Точка после «ять» - Виктория и Сергей Журавлевы

затаили дыхание.

Судья обвел глазами публику и провозгласил:

– Ответ на первый вопрос коллегия присяжных заседателей дает отрицательный: «Завещание неподложно».

По залу прокатился вздох, будто всех присутствовавших разом окунули в ледяную прорубь.

– Ответ на второй вопрос, – продолжил судья, – коллегия присяжных заседателей также дает отрицательный: «Ответчик невиновен».

После оглашения вердикта коллегии присяжных в суде воцарилась суматоха. Публика поднялась с мест, кто-то бросился к дверям, кто-то поспешил подскочить к князю, который величественно восседал на своем месте с лицом победителя и с усмешкой принимал поздравления. Ссутулившись и не слыша почти ничего вокруг, я старался не смотреть на него, а он, кажется, ни на мгновение не повернулся в мою сторону.

На своей скамье, опустив голову и не двигаясь, сидела Элиза. Ее лица, скрытого полами шляпки, я разглядеть не сумел. Студент Данилевский, сидевший рядом с девушкой и державший ее за пальцы, был бледен и отрешен. Мне захотелось увидеть Аглаю, но вокруг них с матерью теперь роем гудели репортеры.

Конев положил ладонь на мое плечо.

– Господа присяжные обыватели, – съязвил он, – прислушиваются к риторике, а не к фактам. К тому же, как я и говорил, у нас в руках оказались только косвенные доказательства, но не осталось среди живых и здоровых ни единого свидетеля подлога, а без этого… Мы все знали и все же сделали то, что сделали.

В ответ я поднялся, молча пожал адвокату руку и покинул зал.

Отдышавшись немного на улице, я заметил, что из-за тяжелых дверей здания суда появилась Надежда Кирилловна под руку с Аглаей.

Вперившись взглядом в затылок девушки, я видел, как Надежда Кирилловна, держа дочь за локоть и не давая ей оглянуться, уводила ее к экипажу. Вокруг них, все так же наперебой забрасывая дам вопросами, толпились журналисты.

«Обернись! Ну, обернись же», – стиснув зубы, твердил я про себя. Желание просто поймать еще раз ее взор, острое и жгучее, пронзало меня с головы до ног. А разум назидательно гласил, что история закончилась, я проиграл процесс, и потому причин для ее встреч со мной нет более никаких.

Стоя на залитой талой водой мостовой, я молча и безучастно глядел на то, как вдова и дочь купца Савельева садились в карету, чтобы уехать отсюда прочь.

Потом я повернулся к выходу из здания суда.

Там еще большая и тесная толпа с восторженными возгласами обступала князя, но он, улыбаясь в усы, уверенными шагами прошествовал к своему экипажу, и никто из репортеров не рискнул оказаться у него на пути.

Глава XXVI

Несколько дней спустя мы с Данилевским-старшим сидели в душном кабинете у Конева, пили коньяк из больших пузатых бокалов и молчали. Адвокат, дымя своей толстой сигарой, вдобавок умудрялся одну за другой просматривать свежие газеты, которые он затем по очереди отбрасывал на пол, под кресло. За окном лил мелкий холодный весенний дождь, но его жалобное дробное постукивание по стеклам заглушал озорной треск дров в жарко натопленной печи.

– Вот так так! – присвистнул Конев, укрывшись за очередным утренним листком. – «Вчера в Екатерининской больнице вследствие апоплексического удара скончался бывший приказчик миллионщика Савельева – душевнобольной Шепелевский…»

Никто из нас ему не ответил. Цедя из бокалов коньяк, мы со следователем мрачно смотрели перед собой в пустоту.

– «При осмотре квартальным надзирателем комнаты покойного, – продолжил чтение адвокат, – там были обнаружены восемнадцать тысяч рублей чистоганом». Совсем недурно для опустившегося пьяницы, не правда ли, господа? Целое состояние, между прочим!..

Мы со следователем, не глядя друг на друга, снова промолчали.

Конев хмыкнул и взялся за другую газету.

– Что же, милейший Петр Дмитриевич, – зажав зубами сигару, он вдруг взглянул на следователя поверх газетного листа, – похоже, скала-то задрожала…

– О чем это вы? – наконец отозвался тот.

Конев снова придвинул газету к глазам и принялся читать:

– «После того, как некоторое время назад господин адъютант московского обер-полицмейстера, его сиятельство князь Кобрин подал прошение об отставке, на его пост высочайшим повелением…»

– Ах, это? – прервал адвоката следователь. – Выходит, это чистая правда…

Я даже поднялся с места от неожиданности:

– Как? Вы заранее знали об этом?

Данилевский-старший покачал головой:

– Подозревал. В последние дни в московских чиновных кругах ходили упорные слухи о том, что князю настоятельно порекомендовали пойти на этот шаг, причем указание якобы поступило с самого-самого верха. Возможно даже, что от самого государя императора…

– Вот как?

– А вас это удивляет? Шум, поднятый прессой вокруг вашего судебного разбирательства, поставил на карьере князя жирный крест: скандалов вокруг своих подчиненных не любят ни здешние начальники, ни столичные!

Я снова сел. По комнате будто прошелся сквозняк, от которого мне вдруг стало немного легче дышать.

– Ну, просто комедия, – отставив бокал, я хлопнул ладонью себя по колену, – да прямо в духе господина Мольера: приехал король, рассудил дело по совести, и справедливость восторжествовала!..

– Бросьте паясничать, – оборвал меня Данилевский-старший. – Даже это очень неплохо. Думаю, отставка для Кобрина – самое суровое наказание из тех, на которые мы могли бы рассчитывать. Не стоит ждать большего! Ни денег, ни имущества…

– Я уже ничего не жду, – ответил я.

Конев за своей газетой только вздохнул.

Следователь пригладил пальцами бакенбарды и расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Он сидел напротив меня, ссутулившись и поджав под креслом ноги, но в его глазах светилась не только усталость, но и радость, не слишком старательно скрываемая под напускной серьезностью.

– А я, знаете ли, даже доволен, – сказал он. – Да, мы заплатили и еще заплатим изрядную цену за то, что ввязались в эту историю. Мне сие приключение, вероятнее всего, будет стоить должности и всей карьеры, пусть и не сейчас, а попозже, когда шумиха уляжется: служак, действующих наперекор начальству, не держат на приличных местах. А вы… – следователь взглянул на меня, будто пытаясь предугадать, как я отнесусь к его словам, – вы не добились ни своего наследства, ни справедливости в том виде, в каком вы ее понимаете: с грозным приговором, арестом в зале суда и прочими подробностями. Но, поверьте мне, сделано гораздо больше, чем кажется: подозрительных смертей якобы от холеры станет вокруг меньше, дела будут лучше раскрываться, а улики перестанут пропадать бесследно… Мы с вами просто вычистили ту конюшню, за которую взялись, а возмездие – это уже, пожалуй, не про нас.

– С вами, Петр Дмитриевич, – я снова взял в руки бокал, – сложно не согласиться…

Конев, стряхивая в пепельницу пепел со своей сигары, вдруг спросил:

– К слову о возмездии: вы еще не слыхали новость про среднего Кобрина?

– Нет, – насторожился я. – А что с ним? Только не