Четвертый Рим - В. Галечьян

— Не знаю, — ответил юноша. — Я не могу тут считать. — Он посмотрел на спящего Василия и решил, что не мог бы пожертвовать им даже ради спасения всех мальчиков из его интерната. — Я думаю, что невозможно считать добро как кусочки сахара, — запинаясь произнес он. — Конечно, если бы ты сказала, что одной жертвой можно было бы выкупить у смерти всех людей сразу, тогда я бы еще заколебался, а так…

— Наверно, ты имеешь в виду судьбу Иисуса, который своей смертью искупил все человеческие грехи? Ответь мне, пожалуйста, — и вновь она улыбнулась ему нежно и покровительственно, как маленькому ребенку, — раз с жертвоприношением мы ничего не выяснили, может ли быть добро без зла?

— Конечно, — произнес Луций убежденно. Он даже вскочил с дивана и зашагал по комнате. — Я верю, что когда-нибудь зло будет побеждено. Ему не должно быть места в мире.

— Скажи тогда, как узнать, что люди делают друг другу именно добро, если зло исчезнет. Когда засуха губит урожай: это добро или зло? Не со стороны людей, а со стороны засухи?

— Не добро и не зло, — отвечал юноша после некоторого размышления. — Это стихийное бедствие. А к природным явлениям не применимы категории человеческого бытия.

— Следовательно, можно сказать, что добро и зло пришло в мир с человеком, который один ведает результаты поступков. Наверное, ты не будешь возражать, что в настоящее время наш мир являет своего рода равновесие добра и зла. И может быть, тебе покажется справедливым, что добро может существовать только в борьбе со злом, и значит, зло есть необходимый элемент развития. И никогда без зла добро не станет таким сильным, чтобы воцарился на Земле новый Золотой век. Вспомни, что происходит с твоими мышцами без тренировки.

— Не знаю, — все так же осторожно отвечал Луций. — Мне всегда казалось, что может быть найдена высшая цель, служение которой и будет добро. Качество такого добра будет определяться результатом в достижении цели, и не потребуется сопоставлений со злом.

Он не стал договаривать, что видел для себя эту цель в служении Предвечному. Сдерживало же бесповоротность его решения лишь то, что Слово Высшего Божества не было открыто людям.

— Я не хочу тебя разубеждать, — сказала жрица в замешательстве, не способная противостоять аргументам Луция, но интуитивно чувствуя, что если бы ей удалось внушить ему новую высшую цель, то, возможно, удалось бы обратить юношу.

Как бы ища поддержки, она увела его в зал Сатаны. Обходя зал по периметру и направляя небольшой предмет цилиндрической формы на вдетые в бронзовые кольца на стенах факелы, она зажигала их. Так что, через несколько минут сотни колеблющихся ярких огней озарили все вокруг.

— Что это у тебя? — спросил Луций, удивленно наблюдая, как тонкая белая игла восстает из рук жрицы и поражает факелы ярким огнем.

— Лазерная зажигалка, — пробормотала женщина небрежно. — Так, игрушка, хочешь, я тебе ее подарю? Только обращайся с ней аккуратно, потому что на предельной интенсивности она может обжечь не хуже старого славного огня. — Вновь прижавшись к юноше, жрица положила ему в карман зажигалку. — Все это — мелочи, — проворковала она, — технические причуды. Единственно, что достойно внимания в этом мире, — это человеческий разум и этика Сатаны.

— Послушай, — прервал ее Луций, — все, о чем ты говоришь, конечно, вещи очень важные, но меня-то более интересовало, как ты, такая умная и добрая, пришла к злому богу. Почему ты, такая милая и желанная, веришь только во Зло и поклоняешься пожирателю младенцев?

— Не говори так! — испуганно воскликнула жрица и обвела полным смятения взглядом ярко освещенную залу. — Он покарает тебя за твои слова, он не любит, когда его так называют. Чтобы понять, как я пришла к своему повелителю, надо все-таки понять, что твои рассуждения об абсолютном добре не применимы к человеческой жизни. Ты же категорически решил с этим не соглашаться и потому не хочешь выплывать, даже когда тебе протягивают руку помощи.

По природе своей человек агрессивен и подл, но, чтобы мир не взорвался, вынужден подчиняться правилам общежития, которые выработала религия. Так она загоняет свободную природу человека в рамки своих догм и стрижет всех по одной модели. Для того чтобы стать свободным и раскованным, нужно выйти за рамки связующих догм и иметь возможность совершать все, что желает природа. Тогда все твои изначальные качества будут развиваться без помех. Мне было легче прийти к истинному владыке, так как мои родители были очень религиозные люди и с раннего детства сумели воспитать во мне стойкое отвращение к христианской религии.

Мы жили в большом многоэтажном доме на Кутузовском проспекте с высокими потолками и светлыми четырехугольными комнатами. Прямо под нами был фирменный магазин, где можно было все, что угодно, купить за валюту. Мне очень нравилось мороженое, которое там хранилось в прилавках с охлаждением, и было в каждой коробке этого мороженого четырнадцать сортов. Однако мои родители, хотя и имели деньги, крайне редко позволяли себе тратить их на меня. Не чаще чем раз в полгода они устраивали праздник, приглашали ко мне других детей, и тогда они покупали это мороженое. Мне было тринадцать лет, когда я вытащила из материнской сумочки деньги и спустилась вниз купить сладостей. Хотя по нашим законам воровство не грех, не думай, что я просто взяла кошелек у матери из-за непреодолимой жажды наслаждения. Нет, она, придя домой, побила меня ни за что, просто потому, что была сильнее, но главное — она видела, что во мне зреет дух противоречия и неприятия ее любимой религии. Поэтому то была не кража, а месть, и пирожные и мороженое четырнадцати сортов должны были эту страсть подсластить… Я вышла из магазина, болтая фирменным пакетом, и тут же столкнулась с ним. Он был ослепителен и, должно быть, где-то в глубине души меня узнал, потому что только посмотрел на мой битком набитый пакет и сказал: «Неужели ты готова все это съесть одна?»

Он был взрослый мужчина, а я девчонка, но мы сразу стали с ним разговаривать, будто всегда были вместе. Я сказала: дескать, самая большая беда, что мне негде съесть все это, а он ответил, что с удовольствием предоставит мне кусочек стола за удовольствие поглядеть, как я лопну. Я была очень закомплексованным и запуганным ребенком. Все мне в один голос говорили, что нельзя ни с кем знакомиться на улице, особенно с добрыми дядями, которые любят маленьких девочек, но сейчас я забыла обо всех советах. У него была такая улыбка, будто он готов в одиночку бороться со всем миром, и, наверно, так оно и было. Ему было двадцать пять лет, левый глаз у него все время подмигивал потому, что он был снайпером на Кавказской войне и там привык его жмурить. По дороге он стал меня расспрашивать, верую ли я в Бога, и когда я ответила, что сама толком не знаю, это ему не понравилось. На груди у него висел крест на массивной цепи, и так же, как моя мать, при всяком удобном и неудобном случае он осенял себя крестным знамением. Когда мы пришли к нему в дом, оказалось, что он художник, причем религиозного толка, потому что на стенах было больше развешано икон, чем картин.

Больше я не вернулась к матери. Я стала его натурщицей, женой, хозяйкой и другом, и мы прожили семь лет, но пришел Шамир и взял художника заложником. При отходе они сожгли состав с заложниками, и пепел, которым он стал, перешел мне в грудь. Из-за любви к нему я поверила в его бога, но, как только художника не стало, выкинула христианского бога из своей груди. Мы никому не мешали, жили тихо и не творили зла. Во всяком случае я не творила, а он всем делал добро своими картинами и своей верой. Но богу этого было мало, и он забрал моего возлюбленного. Дальше, наверно, нечего рассказывать. Кто ищет, тот в конце концов находит, а мне нужен был самый грозный бог, чтобы свалить дряхлого христианского божка.

— Расскажи мне, как твой бог встретил тебя, — попросил Луций.

— Мне не разрешено говорить о таком всуе. Я и так слишком много тебе наговорила. Вам не стоит оставаться к службе, и я бы рекомендовала уйти отсюда до полуночи. Рим гостеприимный город, и если у вас есть деньги, вы всегда сможете развлечься. Если же денег нет, я снабжу тебя любой суммой, которую ты назовешь.

— У меня есть деньги, — сказал юноша, — но я не представляю куда нам идти.

— В любой триклиний, — ответила жрица просто. — Только учти, что кроме нас есть еще десятки религий, смотри, не попадись им на зуб. И мальчика береги, красота и юность делают его заманчивой добычей.

— Что ж, нам пора? — спросил Луций.

— О нет, — воскликнула жрица, — тебе нечего спешить! Наша братия-сатанопоклонники начнут собираться поздним вечером, а сейчас еще середина дня. Чтобы выйти отсюда, вам хватит и получаса. Я сама провожу вас в ту спальню, из которой забирали мальчишку. Пока пусть он спит в диванной, здесь его никто не тронет, а мы пройдем ко мне, где до вечера будем пить молодое вино, смотреть видео и заниматься любовью. Еще не пробило двенадцати, мой дорогой!