Коммунисты - Луи Арагон

не видела! — сказала Сесиль. — Я думала, ты еще в деревне. Все бегут из Парижа, а тебя вызвали сюда. Ксавье, конечно, мобилизован?

— Прости, кузиночка, не могу поцеловать тебе руку… Я в роли официанта… это последняя мода. Да, Ксавье где-то около Мо, пишет, что там недурно (— Так тебе крюшона? — настаивала Колетта), но полк у них совсем не шикарный… третий сорт!

— Бери крюшон, Сесиль, он просто… даже слов не подберешь! — крикнула Луиза через головы супругов Висконти.

— Это я его делал, — признался Диего, играя глазами, светлыми на бронзовом от загара лице.

— Хорошо, давай крюшон. Госпожа Ландор у вас одевается? (Это относилось уже к Дэзи.) Ну да, это сразу видно. Но мне казалось, что она немка…

— Нет, нет! По-моему, она венгерка… Словом, она еще с нами не воюет. Вы что-нибудь понимаете в этой войне, Сесиль, dear[200]? Я просто теряюсь, как раз когда мне нужен Люк… его нет… Чем вы душитесь? Ах, нехорошая, вы мне изменили! Я подарю вам флакон наших последних духов, как только они будут выпущены…

— А как их назовут?

— Это пока секрет. Серьезно! Всем говорят, что они называются «Поле битвы», а в последнюю минуту их переименуют в «Эдипов комплекс»… funny enough, isn’t it?[201] Знаете, в тридцать шестом году босс был самым настоящим коммунистом…

— Не понимаю, причем тут…

— Ну, как же, darling[202], ведь Фрейд — еврей!

— Был евреем, Дэзи… Haven’t you seen he just died?[203] Bo всех газетах сегодня крупные заголовки: «Смерть Зигмунда Фрейда»[204], — точно никакой войны нет, — вмешался в разговор Висконти. — Разрешите? — Одной рукой он тащил стул, в другой держал коктейль.

— Ага, вы не захотели крюшона, Ромэн. Ну, конечно, вам нужны напитки покрепче… Что вы пьете? Ах, вот как! Тьерри, принесите мне, пожалуйста, то же самое. You know each other, don’t you?[205] Госпожа Виснер…

Да, они знакомы. — Мало того, что мы знакомы, — сказал депутат, — мне очень много говорила о госпоже Виснер одна наша общая приятельница, Жоржетта Лертилуа, — она вас прямо обожает… — Висконти поставил бокал на землю. Жуткое зрелище, принимая во внимание, что эти граненые бокалы из сервиза, заказанного Теофилем Готье для герцога Морни. — Вы, как всегда, очаровательны, Дэзи. Только вы мне больше нравитесь в старом свитере и заплатанной юбке, как вы одевались в августе для гольфа… Вы ее видели тогда? — обратился он к Сесиль. — Дэзи — это чудо природы: наденьте на нее кухаркино платье, и весь Париж покажется старомодным рядом с ней! — Затем он осведомился у дам, есть ли у них противогазы, позаботились ли их консьержки о мешках с песком для лестниц.

— You are slightly[206] «пораженец», Ромэн, — сказала миссис Уилсон, погрозив ему наманикюренным пальчиком.

— Oh, very, very slightly.[207] — От его английского произношения сильно отдавало провинцией. — Это правда, что ваши друзья-итальянцы не пойдут вместе с немцами и Советами? — спросила Дэзи.

У Висконти очень черные, очень томные глаза, волосы, начесанные на лоб, смуглое лицо и вкрадчивый голос, немного гнусавый. В его семье произошла какая-то скандальная история — какая, Сесиль уже забыла, — он депутат откуда-то по соседству с Мари-Адель, то есть с имением ее мужа. Он с таинственным видом наклонился к миссис Уилсон, положив руку на спинку ее кресла, многозначительно вздергивал точно наведенные углем брови и незаметно кивал в сторону, как делают, когда хотят, не оборачиваясь, указать на того, о ком говорят. — Вы ведь знаете князя Р?.. Да, да, того самого, который разговаривает с Луизой и громко смеется. Обратите внимание, он совсем ее не слушает. Просто смешно, он смотрит поверх ее головы. Видите, кто вошел? Невзрачная, маленькая женщина? Как, вы не знаете, кто это?

Сесиль не могла припомнить… А ведь я где-то видела ее. You don’t say![208] — воскликнула Дэзи. — Да ведь это сама Помпадур, darling! Как, вы не знаете графини? Без нее теперь ничего у нас не делается. Она собирается опять ввести тайные указы и всех нас упрятать в тюрьму! Да, да, кто же этого не знает! Неужели князь влюблен в нее? Я терпеть ее не могу! Она одевается у Скиапарелли… Ну, конечно, это все итальянские козни!

— Вы прелесть, Дэзи, — заметил депутат, громко фыркнув и подмигнув Сесиль. — Это очаровательно, она все объясняет с точки зрения дамских мод. Есть люди, которые во всем ищут сексуальные мотивы, но у нашей Дэзи более марксистский подход: мировые проблемы для нее сводятся к соперничеству между Молинэ и Баленчага… Не знаю, стоит ли напиток Диего моего коктейля, но мне кажется — вы прогадали… Кстати, вы видели картины Диего? Нет? Я так и думал. Вы ничего не потеряли. Может быть, он хорошо смешивает спиртные напитки, зато уж краски!.. Пожалуйста, не подумайте, что у меня мещанский вкус!

— Вы признаете только сюрреалистов, — вставила Дэзи. А между прочим, говорят, что Диего как раз склоняется к сюрреализму.

— Кто вам это говорил? Должно быть, ваш муж — у кого еще такой злой язык! Он, вероятно, будет выступать по радио, когда вернется с фронта? Раз надо врать, так пусть уж врет настоящий писатель! Простите, Дэзи, — я изливаю желчь на вашего супруга, потому что ревную вас к нему… Да, о чем это я? Я хотел сказать, что в Диего главная суть не живопись: было время, когда художники все свои чары вкладывали в картины… а в наши дни…

— You, awful boy![209] Госпожа Виснер — кузина Луизы, you know[210]?

— Ну и что же? Уж и посплетничать нельзя… Неужели вас шокирует, что я называю вещи своими именами? Мне кажется, вы не из таких. Значит, можно продолжать? Ведь Луиза возила его с собой на Лидо, — смотрите, до чего он там обгорел! Видите ли, в политике я реалист и считаю характернейшей чертой нашей эпохи, что современные молодые люди… молодые люди такого типа… Вот что — вообразите себя сто лет назад, в мире бальзаковских героев, в доме Нусингена… почему бы и нет? И Нусинген был барон. Но Диего не Растиньяк. Согласен, он тоже недурен. Только как же за это время поумнели женщины! Их уже