево от них, по направлению к Ловичскому шоссе. Кто-то из солдат высунул голову.

— Глядите, глядите!

Теперь поднялись все. Примерно в километре от них среди широко раскинувшихся пригородных строений пляшут одновременно десятка полтора огней.

— Ну и дает! — крикнул кто-то.

— Той стороной пойдет, — шепнул Кригеру Цебуля.

Они ждали недолго. Вспышки угасли, донесся шум моторов, крики.

— Танки! Танки! — завопил кто-то в конце окопа.

— Стой! Стой! — кричали другие.

Танков не было видно, только слышался шум и выстрелы. Затрещал пулемет, его трескотня казалась жалкой в этом растущем гуле. Крики прокатились волной; в нескольких сотнях метров между хатками появились зеленоватые точки, быстро передвигающиеся справа налево, в сторону Варшавы.

— Эх, если бы пулемет! — вздохнул Цебуля.

Они беспомощно ждали, что за этим последует. Шум рос, угнетал их. Клекот пулемета вдруг оборвался, а крики стали громче. Люди в окопе зашевелились.

Новая волна зеленоватых точек. Она разливается все шире, в нескольких сотнях метров от них, бежит мимо, продвигается между оградами, вот уже очутилась между окопом и Варшавой.

— Окружают! — раздается истошный крик.

Кто-то начинает стрелять — бестолково, почти не целясь.

— Ждать команду! — Старшина протискивается к тому, который стреляет. — Патроны…

— Окружают, окружают! — теперь вопль несется над окопом, грохот танков отодвинулся вглубь.

— Прошли, дьявол! — Цебуля плюет, беспомощно машет винтовкой.

Неотрывно глядя на Ловичское шоссе, не отводя глаз от боя, который разыгрывается там, предвидя его мрачный исход, чувствуя дрожь в ногах и в сердце, они забыли о более близком враге, о том, что находится напротив, за деревьями, откуда ночью пробивались остатки армии «Познань». И как раз в этот момент оттуда пришел внезапный удар.

Вдруг поднялся страшный шум. Они не успели ничего сообразить. Все еще кричали:

— Окружают!

Но тотчас же раздался другой вопль:

— Атакуют! Атакуют!

Оба возгласа слились, из них возник новый:

— Бежать!

Призыв этот подействовал молниеносно. Кригер едва успел повернуться; он увидел краем глаза в ста метрах впереди себя неровный ряд пригнувшихся к земле фигур, и вот уже рядом с ним стало пусто. Только старшина неуклюже карабкался из окопа.

— Помоги, помоги! — крикнул он Кригеру.

Кригер бросился к нему, подтолкнул; очутившись наверху, старшина протянул руку, помог Кригеру, и они помчались без оглядки рядом, тоже согнувшись, отчаянно догоняя тех, которые уже добежали до поваленного тополя.

Что теперь произошло с Кригером, он и сам не смог бы рассказать. В голове его мелькали какие-то обрывки недавних переживаний, вспоминалось отчаяние, скорбь. «Как герой!» Кто-то сказал ему что-то в этом роде. «Как герой, во главе роты! Нет больше Вальчака. Гитлер идет вперед, мы убегаем, убегаем от фашизма!» Он еще бежал, даже обогнал запыхавшегося старшину. Крик сзади. Тополь, пожелтевшие листья, обрубленные взрывом ветки.

И стыд, стыд и отчаяние. Лицо его исказилось от злости и боли. Он наткнулся на тополь, но не стал перелезать через него; стоял, тяжело дыша, не отдавая еще себе отчета в том, что сделает через мгновение. Там, за тополем, убегали его товарищи. Коренастый Урбан ковылял последним. Кригер видел подпоручика, видел горстку солдат.

Потом он услышал свой голос, звучный, громкий, натренированный выступлениями на митингах. Он услышал себя:

— Стой! Стой!

Никто не остановился.

— Стой! — с отчаянием кричал Кригер и лихорадочно искал какое-нибудь заклинание, которое подействовало бы на них: — Стой! Стой! Коммунисты! Стой!

Двое остановились. Урбан с облегчением прижал руку к груди. И тот, тот офицерик, обернулся, повертел головой, будто хотел выяснить, кто его зовет. А потом побежал назад к тополю, к Кригеру. Бежал и кричал:

— Стой! Стой, черт возьми! — И он тоже как бы поверил в силу заклинания: — Стой, коммунисты!

Они останавливались один за другим, солдаты и рабочие. Не было времени, чтобы размышлять или рассуждать. Офицерик собрал тех, кто был к нему поближе, повел их назад через тополь.

— Отбить окоп! — орал он, голос у него тоже был громкий.

Он бежал вместе со всеми, рядом с Кригером. Взрывы грохотали там, слева. Снова затрещали пулеметы, сзади, со стороны Варшавы. Танки выли, гремели, стреляли. В этом шуме исчезало теперь все лишнее. Осталось только одно:

— Мы не убегаем, мы атакуем, отбиваем…

Немцы подошли к баррикаде с другой стороны. Они не успели открыть огонь. Только возле окопов раздалось несколько выстрелов. Солдаты размахивали штыками. Кригер заметил на верхней части баррикады каску, карабкающуюся фигуру. Он поднял винтовку, почти приставил дуло к лицу гитлеровца. Как во сне, выстрел, — каска, лицо, тело исчезли из поля зрения. Сколько секунд длилась эта схватка? Сколько граммов и какого вещества оказалось достаточно, чтобы перетянуть чашу весов? Из-за тополя возвращаются остальные. Возвращаются с криком «ура». И, словно это была бог знает какая сила, гитлеровцы дрогнули.

— Огонь! Огонь! — орет офицерик. — Целиться! По врагу! Огонь!

Грянули нестройные выстрелы. Несколько гитлеровцев падают лицом в землю. Остальные бегут, падают, ползут, исчезают в придорожных рвах, в кустах цветов, среди деревьев.

Подпоручик обращается к Кригеру:

— Здесь порядок. Там, — он указывает рукой налево, — там нужна помощь. Держите тут людей, я попытаюсь с фланга…

— Я… — начинает Кригер. — Ведь есть старшина…

— Будет вам! — сердится офицерик. — Удерживайте позицию, вот и все!

Он что-то кричит, бежит вдоль окопа, увлекает за собой несколько десятков человек, своих солдат, кое-кого из рабочих. Они идут за ним, рассыпаются в цепь.

Кригеру некогда смотреть на них, кто-то легонько его толкает: старшина.

— Товарищ, — озабоченно шепчет он, — скажите людям, патроны.

— Еще чего, — удивляется Кригер. — Вы старшина, есть командир роты…

Вдруг он вспоминает, что командира они и в глаза не видели. Умолкает.

— Командир роты в городе. Он должен был получить инструкции, — объясняет старшина, виновато улыбаясь. — А без него здесь… расстреляли патроны, неизвестно, когда получим снова… Так что вы… того… скажите что-нибудь на эту тему…

Вечером стало тише. Немецкая атака на Ловичском шоссе провалилась, несколько танков подожгли. Подпоручик Маркевич вернулся со своим, как он сказал, взводом чуть в лучшем настроении. Правда, у него было четверо раненых, но зато они выкурили немцев из нескольких дворов. Из города привезли в котлах суп и кашу. Далеко справа по-прежнему грохотало.