Занавес опускается: Детективные романы (Форель и Фемида • Пение под покровом ночи • Занавес опускается) - Найо Марш

— Ага! — торжествующе воскликнул сэр Генри. — Это, думаю, уже победа! Да, победа!

Откинувшись в кресле, он посмотрел вокруг и радостно засмеялся. Словно дождавшись сигнала, Поль обнял Фенеллу и крепко ее поцеловал, явно демонстрируя серьезность своих намерений.

— Мы с Фенеллой решили пожениться, — громко сказал он.

Ответом была наэлектризованная тишина, продержавшаяся секунд десять.

Затем сэр Генри схватил игральную доску и швырнул ее через всю гостиную на очень внушительное расстояние.

— А скандалы еще ничего никому не давали, — бледнея, добавил Поль.

Мисс Оринкорт присвистнула. Миллеман опустилась на колени и стала подбирать разлетевшиеся шашки.

Полина Кентиш, с ужасом глядя на сына, сбивчиво залепетала:

— Нет, дорогой! Я тебя прошу! Нет, Поль, как ты себя ведешь? Нет! Фенелла!

Седрик стоял разинув рот. Глаза его блестели, он потирал руки и хмыкал, но вид у него тоже был испуганный.

И все Анкреды краем глаза следили за сэром Генри.

Такую всепоглощающую ярость Агата видела впервые. Зрелище было страшное. Не будь сэр Генри стариком, его гнев произвел бы меньшее впечатление, потому что он не выглядел бы так жалко. Увядшие губы тряслись от бешенства, слезящиеся глаза пылали злобой, старческие морщинистые руки непроизвольно дергались — смотреть на все это было невыносимо.

Агата встала из-за стола и, стараясь не привлекать внимания, двинулась к двери.

— Вернитесь! — рявкнул сэр Генри, и Агата остановилась. — Послушайте, как они все сговорились меня унизить. Вернитесь, я вам сказал!

Агата села на ближайший стул.

— Папочка! — всплеснув руками, прошептала Полина, и Миллеман, подбирая с пола шашки, эхом повторила: «Папочка!»

— Пожалуйста, не надо!.. Вам это вредно… Тебе нельзя расстраиваться… Умоляю!.. Ну пожалуйста!.. — наперебой забормотали они.

Сэр Генри жестом велел всем замолчать и с усилием поднялся из кресла.

Поль и Фенелла продолжали стоять на ковре перед камином. Поль держал Фенеллу за руку и, когда сэр Генри приблизился к ним, скороговоркой объяснил:

— Простите, мы не хотели доводить до скандала. Но я убедил Фен, что иным способом мы ничего не добьемся. Дедушка, мы ведь с вами на эту тему говорили, и вы высказали свою точку зрения. Мы с ней не согласны. В конце концов, это наше дело, и мы приняли решение. Мы могли бы уехать и пожениться, никому ничего не сообщая, но ни я, ни Фенелла так не хотим. Поэтому мы подумали…

— Мы подумали, — задыхаясь от волнения, перебила Фенелла, — что лучше открыто объявить при всех.

— Потому что объявление в газеты я уже послал, — добавил Поль. — И мы хотели, чтобы вы узнали не из газет, а от нас.

— Но, Поль, милый… — робко начала Полина.

— Ах ты щенок! — загремел сэр Генри. — Как ты смеешь стоять здесь с самодовольной физиономией и нести эту ахинею, да еще в моем присутствии?!

— Тетя Полина, мне очень жаль, если вы недовольны, — сказала Фенелла, — но дело в том, что…

— Тссс, — прошипела Полина.

— Мама довольна, — заявил Поль. — Ты же довольна, мама?

— Тссс, — рассеянно отозвалась она.

— Помолчите! — крикнул сэр Генри. Он стоял уже на ковре перед камином, и, как показалось Агате, его гнев постепенно обретал налет театральности, которая вызывала куда меньший страх, чем недавняя неподдельная ярость. Облокотившись на мраморную полку, он закрыл глаза, прижал пальцы к векам, потом убрал руку, поморщился, как от боли, глубоко вздохнул и наконец открыл глаза во всю ширь. — Я человек старый, — грустно сказал он. — Да, старый. Меня обидеть легко. Очень легко. Вы нанесли мне тяжелый удар. Ну да ладно. Пусть я буду страдать. А почему бы нет? Ведь страдать мне осталось недолго. Да, теперь уже недолго.

— Папочка, миленький! — Полина метнулась к нему и заломила руки. — Не разбивай нам сердце! Не надо так говорить. Мой сын ни за что на свете не причинил бы тебе боли даже на миг. Позволь, я поговорю с этими глупыми детьми спокойно. Папочка, я тебя заклинаю!

— Великолепно! Все точно по Пинеро[45], — раздался над ухом у Агаты чей-то голос. Она вздрогнула. Седрик, незаметно проскользнув мимо своих взволнованных родственников, стоял у нее за спиной и шепотом комментировал происходящее. — Она играла заглавную роль в его драме «Вторая миссис Танкерей».

— Бесполезно, Полина. Не препятствуй им. Они знали о моих пожеланиях. Но избрали самый жестокий способ. Так пусть же теперь влачат свою судьбу! — Последние слова сэр Генри произнес с особым пафосом.

— Спасибо, дедушка, — бодро, хотя и прерывающимся голосом, сказала Фенелла. — Да, судьбу себе мы выбрали сами и влачить ее будем с удовольствием.

Сэр Генри пошел багровыми пятнами.

— Это возмутительно! — крикнул он, и его зубы, не выдержав страстного напора, с каким это было произнесено, рискованно сорвались с причала, но затем, клацнув, возвратились в порт приписки.

Фенелла нервно засмеялась.

— Вы оба несовершеннолетние, — неожиданно объявил сэр Генри. — Полина, если ты хоть сколько-нибудь чтишь своего престарелого отца, ты обязана запретить это безумство. А вам, мисс, я обещаю, что поговорю с вашей матушкой. И дам телеграмму вашему отцу.

— Мама возражать не будет, — сказала Фенелла.

— Вы оба знаете, прекрасно знаете, почему я не могу разрешить это сумасбродство.

— Да, дедушка, — кивнула Фенелла. — Вы считаете, что, раз мы двоюродные брат и сестра, у нас будет ненормальное потомство. Так вот, мы наводили справки, и нам сказали, что это весьма маловероятно. Современная медицинская наука…

— Замолчи! Подумай хотя бы о приличиях!..

— Не замолчу! — закричала Фенелла, мастерски пустив в ход прием, известный среди актеров под названием «забить партнера». — И если уж говорить о приличиях, дедушка, то я считаю, что, когда двое людей молоды, любят друг друга и объявляют о своем намерении пожениться, это куда приличнее, чем когда старый человек на потеху окружающим…

— Фенелла! — в один голос взвизгнули Полина и Миллеман.

— …теряет рассудок от любви к какой-то крашеной блондинке, которая, во-первых, на пятьдесят лет его моложе, а во-вторых, думает только о том, как прикарманить его деньги!

И, разразившись слезами, Фенелла выбежала из гостиной. Поль с непреклонным видом вышел следом за ней.

Агата снова собралась улизнуть, но, услышав за дверью бурные рыдания Фенеллы, опустилась на стул. Оставшиеся Анкреды, перебивая друг друга, говорили все вместе. Сэр Генри ударил кулаком по полке, и стоявшие там статуэтки подпрыгнули.

— Чтобы больше ноги ее в моем доме не было! — проревел он. — Не позволю!

Миллеман и Полина, стоя по бокам от него, ломали руки и нестройным хором горестно причитали. Седрик что-то громко щебетал, встав за спинкой софы, на которой возлежала мисс Оринкорт. Именно она и прекратила этот концерт. Поднявшись с софы, мисс Оринкорт уперла руки в боки и обвела Анкредов презрительным взглядом.

— Я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как меня оскорбляют! — пронзительным голосом заявила она. — В этой комнате прозвучали высказывания, которых не потерпит ни одна уважающая себя девушка в моем деликатном положении! Нуф-Нуф!

Сэр Генри перестал колотить кулаком по полке, замер и посмотрел на нее с беспокойством.

— Раз уж пошли официальные объявления, — сказала мисс Оринкорт, — то нам тоже есть о чем объявить. Я правильно говорю, Нуф-Нуф? — Она метнула на него зловещий взгляд. — Или ошибаюсь?

Выглядела она в эту минуту прелестно. Цветовая гамма, формы, линии, фактура — все в ней идеально сочеталось между собой, создавая ту стопроцентно синтетическую прелесть, которой поражают нас пластмассовые куклы. «Она настолько законченное произведение, — подумала Агата, — что бессмысленно пытаться нарушить его целостность рассуждениями о ее характере или вульгарности. В своем роде она — совершенство».

— Ну так что, Нуф-Нуф?

Сэр Генри, не сводя с нее глаз, одернул сюртук, распрямился и взял ее за руку.

— Как пожелаешь, дорогая, — пробормотал он. — Как пожелаешь.

Полина и Миллеман отшатнулись назад. Седрик шумно втянул воздух и поправил усики. Агата с удивлением заметила, что рука у него дрожит.

— Я думал объявить это в день юбилея, — сказал сэр Генри, — однако ныне, когда я с горечью и болью убедился, что мою семью мало, а вернее, нисколько не заботит мое счастье, — («Папочка!» — возопила Полина), — я в этот скорбный час взываю к той Высшей Красоте, которой моя судьба не безразлична.

— Угу, правильно, — кивнула мисс Оринкорт. — Только чуть повеселее, пупсик, ладно?

Поразительно быстро оправившись от смущения, вызванного этой перебивкой, сэр Генри собрался с духом.

— Эта дама, — громко объявил он, — благосклонно согласилась стать моей женой.