Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник) - Дмитрий Вересов

– Миша, – жалобно шепнула Аврора, – хорошо бы домой. Там Франик один и может начудить. Последний раз он в тазу костер из газет жег. …И ведь отказался идти на свадьбу, словно чувствовал, что… Он всегда чувствует. Миша, давай чем-нибудь отговоримся и уйдем.

– Плохим самочувствием отговоримся, – вяло пожал плечами Михаил Александрович, – чем еще? Тем более что это правда.

Исчезновение родителей жениха прошло почти незамеченным и никого особенно не заинтересовало. К тому же грянул с эстрады залихватскими скрипками «Биробиджан-два», и хрустальные висюльки на люстрах, и лепестки богатых букетов, и перекрахмаленная бахромка скатертей, и бомбошки на занавесях, и чаевые в карманах официантов, и хорошо поддавший Соломон Соломонович (соло) заплясали под «Семь сорок». Веселая свадьба получалась.

* * *

Михаил Александрович и Аврора Францевна вышли из ресторана на Невский проспект и, не сговариваясь, миновали расположенную тут же станцию метро «Маяковская», от которой так удобно было бы добраться до дому. Пожалуй, только сейчас они оба вдруг осознали в полной мере, что встретились после долгой разлуки, что снова вместе вопреки невзгодам и напастям и что все, к сожалению ли, нет ли, не может быть совершенно по-прежнему. И тревожно от того, что непонятно, как относиться к наступившим изменениям, всерьез или легко, наводнение ли это или же просто надоедливый мелкий дождь, такой дождь, при котором не знаешь, открывать зонт или сойдет и так.

Аврора Францевна поняла, что супруг не намерен делиться с ней чем-то очень важным, случившимся с ним в Ливии. В том, что это важное случилось, она нисколько не сомневалась, потому что почти сразу после его возвращения, после объятий, сбивчивых взаимных расспросов, после не слишком успешно обновленного опыта любви она нащупала глубоко в его сердце неизвестный ей чуланчик, накрепко запертый на ключ, а ключ, вероятно, был заговорен и похоронен на дне морском или в недрах Ливийской пустыни.

Ей было горько поначалу, но вскоре она заметила, что и самой ей стоит некоторых усилий рассказывать во всех подробностях о том, что не нашло своего отражения в письмах, да и слов не находилось, чтобы поведать о муках зрелого материнства. Нет таких слов, и не должно их, наверное, быть. Поэтому, решила Аврора, следует смириться с внешне никак не выраженным, потаенным преобразованием их с Михаилом отношений, как с пропущенной не на месте петлей в вязании. Но возможно, эта несчастная петля послужит началом нового ажурного, головокружительно изящного рисунка. Так хотелось ей думать, но вера в это пока не родилась, не проклюнулась, а лишь страстно ожидалась.

Они молча, рука об руку, шли по осенней мороси, сквозь сумрак раннего вечера, мимо уютно освещенных и привычных в своей безвкусице витрин. Мимо вклинившегося бочком «Военторга», мимо крутых ступенек «Народных промыслов», мимо убогих, дымных и суетливых тайн «Сайгона», мимо высушенного краба, рыбачьей сети и консервных банок в витрине рыбного на углу Рубинштейна, над черной Фонтанкой под копытами клодтовских коней, а потом перешли на другую сторону и сели в троллейбус у стеклянной стены Елисеевского. Прогулка оказалась совсем короткой, потому что Аврора внезапно и сильно устала в оживленной воскресной толпе.

Дома было прохладно, сыровато и тихо. Кое-какие вещи, оставшиеся без надзора в суете последних дней, подобно кошкам, сами нашли себе место и лежали, свернувшись клубками, на стульях и креслах, которые тоже, казалось, разгуливали самостоятельно по дому в поисках подходящего уголка.

Франик не иначе как решил прикинуться для разнообразия ангелом небесным и ничего особенного не натворил, а сидел в своей комнате с «Золотым горшком» Гофмана. То, что уроками он в очередной раз пренебрег, ясно было и ежу, но Аврора не стала устраивать допроса с пристрастием, она рада была воцарившейся в доме тишине и покою. Она поставила чайник на огонь и поспешила переодеться в домашнее: нарядный костюм, пропахший праздничными яствами, мешал бесповоротному возвращению домой.

Чай остывал в любимых разномастных кухонных чашках, курабье крошилось и сыпалось между пальцев, сыр на фарфоровой дощечке плавился и подсыхал под низко спущенным абажуром.

– Дети уходят, Миша, – решилась прервать молчание Аврора. – Они нас бросают, и мы с тобой остаемся одни. Как с этим смириться? Все рвется. Рвется моя семейная паутинка. Плела я ее, плела, а такая непрочная оказалась. Или износилась от времени?

– Вернутся они, – не очень уверенно ответил Михаил.

– Вот не знаю. Мальчишки – безжалостные существа. И глуповатые по молодости. Они-то думают, что мы будем вечно живы и здоровы. Я хочу сказать тебе, Миша, что уже созрела для внуков. И не смейся. Мне в бабушки пора, пока я еще достаточно сильная. И я обижена на мальчишек, что они по недоумству своему лишают меня такой естественной и одной из последних больших радостей в жизни. Олег – бродяга по сути своей, странствующий рыцарь в поисках себя самого, где ему о детях думать? А Вадька… распрохвост!

– Да нет, зря ты так, Аврорушка. Он неплохой и добрый, только всегда выбирает теплое течение и при этом не понимает, что оно совершенно необязательно принесет его в райские кущи, не понимает, что теплую водичку предпочитают и крокодилы, и прочая опасная дрянь…

– Он слишком верток для потенциальной жертвы, Миша, – поджала губы разобиженная на Вадима Аврора.

– Ну и хорошо. Значит, выживет. По-моему, этому стоит радоваться.

– Я радуюсь, – заплакала Аврора, – честное слово!

– Ох, слезы, слезы… Вытирай скорее. Будут у них дети, как Оксане без детей? Не такая она женщина.

– Понятно, что не такая. Понятно, что будут. Но все там у них такое чужое, инакое. Мы с тобой, Мишенька, из другой сказки, вот в чем дело. Сказки красиво не смешаешь, каждая хороша сама по себе.

– Ну, я не знаю, – взъерошенным котенком появился вдруг в дверном проеме Франик. – Вообще-то, есть еще и я. А вас послушаешь, так как будто бы меня и нет. Мамочка, что за срочность с внуками? Я вырасту, и будут вам внуки, хоть пять, хоть десять, хоть целый зоопарк. Надо?

– Хватит одного-двух, – серьезно ответила Аврора. – А подслушивать взрослые разговоры – грех. Иди, я тебя обниму, безобразник.

И Франик уткнулся острым подбородком в плечо Авроре.

– Утешение ты наше, – совсем почему-то погрустнел Михаил Александрович. – Не подведи уж.

* * *

– Я вам, помнится, доказывала, что попытка его устранения ничего не принесет, а будет даже вредна. Так кто из нас умнее, Петр Иванович?

– Я осмелюсь предположить, что последний вопрос риторический? – побагровел от злости Петр Иванович и натянул на себя простыню. – Если нет, то попробуйте ответить на него сами, нахалка.

– Не буду. Вы и так знаете мой ответ, и он вам не понравится.

– Да что же это за… На гауптвахту отправлю! С мужиками!

– А нельзя ли прямо сейчас? – изобразила заинтересованность Галина Альбертовна, сложила губы высоким бутоном, сдула с бровей растрепанную влажноватую челку и перевернулась на живот. – А то у меня, простите, незарастающая плешь на лобке от ваших титанических усилий образовалась, но это и весь результат.

– Я вам не мальчик-спортсмен, не плейбой, горстями жрущий анаболики. Терпите.

– Тогда и вы терпите… критику неудовлетворенной женщины. Так о чем наш интересный разговор?

– Когда он в пустыне пропал без вести на пару с этим мудаком-переводчиком, давно подлежавшим устранению, решено было их не искать, забыть, и все. Если вылезут, действовать по обстоятельствам.

– Они вылезли. Мудака устранили по причине излишней болтливости. Это разумом еще можно понять. Но зачем понадобилось травить Лунина?

– Не до смерти же его травили! Так, слегка только. Вызвали воспаление желудочно-кишечного тракта, чтобы жизнь медом не казалась, чтобы не было сил проявлять предприимчивость. Он почему-то стал активно рваться домой после смерти Арвана, скучно ему, видите ли, сделалось. А здесь он нам ни в коем случае не был нужен. Никто не ожидал, что он проявит активность, граничащую с авантюризмом. Новая программа предполагала разобщение семейства. После того, как у вас сорвался с крючка Олег Михайлович, – не без ехидства добавил Петр Иванович.

– Что вы мне об этой программе толкуете? Программа была составлена, чтобы глаза начальству замазать, это даже мне понятно. Они и без вашей дутой программы разобщались. Бывают такие периоды в семейной жизни. А вот если бы вы угробили старшего Лунина, семью объединило бы и сплотило общее горе. Может быть, и ненадолго, но… Много ли у нас времени? Они ведь уже начали размножаться, Лунины-то. А дети детей тоже законные наследники?

– К несчастью.

– Что же теперь?

– Продолжаем работать. Валюта нужна как никогда.

– Кому же?

– Не зарывайтесь, Сфинкс. Глупостей не спрашивайте, целее будете.

– А вы глупостей не делайте. За каким чертом вы послали меня в Братск? Он, как увидел меня, сразу бесследно исчез, бежал не оглядываясь и затерялся на необъятных сибирских просторах. Жене сказал, что отправляется на заработки. Впрочем, вам это известно. Попытку вновь наладить отношения с Олегом я с самого начала считала безнадежной. Я оказалась права. Тем не менее, если подумать, его разлука с женой и ребенком нам на руку. Но я повторю свой вопрос: что же теперь? Кто очередной объект разработки? Вадимчик этот?