Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

соответственно проступку»; а генерал-визитатор монет Дофинэ Пьер Домино имел право применить разные формы наказаний — «смещение с должности, денежный штраф и другие меры согласно проступку» (par la suspension et privation d'icelles, d'amendes peccunieles et autrement selon les cas)[1604]. Разумеется, денежные штрафы служили весьма эффективным наказанием; еще надежнее должна была считаться конфискация и распродажа имущества должностного лица с целью возместить нанесенный им ущерб[1605].

Но, бесспорно, самый эффективный и надежный способ внедрения дисциплинарных норм представляет собой смещение со службы: именно такое наказание чаще всего фигурирует в королевских указах о контроле за работой должностных лиц, — причем смещение навсегда, т. е. без права когда-либо вернуться на королевскую должность. Оно возникает уже в указе Филиппа Красивого от 1303 г.[1606] и с тех пор неизменно фигурирует в большинстве королевских указов, касающихся проверки и наказания чиновников: всех нарушителей приказывалось немедленно смещать и заменять на других лиц[1607]. Важно, что такая мера отвечала чаяниям общества. Так, в ходе кризиса 1356–1358 гг. депутаты осудили возвращение на королевскую службу уволенных по настоянию Штатов 1355 г. чиновников, обвиненных в коррупции и предательстве «интересов короля»[1608]. В этом пункте общественное мнение совпадало с позицией самих чиновников. Весьма красноречив в этом плане сборник судебных казусов Жана Ле Кока: он включил в него целых два примера судебных приговоров в отношении нерадивых чиновников — дело между Парижским университетом и тремя сержантами Шатле, которые в итоге были навсегда (perpétuellement) лишены права замещать королевские должности, наряду с тюремным заключением и возмещением судебных издержек, и дело против бальи Амьена, превысившего свои полномочия[1609]. Второе дело важно еще и с той точки зрения, что бальи Амьена пытался избежать королевского правосудия, ссылаясь на свой статус клирика. Здесь мы сталкиваемся с очень важной причиной вытеснения клерикального элемента из королевской администрации: корона проявляла слишком большую заинтересованность в полноте своей дисциплинарной власти над собственными служителями, чтобы смириться с их правом избежать наказания за должностные проступки[1610]. Филипп де Мезьер также поддерживал эту форму наказания, поскольку она стимулирует остальных чиновников «лучше служить»[1611]. Ему вторит и Кристина Пизанская, восхваляющая Карла Мудрого за немедленное смещение дурных судей, «дабы показать другим чиновникам, как они должны служить правосудию и уважать право»[1612].

Если градация наказаний чиновников была общей для всех — от штрафа до смещения, то список проступков и преступлений, за которые следовало наказывать, существенно разнился от службы к службе и соответствовал ее характеру.

Для королевских представителей на местах осуждаемыми считались превышение должностных полномочий в отношении подданных и затягивание отчетов перед контролирующими верховными ведомствами. Так, уже в ордонансе от декабря 1254 г. сенешалям и бальи строго запрещалось лишать подданных их имущества, арестовывать без оснований, подвергать пыткам и вымогательствам, требовать участия в ополчении (chevauchiées) или заставлять платить за неучастие, если они изъявляют готовность к сему. В дальнейшем, по указу от 31 июля 1338 г. сенешали и бальи подлежали наказанию, если не прибывали в срок в Париж для отчета в Палате счетов или для разбора дел своего округа в Парламенте[1613]. Хранителей вод и лесов обвиняли в неоправданном расширении своей компетенции за счет ущемления власти светских и духовных сеньоров, а кроме того в незаконном расширении королевских владений и заповедников[1614]. Подробное описание злоупотреблений чиновников налогового ведомства занимает обычно по несколько листов в королевских указах, направляющих комиссии реформаторов-ревизоров: здесь и взятки, и незаконное занятие торговлей, и смешивание своих интересов с государственными, и ростовщичество, и многое другое[1615]. У верховных ведомств даже появились специфические нарушения, связанные с их профессиональной деятельностью. В зоне неусыпного внимания находились два ключевых вопроса — сокращение сроков дел и удешевление судопроизводства. Здесь позиция служителей власти также совпадала с общественными чаяниями быстрого и дешевого правосудия. Образ дорогостоящего и бесконечного судопроизводства постоянно присутствовал в претензиях общества. Если в Великом мартовском ордонансе 1357 г. Парламент обвинялся в задержке приговоров на целых двадцать лет, то в ходе кабошьенского восстания 1413 г. дела в верховном суде прямо названы «бессмертными»[1616]. Такое обвинение звучит, действительно, убийственно, если его рассматривать вне контекста королевского законодательства. Между тем, быстрый и дешевый суд являлся важнейшим требованием к работе Парламента и Палаты счетов в королевских указах, в которых даже буквально используется тот же оборот речи — «бессмертные дела»[1617]. Другое дело, что в них все меры сводятся к соблюдению чиновниками дисциплины и не учитывается реальность: фиксированный штат верховных ведомств на фоне растущего числа дел объективно привел к «задыхающемуся» ритму работы, который получил облегчение только через создание во второй половине XV в. аналогичных курий в провинциях королевства.

Но обвинения в неоправданных задержках приговоров содержали в себе намек на куда более серьезное прегрешение должностных лиц, строго преследуемое по королевскому законодательству: речь идет о мздоимстве и взяточничестве. Указы категорически запрещали брать какое-либо дополнительное вознаграждение за исполнение своих должностных обязанностей. Разумеется, первыми, к кому такие запреты были обращены, являлись бальи и сенешали. В ордонансах 1254–1256 гг. им запрещалось брать подношения от своих подчиненных (виконтов, мэров, лесничих и сержантов)[1618]. Куда существеннее в данном контексте, что взятки категорически запрещено было брать от тех, чьи дела эти чиновники как королевские судьи разбирали[1619]. Исключение делалось (как и в соответствующих статьях контракта чиновника с королем) для еды и выпивки, представлявших собой разрешенную обычаем «благодарность» судьям, впоследствии именуемую «epices» («пряности»). В полной мере эти запреты кроме разрешенных обычаем возлагались и на чиновников верховного суда[1620]. Специальные запреты распространялись и на вспомогательных служителей Парламента. Так, приставам возбранялось требовать деньги за вход в Парламент, отказывая имеющим на это право; для секретарей и сержантов Палаты прошений Дворца действовало запрещение задерживать тяжущиеся стороны, беря с них излишнюю оплату[1621].

Запреты на «незаконные дары» распространялись и на другие ведомства, в той или иной степени имеющие судебные полномочия. Так, в Палате счетов нельзя было получать какое-либо дополнительное вознаграждение за изготовление различных бумаг; клеркам — посещать обеды, устраиваемые за счет сборщиков, на которых подавалось бы больше двух кварт вина, под угрозой потери службы; наконец, все прошения должны были поступать в Палату только через секретарей, которые, в свою очередь, не имели права брать что-либо от их подателя[1622]. Кстати, последний запрет имел более универсальный характер: в общем регламенте о работе Палаты прошений Дома от 27 января 1360 г. всем чиновникам строго запрещалось за деньги («злато и серебро») или другие вещи продвигать перед королем