Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том I (ЛП) - авторов Коллектив

Вдруг человечек расслабился, и его уродливое лицо расплылось в улыбке. Нос Сискритта дёрнулся от такого загадочного поведения, но тяжёлые шаги за спиной бросили его в холодный пот, и все мысли о человечишке на его пути вылетели из головы.

Он развернулся на пятках, когда гном приблизился.

Битва закончилась. Его родичи исчезли, и таверна опустела. Единственным оставшимся звуком был треск деревянной конструкции, пожираемой варп-огнём, тяжёлое дыхание человечишки и поступь гнома, который, казалось, двигался в такт с бешеным биением крысолюдского сердца.

— Ты! — прошипел он на ломаном рейкшпиле. — Как ты до сих пор живёшь-дышишь!?

Гном поднял топор.

— Потому что ещё ничто не смогло убить меня.

Сискрит зарычал. Его талисман спасёт его. Он жил с благословением Рогатой. Он бросился вперёд, ныряя под замах гнома, чтобы ударить его в живот. Гном отступил в сторону, приняв его лезвие на запястье, и с лёгкостью, достойной убийцы клана Эшин, переместив центр тяжести, нанёс косой удар топором промеж лопаток Сискритта.

Как и мгновением раньше, талисман ожил, остановив топор на полпути.

Гном взревел, когда топор попался в неестественную хватку, руны ярко засветились красным, когда он вгрызся в мерцающий барьер. Песня талисмана превратилась в крик, наполнивший уши Сискритта болью. В тот же миг, когда он почувствовал, что более уже не выдержит, свет отхлынул от топора гнома, вернувшись обратно в талисман, оставив его оглушённым во тьме. Он в недоумении смотрел на него, когда топор гнома вонзился в его позвоночник.

Клинок выскользнул из ослабевших пальцев, и он опустился на колени, заваливаясь на бок. Его морда ударилась о пол, но он практически ничего не почувствовал, его нос заполнился запахом крови, древесной пыли и гнилой соломы.

Талисман лежал перед ним, так далеко, как только позволяла цепочка, словно хотел убежать от него. Сискритт попытался протянуть лапу и вернуть его, но они более не слушались его. Звук и цвет исчезли из его мира, его взор сосредоточился вокруг талисмана.

Почему талисман оставил его? Почему больше не слышен его шепчущий голос? Почему он предал своего нового хозяина именно в тот момент, когда был нужен больше всего?

Талисман был последним, о чём он подумал, прежде чем навсегда погрузился во тьму.

Сискритт наблюдал за работой своего брата по помёту, пока кровь крошечными ручейками стекала в щели между плитами пола, смакуя мимолётное тепло, когда она неспеша проползла между его ног. Выхватив меч, чьё зазубренное и ржавое лезвие ничего не отражало в тусклом свете факелов подвала, он неслышным шагом двинулся к месту, где лежал сдохший человечишка.

Он ткнул труп затупленным кончиком меча.

— Дурак! Разве ты не видишь, что это не тот!

Сискритт принюхался.

— Ты уверен, Сискритт-брат? Все людишки выглядят одинаково-одинаково для меня.

Сискритт зарычал, заветные убеждения в превосходстве расы скавенов были оскорблены идиотизмом его брата по помёту, смотревшего на него с отвисшей челюстью.

— Это не тот, который нужен. Это просто человеческий ребёнок. Посмотри, как он мелок! И слишком бледный. У людишек Тилеи шкуры темнее. Ты мог потратить больше времени, наблюдая за людишками дома, тогда ты бы не был настолько глупый-тупой.

Он вздохнул. Возможно, это было слишком, надеяться, что они наткнутся на свою цель, так соблазнительно стоящую на коленях: Сискритт никогда не был облечён чрезмерным благоволением Рогатой.

Смутно он понял, что его брат-мусор всё ещё говорил.

— Мы должны идти-спешить. Лесскрип убьёт-скормит крысам, если мы не справимся.

— Дурак! — Сискритт едва сдерживался, чтобы не наброситься на брата. Крассик был почти в два раза больше его, и не надо было обладать особым разумом, чтобы понять, что его брат по помёту легко справится с ним. — Никто не будет скучать по нам! Кто вспомнит о двоих, если остальных тысячи? Нет. Никто не обратит внимания.

— Но…

— Граа! — с раздражённым криком, Сискритт проигнорировал разумную оценку, сделанную им пару мгновений назад, и со всего маху врезал лапой по морде другого скавена. — Проникнуть в город людишек, как приказал Лесскрип, и красться-красться, что мы и делаем. Если другие скавены не знают этот туннель, то это потому, что ни один из них и вполовину не настолько умён, как Сискритт. Лесскрип будет доволен.

"И, кроме того, — подумал Сискритт, — случись ему найти этого человечишку купца, этого Амброзио Венто, и забрать себе талисман, что тот носит, то, возможно, он сам скормит Лесскрипа крысам…"

Сискритт нервно куснул оружие. Если что-либо из этого должно было случиться, то оно должно случиться в ближайшее время. В лучшем случае у него был час до начала атаки. Когда это произойдёт, его шанс будет потерян, и талисман Тилеи, который будет забран с трупа, станет всего лишь красивой безделушкой в руках того, кто схватит его первым и окажется достаточно сильным, чтобы удержать его в своих лапах.

А это, признался Сискритт, явно не он.

Он вернулся к непосредственной задаче, глядя на зловещие врата в поверхностный мир. Несмотря на мрачные предчувствия, сам проход был довольно незатейливым: простая, потускневшая от времени дверь, возвышавшаяся примерно на высоте человеческого роста от пола, к ней вели полдесятка грубо высеченных каменных ступеней. Гигантские бочки смутно вырисовывались в тенях по обе стороны от прохода, словно смотрящие с вожделением тролли, пока он молча двигался к ступеням. Людишкам, возможно, потребовалась бы пауза, но Сискритт был рождён в темноте.

Он прижался мордой к двери и прислушался.

Его слух был исключительным даже по меркам его расы. Он смог разобрать голоса нескольких человечишек, но они были далеко, а его знание рейкшпиля было слишком незначительным, чтобы разобрать, что говорил один голос из столь многих. Он задержался на одно долгое мгновение, запах влажной древесины заполнял ноздри, пока, наконец, не уверился, что можно безопасно открыть двери.

Он повернулся к Крассику.

— Ты смотришь-видишь, ты смотришь-охраняешь. Понимаешь? Ты наблюдать. Я иду смотреть. Кто приходит сюда, ты убивать-убивать. Тихо, — он указал на мёртвого человека. — И нет есть-есть. Ты наблюдать. Ты слушать меня. Я призываю — ты бежишь-спешишь. Понятно?

Крассик ничего не ответил, предпочтя угрюмо смотреть на свои лапы. Сискритт ухмыльнулся. Его мусор-брат не хотел, чтобы Сискритт украл талисман для себя, но Сискритт командовал, а его брат был слишком большой и глупый, чтобы помочь ему сделать это. Очень плохо для Крассика.

— Понимаешь? — он повторил.

— Я смотрю туннель. Прибегаю быстро-быстро. Я понял.

Сискритт сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, приоткрыл дверь и нерешительно нырнул в свет.

Это было ослепляюще. И страшно.

Дрожащими лапами Сискритт прикоснулся к дверной раме, убеждая себя, что в любой момент мог сбежать. Постепенно белые блики исчезли, и зрение плавно сфокусировалось. В центре его внимания оказался ведущий вверх наклонный каменный коридор. Пронзительный писк, за пределами слышимости слабых ушей человечишек, вырвался из его глотки.

Это было странно, подумал он, так бояться ходить среди людишек. Он провёл много ночей, притаившись в тенях Сартозы, используя любые, даже самые незначительные возможности для собственного успеха. Но тилейский портовый город был словно кроличья поляна, полная дыр для отступления и тайников, созданных скавенами за многие годы скрытного наблюдения, и Сискритт знал каждый дюйм лучше, чем царапины на своих когтях. Даже сейчас, после многих недель отсутствия, он мог представить себе, словно наяву, плотно укрытые тенями аллеи наполненного развалинами города, в равной мере купающегося в нищете и процветании.

Чувствуя, как мысли о доме придали ему смелости, он сумел продвинуть одну лапу на полфута вперёд. Он слегка поморщился, ожидая, что его нога вот-вот сгорит в незнакомой среде. Когда этого не произошло, он почувствовал, что его мужество возвращается, как прилив. Он, словно мотылек, метнулся по каменному коридору вверх ко второй двери, и сжался у открытого прохода, чтобы глянуть на людишек за его пределами.

Он предположил, что это было общее помещение, типичное для всех человеческих зданий, выполнявших схожую функцию: широкий, покрытый соломой пол, высокие потолки, поддерживаемые прогнувшимися деревянными балками и перекрытиями, множество прямоугольных столов и низких табуретов заставляли пространство, а напротив двери была длинная барная стойка.

Комната была почти пуста. Его острые глаза насчитали не более дюжины мужчин: старых, больных и хромых. Их разговоры были приглушены, а глаза на затравленных лицах — мертвы. Сискрита не заботил их страх.