Королева для эстонцев - Елена Умнова

— Как еще "доун-вори би хеппи"? Еще ночь! Что это? — украинки побежали смотреться в зеркало и отмываться. Мы решили пройтись по всем дачам. Сначала мы отправились на красную дачу к любимым эстонцам. Первыми по списку были мелкие.

— Тебя кто-то тут нравится? — спросила я.

— Нет, — ответила Ира.

Мы ушли в соседнюю комнату.

— А тут?

— Вот этот, я его разукрашу! — сказала Ира.

— А который мне понравился, затылком! — пожаловалась я.

Я нашла блондинчика и щедро накрасила его черной косметикой. Черные брови, черные веки и ресницы. Ира дорисовала черными тенями губы.

— Класс! — одобрила Ира. Мелкий стал просыпаться.

— Спи-спи, — ласково погладила я его. Он уснул и тут же открыл глаза. Делать нечего, повели к зеркалу. У мелкого чуть глаза из орбит не вылезли. Он нам изобразил, что пошел пугать остальных, вскоре в его комнате раздался придушенный писк. Мы зашли к серенькому мелкому и покрасили его в розовые цвета. В его комнату пришел блондинчик.

— Растырныкай его и ходите вместе! — сказала я ему, тыкая на серенького.

Блондинчик склонился над сереньким и ужаснулся, увидев его. Мы отвели и этого к зеркалу.

— А-а-а! — сам себя напугался он.

Потом мы разыскали брюнетика, Ира нарисовала ему черной подводкой тонкую-тонкую маску. Но он проснулся и потер глаза. Маска стала размазанной!

— Пошли старших мазюкать.

— Ага.

Мы зашли в две смежные комнаты и стали красить всех. Хотя вру, сначала мы посмеялись над тем, как они спят. Одеяло спал на животе, свесив одну руку с кровати, Подушка — на спине, положив одну руку себе на противоположное плечо, а вторую на противоположное бедро. Данил спал, свернувшись калачиком и обнявшись с подушкой. А Сильвер… одна рука свесилась, одна нога свесилась, сам на бортике, и это на втором ярусе. Самоубийца!

Мы принялись прихорашивать Подушку. Ира сплела косички и что-то написала ему на лбу, я нарумянила щеки, вычернила ресницы и губы. Ирка еле удержалась, чтобы на простыне не написать что-нибудь кроваво-красной помадой, закрепила косички шнурками из его же кроссовок и спрыснула их лаком с блестками. Остальную часть волос мы привели в состояние шухера. И ведь не проснулся! А еще нарисовали блондину черную бородку и усики. Мы подошли к Одеялу, он тут же перевернулся, как по заказу, хотя мы перепугались, что проснулся. Мы накрасили его явным эмо с ярко розовыми губами и черными веками. Ирка нарисовала ему на лбу сердечко. Ну да, любит она его! Одеялу навели на голове шухер, вытащили из под него простыню, благо это было несложно, и сделали из нее Подушке крылышки. Сам Одеяло явно не нуждался ни в одеяле, ни в подушке, — все раскидал.

Один эстонец спал на животе.

— Класс!

— Ага!

— Я, чур, тенями! — сказала я.

— А я подводкой, — кивнула Ира.

Мы азартно разукрашивали ему спину. Тут я перевернула тени и случайно высыпала часть на голову соседнему блондину. Ну, вот он теперь не блондин, а черно-розовый! Безбровому мы нарисовали брови, с маленьким ртом — пухлые губки. Мы румянили щеки, белили волосы, рисовали узоры подводкой. В общем, оторвались мы на бедных эстонцах, и перешли на веранду.

— Это боящийся пауков, — обличительно пальцем ткнула Ира.

Мы тут же нарисовали ему на плече паука подводкой, благо спал он очень удачно — свесившись головой на пол. И что им неймется, все куда-то свешиваются! Перешли в соседнюю, там спал Даниил. Я разукрасила ему часть лица розовым, часть черным. Ира помадой измазала волосы, подумала и написала на ноге "Я придурок". Ну и бог с ним, что не понимают.

— Лучше на лбу! — хихикнула я.

— Ща…

Ира написала и на лбу.

Сильверу на руке нарисовали рану и кровь, которая стекала как раз Даниилу на волосы. Перешли к следующему.

"Я самый умный", вывела Ира помадной у него на спине.

— Почему это? — удивилась я.

— А ты посмотри на лоб!

Следующему написали "Я блондин, и с этим ничего не поделать, хоть я и брюнет", нарисовали на щеке поцелуйчик, а на виске мишеньку. Так понятнее будет бедным эстонцам.

— Что-то ему мало досталось! — ткнула я в Сильвера. — Дай-ка мне доводку, желательно синюю.

— На, водостойкая.

Я похихикала и нарисовала ему на ногах семейные трусы. Ира выскочила в коридор просметься, где напоролась на ночных вожатых, покрутила пальцем у виска и зашла обратно. Видно, тормознутость все же заразна, вожатые тоже тормозят. Послышались шаги, и кто-то вошел в Подушкину с Одеялкиной комнату. Мы проследили. Парень разделся, лег и вскоре заснул.

— Пошли, я придумала ему пакость, — сказала я.

Вооружилась подводкой, нарисовала ему мелкие кудряшки на спине, и вывела изо рта облачко со словом «Бе-е-е». Мы хотели ему и на руках копыта нарисовать, но решили, что это уже перебор. Ира намазала пенкой ему волосы и сделала рога. Подождали, когда все схватится и включили на мобильнике "Доун вори би хеппи". Эстонцы зашевелились, видимо бормоча, что еще рано. Подушка осоловело хлопал накрашенными ресницами, видно соображая, чего это они потяжелели.

— А-а-а-а-а! — заорал Одеяло, к нему спустился настоящий паук.

— А-а-а-а-а! — заорал верандник на свое плечо.

— Они размножаются??? — почему-то по-русски заорал Одеяло.

Подушка похлопал глазами, посмотрел на Одеяло и отстранился. Одеяло плюнул на ползущего по нему паука и стал отползать от Подушки, что-то говоря по-эстонски. Наверное, так:

— Ты сдурел?

— Я? Ты на себя в зеркало посмотри!

Подушка осмотрел всю комнату (ух ты, какие большие глаза!), вышел на веранду, где «паучник» ощупывал свое плечо. Мы прятались за занавесочками. Подушка сходил в смежную комнату, разбудил там всех и поднял шум по поводу «раны» Сильвера. Проснулся Даниил и ощупал свои «окровавленные» волосы, Сильвер схватился за руку. Подушка увидел татушку на ноге у Даниила и расхохотался.

— Здесь были русские! — сказал он и стал всем переводить, что у кого написано. Долго объяснял всем про «барана», пока до них не дошло. Тот, кому мы нарисовали на спине, пытался увидеть наши художества. Тут паук, которого чуть не затоптали, побежал ко мне и залез на голову. Я открыла рот и беззвучно заорала. Ирка с ужасом смотрела на меня. Я закрыла себе рот руками, дабы паук туда не залез. Не выдержала.

— ПАУУУУУУК! — заорала я и принялась бегать по комнате. У паука закружилась голова, и он спрыгнул на Даниила.

— А-а-а! — воскликнул тот, стряхивая паука. Я поскорее спряталась за занавеску. Подушка завис, решая, была ли это галлюцинация. Я стояла и тяжело дышала. Паук, пошатываясь, пошел из смежной комнаты. Видно, сильно его Даниил об шкаф приложил.

— Не подходи ко мне! — заорала я на паука. Тот шарахнулся к мальчику с пауком на плече. Мальчик ужаснулся орущей занавеске и заорал на паука, я присоединилась, Ира тоже. Все заткнулись разом. Мальчик с ужасом смотрел на паука. Паук шарахнулся и спрятался под кровать. Все прибежали на веранду. Мы любовались своими художествами: на Даниила, наполовину розового, наполовину черного, на Подушку, который никак не мог открепить простыни (а ему идут косички!), на парня, которого я случайно покрасила тенями, на Сильвера с «раной», а все остальные ржали над его семейными трусами в полосочку. Он под конец развернулся, ужаснулся их полосатости и схватился за голову. Смотрели на насупившегося барана, на самого умного, который не знал, что у него на спине, а все хохотали, ибо Подушка им перевел. Все рванули в коридор к зеркалу. Подушка снова распахнул глаза во всю ширь — с накрашенными ресницами это выглядело внушительно — и «полетел» на простыне. Одеяло пытался изобразить дьявола, на что Подушка заметил, что он — какой-то придурковатый дьявол с розовыми губами и сердечком на лбу. Одеяло сказал, что и у него самого какая-то дурня на лбу.

— Это печать господа свыше! — громко сказал Подушка.

— А это сердечко из преисподней, — потыкал себе в лоб Одеяло.

Цветной сокрушался по поводу волос, баран разглядел кудряшки на спине, разукрашенный силился разглядеть рисунок, Даниил провел рукой по накрашенной стороне и припечатал с другой, еще не накрашенной. Я вышла вперед, собрала на руку немного теней и нарисовала ему отпечаток ноги на лбу. Все хохотали, Подушка почесал подбородок.

— И ведь не смывается и не сбривается! — посетовал он.

Мы ушли с красной дачи, зашли за Ксюшей и пошли на зеленую дачу. Нашли Оскальчика, нарисовали ему оскал, глазастику нарисовали анимешные глаза, ушли на желтую, там разукрасили близнецов. Разделили им лица пополам, одному накрасили правую сторону, другому левую. Нашли Костю и сделали ему ярко-голубые губы, набелили щеки, выбелили брови, ресницы, сыпанули рассыпчатой пудрой на волосы, измазали тенями пару прядок, подводкой на груди нарисовали крылья, похихикали, похвалили. Нашли Юлю и написали ей в облачке на щеке «Му-у». Теперь пошли искать Антона, а нашли Бонапарта. Нарисовали ему треуголку и написали на руке "Я непобедим", а на ноге — продолжение "когда встану на табуретку". Нашли, наконец, Антона.