Давид Бек - Раффи

разрушился, и от былого великолепия почти ничего не осталось.[184]

Уцелел только остов монастыря. Гладкотесаные камни чудесного сооружения были выворочены, остались лишь высокие своды. Кроме церкви, все остальные здания монастырского комплекса были разрушены. А вместо них на расстоянии нескольких шагов высился чудесный летний дом. Он принадлежал Фатали-хану и был выстроен из камней монастыря. Немилосердный перс не пощадил даже могил епископов, монахов и использовал их надгробия для строительства бань и хлевов. В кельях взывающих к богу отшельников теперь жили разбойники.

Фатали-хан, как глава пастушеского племени, прежде жаркое время года проводил со своими стадами в горах Карадага, а зимой возвращался в Баргюшат и поселялся в своем зимнем доме, в селе Алтинджи. Но с того дня, как хан породнился с Франгюлом, он изменил свой быт. Чтобы услужить Фатали, мелик Франгюл предложил ему выстроить летний дом в своем Арцванике. Хан выбрал территорию Ерицакаванка, который своим чудесным расположением на горном плато и окружающим густым лесом был прекрасным дачным местом.

Мелик Франгюл отдал в руки магометанина эту древнюю святыню христиан, чтобы держать хана при себе и в любое время получить от него подмогу.

Из камней армянского монастыря хан построил великолепный дом на деньги, отнятые у богатого армянского купца, которого звали Ходжа-Оган. Этот человек жил в основанном им самим селении, по его имени называемом Ходжаган[185]. Хан обвинил Ходжа-Огана в том, будто он из дальних стран перевозит оружие, велел убить его и завладел имуществом. Весь род Ходжа-Огана также пал жертвой тирана.

Было утро, ясное прозрачное утро, какое бывает лишь в горном краю. На даче Фатали-хана все спали. Не спала только одна из его жен. Она уже встала и собиралась совершить раннюю молитву. Первые лучи солнца, проникнув в комнату, окрасили ее в алый цвет. Но госпожа приспустила занавеси, словно свет мог помешать ее молитве. Потом заперла изнутри дверь в переднюю, чтобы никто не вошел к ней.

Магометанские женщины не имеют привычки молиться, а мужчины молятся только напоказ — на площадях, на обочинах дорог, короче, где только придется.

Но эта женщина не только не делала этого напоказ, но даже боялась, как бы кто не увидел ее молящейся.

Закрыв дверь, она мерными шагами монахини приблизилась к одной из стен комнаты и осторожно приподняла шелковый занавес. За ним показался крест, вытесанный на камне. Госпожа опустилась перед ним на колени, поднесла руки к груди и обратила к небу полные мольбы глаза.

На камне чуть пониже креста можно было различить несколько стершихся армянских букв. Видно, во время строительства дома камни случайно попали в эту стену. На камнях монастыря еще сохранились памятные записи, только залепленные известью, чтобы не бросались в глаза.

Когда госпожа обнаружила на стене крест, она сочла это знаком свыше. Видно, штукатурка обвалилась, обнажив крест. Женщина прикрыла занавеской единственное свое утешение и с того дня обычные молитвы исполняла перед крестом.

Читатель может догадаться, кто была эта благочестивая женщина, которая и в магометанском гареме молилась перед крестом. То была наша давняя знакомая Сюри, дочь Давида Отступника, одна из любимых жен Фатали-хана.

С того дня, как мы расстались с ней, прошли годы, весьма ощутимые для женщины. Сюри потеряла свежесть молодости, она была уже в возрасте, но теперь очаровывала и привлекала красотой зрелой женщины.

Однако последнее время прекрасная Сюри похудела и увяла, особенно после того, как поселилась здесь… Ей очень тяжело было жить в доме, выстроенном из камней армянского храма. Она нe могла сдержать слез, видя ежедневно перед глазами величественные руины монастыря. Всякий раз, когда Сюри ночью смотрела из окна на останки погибшего храма, ей казалось, что черные монахи, выходя из своих могил, с крестом и Евангелием в руках проходят перед ней печальной процессией и поют грустные духовные песни, больше похожие на похоронные. Они произносят проклятие тирану, который сровнял с землей храм, где они молились.

А в это утро Сюри была грустнее обычного. Сотворив молитву, она по обыкновению прикрыла крест, чтобы никто не увидел. Потом подошла к окну, открыла, села возле него и устремила взор вдаль. Перед ее глазами открывалась волшебная картина. На сиреневом горизонте вырисовывались лесистые горы Баргюшата и Чавндура, откуда вздымалась вверх голая вершина Хуступа. А в другой стороне тянулся вдали Кавказский хребет, который своими снежными вершинами представлял контраст цветущим зеленым долинам. Освещенное яркими лучами утреннего солнца, все это дышало негой новорожденного дня. Но ясное утро не доставляло Сюри ни радости, ни горести. Ее мысль летела далеко-далеко, к зеленым горам, где бились армянские храбрецы, и среди них — ее любимый…

Вдруг лицо Сюри омрачилось, она задрожала всем телом — она увидела из окна человека верхом на черном муле. Всадник поднимался по круче Арцваника и направлялся прямо к их дому. Перед мулом шли пешком два вооруженных шатира. «Что здесь надо этому злодею в такую рань?» — подумала Сюри, не спуская с него глаз.

Мужчина подошел к главным воротам дома, сошел с мула, отдал узду одному из слуг и в сопровождении другого подошел к их двери.

В эту минуту в комнату госпожи вошла одетая и причесанная дочь Сюри — Фатима. Мы оставили ее еще грудным младенцем. Теперь она выросла, стала милой, рассудительной девочкой. Увидев встревоженное лицо матери, она подошла и обняла ее.

— Мама, ты опять плачешь… когда тебе грустно, у меня тоже навертываются на глаза слезы…

Мать поцеловала ее:

— Почему, доченька, какое тебе время плакать? Я больше не грущу. Сегодня утром у меня что-то случилось с глазами, они словно горят…

Мать поднесла платок к глазам, вытерла слезы. Фатима успокоилась, и уже веселее сказала:

— Знаешь, отчего я сегодня так рано встала и нарядно оделась?

— Ты всегда рано встаешь, дочка, — ответила мать, гладя ее черные кудри.

— Да, я всегда рано встаю, особенно когда утро ясное, — ответила Фатима с чувством гордости. — Но сегодня на то есть причина.

И Фатима рассказала матери, что нынче армянские крестьяне, согласно своим обычаям, отмечают ежегодный праздник. Жены, невесты, мужчины, старики — все собираются у развалин монастыря танцевать и песни петь, будет очень весело.

Сюри совершенно забыла, что сегодня неподалеку от их летнего дома будет проводиться народное празднество. Крестьяне придут поклониться развалинам, которые когда-то были предметом почитания их дедов.

— Мама, ты разрешишь мне туда пойти? — спросила Фатима, снова обнимая мать. — Наверное, все уже собрались, сейчас начтут веселиться.

Фатима подбежала к окну, смотревшему прямо на развалины монастыря, и, подняв занавес, радостно закричала:

— Смотри,