Жизнь, театр, кино - Жаров Михаил Иванович

Да, я любил импровизировать, и в этом, мне кажется, есть подлинная и единственно верная сила киноактера. Рожденная по первому зову и ведомая мыслью, эмоция блестит неповторимой новизной.

Но для этого нужно, как по канве, начертить, разбросать и проверить несколько раз точный рисунок. В нем потом будешь играть или, если хотите, жить, действовать, и тогда легко и свободно пойдет эмоция, чувство.

Вот это и есть осознанная необходимость, заключенная в мизансценах и психологических переходах.

Познав эту высокоорганизованную необходимость, прикинув ее и преодолев все препятствия, я свободно пускаю себя в путь, как лыжник в сложном и головокружительном слаломе. И вот тогда рождаются импровизационные находки - в роли, в сцене, в картине.

Так мы - автор, режиссер, артист - работали и снимали почти все мои сцены. И если сравнить мой текст в картине с утвержденным текстом в сценарии, можно легко обнаружить разницу.

Помню, как снимали очень трудную по организации кадра сцену вербовки добровольцев в армию Богдана:

"Стоит дьяк Гаврила, он в рясе, поверх которой сабля, за поясом два пистолета и крест.

Длинная очередь крестьян, вооруженных вилами, косами и топорами, тянется к Гавриле.

"Как звать?"

"Микола!"

"Веры не предавал?"

"Нет, святой отец!"

"Добре: "отче наш" знаешь?"

"Знаю!"

"Горилку пьешь?"

"Пью!"

"Истинно христианская душа. Целуй крест, раб божий! - и Гаврила сует ему в рот с размаху крест. - Следующий!"

Постепенно Гаврила устает и вопросы задает уже короче:

"В бога веруешь?"

"Горилку пьешь?"

"Целуй крест!"

Часто вместо креста подносит к губам "раба божьего" пистолет".

Съемка звуковая с микрофоном. Поэтому всех предупредили, чтобы во время съемки, упаси боже, никаких лишних слов и разговоров не было.

С текстом снимались актеры, а без текста местные колхозники и рыбаки. Но один старик оказался на редкость живописным: его лицо, усы, глаза и мягкая украинская речь могли украсить эпизод. С ним поработали ассистенты, дали ему слова и поставили в очередь.

Отвечал на мои вопросы он быстро, старательно и звонко.

"Как звать?"

"Веры не продавал?"

"Отче! Даже страшно подумать! Нет! Не продавал, -сымпровизировал он восторженно.

"Горилку пьешь?"

Он хотел ответить, но, подумав, остановил свой пыл и как-то весь вдруг обмяк, только глаза его молодо заблестели. Он смочил языком сухие губы и ужасно тоскливо (сыграть и повторить интонацию мы потом не смогли), но в то же время с глубокой верой, что все в моих руках, ответил:

"Нет! Не пью! Дорогой Михайло Иванович, не подносят старику! Ну что ты скажешь, не подносят!" - И, выпалив наболевшее, он, ядовито поджав губы и положив руки на живот, решил побеседовать... Но я сунул ему крест, и он пошел, долго приговаривая: "Ну что ты скажешь, не подносят".

Сцену переснимать не стали - солнце уже зашло.

Вечером, когда мы сидели и дружно пытались объяснить старику, что он испортил сцену своим разговором, Сашко, уже разомлевший и довольный, качая головой, говорил тенорком:

- Нет, нет! - и пел нам каким-то воркующим голосом: "Пить или не пить - все равно помрешь!".

После каждой фразы он качал головой и, умильно щелкая себя по носу, щебетал:

- Хорошо! А? Скажи спасибо! А кому? Михайло Ивановичу, -не человек!

Пока не уснул тут же на лавке около хаты.

Дьяк Г аврила

Образ дьяка Гаврилы, которого я играл в картине, стал для меня дорогим.

Манил он меня давно. И хотел его играть еще в театре, когда Корнейчук передал пьесу "Богдан Хмельницкий" в Малый театр, но Л. Волков, который ставил этот спектакль, решил иначе - Гаврилу он поручил И. Ильинскому, а мне предложил Богуна, молодого соратника Богдана. Богуна мне играть не хотелось. Я из спектакля вышел и стал работать над ролью в пьесе Леонова "Волк", которую ставил И. Судаков зимой 1939 года.

Но вот И. Савченко присылает мне сценарий "Богдана Хмельницкого" и я еду в Киев на пробу дьяка Гаврилы.

Когда страстно хочешь играть роль, когда она уже в тебе, знай - она будет твоей, это обязательно. Появляются особая сила убеждения, легкость в овладении материалом и упорная творческая настойчивость добиться. Чтобы то, что видишь и чувствуешь ты, увидели и почувствовали другие. Конечно, все это в том случае, если вокруг тебя нет заговора или творческой блокады, но для моих размышлений о творчестве эта шелуха (она часто мешает работать) сейчас не в счет, хотя, к сожалению, она существует.

”У вас живет академик”

Как-то Н. Черкасов прочитал случайно сценарий "Депутат Балтики.

- Я весь затрепетал, - рассказывал он мне, - настолько ясно я увидел себя профессором Полежаевым.

- Не знаю, как это произойдет, - добавил он убежденно, - но играть, вот увидишь, Полежаева буду я, а не Берсенев, хотя его, кажется, уже утвердили на эту роль.

Я стал наблюдателем этой интереснейшей борьбы, этого творческого поединка. Ежевечерне, после окончания съемок "Петра", Черкасов садился за грим вместе с чудесным мастером художником-гримером А. Анджаном. Они начинали творить образ. Работа была сложная, ювелирная. Долго не выходило, но вот однажды Черкасов сказал:

- Довольно, Антон, я поеду!

И он поехал ночью к своим друзьям.

Позвонил и, когда ему открыли, спросил: "Извините за беспокойство! Академик дома?". Наступила пауза, а затем жена приятеля, которая стояла в дверях, зевая и потягиваясь, сказала: "Входи, полуночник, академик" дома! Саша, это Коля пришел! Выпить!.. Видать, с концерта, в гриме".

Все! Узнали - фокус не удался.

И снова начинались поиски грима, и снова ночью ехали к друзьям, и снова везде говорили: "Здравствуй, Коля!", и снова Черкасов возвращался в машину, где его ждал Анджан, и печально говорил:

- Нет, Антоша, не то!

Но однажды во время очередного визита ему очень вежливо и толково разъяснили, что "уважаемый товарищ ошибается, здесь академика нет", и, всячески стараясь помочь, задавали наводящие вопросы.

- Антоша! Победа! Наконец-то не узнали. Открывай шампанское.

И через час за столом у Черкасова весело закусывали за здоровье "уважаемого профессора Полежаева". А профессор, раскрасневшийся и веселый, любезно угощал своих дорогих друзей - Антошу и собственную жену.

Проследим, что же произошло.

Был ли последний грим лучше первого? Может быть, был и лучше, тщательнее, но дело не в этом - основная сила была в том, что Черкасов с каждым разом все больше и больше перевоплощался внутренне, пока не нашел в образе полного единства внешнего вида с внутренним содержанием, и тогда его не узнали.

Вот она великая сила - перевоплощение актера!

На следующий день Черкасов заявил, что хочет участвовать в конкурсе и просит его попробовать на роль Полежаева. Дальнейшее известно...

Игорь Савченко

Вот так же уверенный в своем видении дьяка Гаврилы и я приступил к пробе. Проба прошла быстро. Вечером меня уже вызвали на просмотр, заключили договор, я стал Гаврилой юридически.

Создать образ казака из украинской вольницы, товарищества Сечи Запорожской, куда стекалась в XVII веке обездоленная и обиженная голытьба, разоренная тяжким гнетом польских панов, чтобы подготовить новое восстание против первоклассно вооруженной панской Речи Посполитой, -было лестно. Эпическое полотно Корнейчука требовало такого же монументального воплощения и на экране.