Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

Данте залезть ему на спину и обхватить покрепче за шею, а сам, улучив момент, вцепляется в шерсть Люцифера и начинает ловко спускаться по его волосатому торсу вниз, между трещин во льду. Обратим внимание на подробное описание этого неожиданного маршрута:

«Когда мы пробирались там, где бок,

Загнув к бедру, дает уклон пологий,

Вождь, тяжело дыша, с усильем лег

Челом туда, где прежде были ноги,

И стал по шерсти подыматься ввысь,

Я думал — вспять, по той же вновь дороге.

Учитель молвил: „Крепче ухватись, —

И он дышал, как человек усталый. —

Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись“.

Он в толще скал проник сквозь отступ малый.

Помог мне сесть на край, потом ко мне

Уверенно перешагнул на скалы.

Я ждал, глаза подъемля к Сатане,

Что он такой, как я его покинул,

А он торчал ногами к вышине».

Верный своему педантизму Данте не упустил момент, когда они с Вергилием минули нулевую точку в центре Земли[106], так что спуск превратился в подъем, и они выкарабкались по торчащим вверх ногам Люцифера уже в другом, южном полушарии.

Ад остался позади.

Первую часть своей «Комедии» Данте закончил в 1315 году; работа над второй частью, «Чистилищем», заняла еще три года, до 1318-го.

Чистилище в западной церковной традиции — некое среднее место между адом и раем, куда попадают души, нагрешившие недостаточно для вечного осуждения, но нуждающиеся в дополнительном очищении перед тем, как отправиться в рай. Примечательно, что догмат, утверждающий эту концепцию, был принят только через 200 лет после того, как Данте закончил работу над своей «Комедией», словно сотворенная им реальность потустороннего бытия сама потребовала официального признания церковью.

У Данте Чистилище представляет собой похожую на уступчатую пирамиду, поднимающуюся вверх гору, своего рода симметричную антитезу адской воронке. Десяти адским кругам соответствуют десять уступов: три приуготовительных и еще семь по числу смертных грехов, от которых предстоит очиститься перед входом в Земной Рай. Перед подъемом на эти ступени ангел наносит Данте на лоб семь букв «Р» (peccata — грех), которые исчезают по одной на каждом уступе.

Конечно, вторая часть «Комедии» в части увлекательности и красочности образов уступает «Аду»: отвратительное и страшное нам куда интереснее, чем возвышенное, такова уж человеческая природа. Мне было 14 лет, когда я впервые прочел «Ад», и пересказывал его в красках, под «Родопи» и семечки, благодарной аудитории, собиравшейся вечерами на территории детского сада. Рассказы имели успех, особенно о круге седьмом, где доставалось насильникам над естеством. Не думаю, что кого-нибудь из моих тогдашних бесхитростных, но благодарных слушателей заинтересовали бы повествования об уступах Чистилища или небесах Рая.

Известно, что «Божественной комедией» вдохновлялся Николай Васильевич Гоголь, когда задумывал «Мертвые души». Первая часть должна была изображать пороки современной России — и с этим дело прошло на ура. Но дальше требовалось нарисовать исправление Чичикова и преображение российской действительности в гармоничный, счастливый мир, и перед этим оказался бессилен даже гоголевский талант. Чем закончилась попытка написать подобное, всем известно: второй том «Мертвых душ» так и не был окончен, и большая часть рукописи полетела в печку.

В «Чистилище» никак не меньше мифологических и исторических персонажей, так же много и современников самого Данте, но увы — в отсутствие пепла, огня, чудовищ и пыток чтение уже не такое захватывающее. В Чистилище Данте распростился с Вергилием: ему, некрещеному, пусть даже добродетельному человеку и гениальному художнику, путь выше Земного Рая заказан. В системе символов «Комедии» Вергилий метафорически олицетворял ведущий автора Разум; теперь, когда Данте предстоит подняться над Землей и перейти в небесные сферы, на смену Разуму должна явиться Любовь. И она приходит: в огненно-алом платье, точно таком же, в каком когда-то Данте впервые увидел ее в родной Флоренции.

Здесь, на страницах своей поэмы, в сотворенном им самим Раю, Данте заговорит с Беатриче второй раз в жизни.

Портрет Данте Алигьери. Гравюра 1841–1910 гг. по Джотто ди Бондоне 1266 или 1267–1337)

Статуя Данте Алигьери в Вероне. Фотография ок. 1870 — ок. 1900 г.

Вместе с Беатриче Данте дано посетить Рай, путешествуя между небес. Первое небо — это Луна; затем Меркурий — здесь вознаграждаются деятельные; Венера — обитель любвеобильных; Солнце — здесь находятся мудрые, Марс — место для тех, кто сражался за веру; на Юпитере, шестом небе, нашли пристанище справедливые, а на седьмом, Сатурне — созерцатели. Восьмая небесная сфера называется Звездным Небом, обителью торжествующих, за которым находится девятое, Кристальное Небо, или Перводвигатель, а дальше — средоточие Рая, Эмпирей.

Эмпирей — место пребывания самых прославленных христианских святых, самой Богоматери и — Беатриче.

И это тоже священное право поэта: поместить любимую женщину в рай и молиться ей как божеству. Нет, больше: сделать так, что и через столетия люди будут повторять обращенную к ней молитву!

От области, громами оглашенной,

Так отдален не будет смертный глаз,

На дно морской пучины погруженный,

Как я от Беатриче был в тот час;

Но это мне не затмевало взгляда,

И лик ее в сквозной среде не гас.

«О госпожа, надежд моих ограда,

Ты, чтобы помощь свыше мне подать,

Оставившая след свой в глубях Ада,

Во всем, что я был призван созерцать,

Твоих щедрот и воли благородной

Я признаю и мощь и благодать!».

Но что же Бог? Увидел ли Данте Его в своем раю? Да, безусловно.

Если вмерзший в лед Люцифер подчеркнуто вещественен, материален, то Бог, как и должно, неописуем и непостижим. Собственно, созерцанием Божества и изнеможением поэтического духа в попытке выразить невыразимое и заканчивается «Комедия»:

«Я увидал, объят Высоким Светом

И в ясную глубинность погружен,

Три равноемких круга, разных цветом.

Один другим, казалось, отражен,

Как бы Ирида от Ириды встала;

А третий — пламень, и от них рожден.

Внутри, окрашенные в тот же цвет,

Явил мне как бы наши очертанья;

И взор мой жадно был к нему воздет.

Но собственных мне было мало крылий;

И тут в мой разум грянул блеск с высот,

Неся свершенье всех его усилий.

Здесь изнемог высокий