Червь Уроборос - Эрик Эддисон

И вот, на востоке, за подернутыми дымкой вершинами и огромной снежной стеной Ромшира отворились врата дня. Спящие проснулись и поднялись на ноги. Из шатра доносился сильный шум. Они обернулись, вытаращив глаза, и из-за занавесей у входа показалось вновь вылупившееся существо, слабое и нерешительное, будто мерцавший в небесах новорожденный свет. Подле него ступал Юсс, погрузив руку в его сапфировую гриву. Возвышенным и полным решимости был его взгляд, когда он пожелал доброго утра королеве, своему брату и друзьям. Те не промолвили ни слова, лишь один за другим пожали ему руку. Час настал. Ибо, как вступающий в снеговые поля на востоке день изгонял ночь из небесных высей, так, такою же стремительной и сверкающей волной, зарождались и телесная мощь и жажда полета в этом диком скакуне. Он засиял, будто освещенный изнутри неким неуемным светом, втянул носом сладкий утренний воздух и заржал, топча траву у воды и вырывая ее своими золотыми когтями. Юсс потрепал изогнутую шею существа, осмотрел узду, что приладил к его пасти, проверил застежки на своих латах и выдвинул из ножен свой огромный меч. И тут появилось солнце.

Королева промолвила:

— Помни, когда увидишь своего лорда-брата в его собственном обличье, это не будет иллюзией. Всему же прочему не верь. И да защитят и поддержат тебя всемогущие Боги.

Тут гиппогриф, словно обезумев от солнечных лучей, рванулся, будто дикая лошадь, широко раскрыл свои радужные крылья, стал на дыбы и взмыл в воздух. Но лорд Юсс вскочил на него верхом, и колени его, сжимавшие ребра зверя, были подобны бронзовым тискам. Земная твердь будто устремилась под ним назад, и в одно мгновение озеро, берег и острова стали крохотными и далекими, а фигурки королевы и его спутников показались игрушечными, затем превратились в точки, а затем и вовсе исчезли, и безбрежное безмолвие небес простерлось перед ним и окутало его полным одиночеством. В этом безмолвии земля и небо кружились, будто взболтанное в кубке вино, пока дикий скакун взмывал огромными спиралями все выше и выше. Волнисто-белое облако выросло в небе перед ними; все ярче и ярче становилось оно в своей ослепительной белизне, а они все неслись к нему, пока не коснулись его и все великолепие не растаяло серым туманом, становившимся все темнее и холоднее, но вот они внезапно вынырнули с дальней стороны облака в ослепительное голубое и золотое сияние. Некоторое время летели они без какого-либо определенного направления, лишь подымались все выше, пока, наконец, послушный власти Юсса, гиппогриф не прекратил свою гонку и не повернул покорно на запад, стремительно мчась по прямой линии и постоянно поднимаясь над Равари вслед за уходящей ночью. И вот уже, казалось, они и впрямь обогнали ночь в ее западных владениях. Ибо небеса вокруг них становились все темнее, пока высившиеся вокруг Равари великие вершины не скрылись и вся зеленая страна Зимиамвия со всеми ее равнинами, извилистыми реками, холмами, возвышенностями и зачарованными лесами не потерялись из виду в недобрых сумерках. А небесная высь кишела предзнаменованиями: целыми армиями сражавшихся в воздухе людей, драконами, дикими зверями, кровавыми полосами, пылающими кометами, огненными вспышками и прочими неисчислимыми видениями. Но вокруг было безмолвно и холодно, так что руки и ноги Юсса онемели от холода, а усы его заиндевели.

Перед ними, доселе невидимый, показался суровый пик Зоры Рах: черный, мрачный и огромный, все нависавший над ними, сколь бы высоко они ни воспаряли, величественно и одиноко высившийся над застывшими пустошами Псаррионских Ледников. Юсс смотрел на этот пик, пока бивший ему в лицо ветер не застлал его глаза слезами, но он был еще слишком далеко, чтобы можно было различить то, что он так жаждал увидеть: не было ни медной цитадели, ни огненного венца, ни часового на вершине. Зора, будто темная царица Ада, исполненная презрения к дерзкому смертному взгляду, осмелившемуся взирать на ее страшную красоту, скрыла свое чело вуалью грозовых туч. Они летели и летели, и этот стально-синий покров грозовых испарений накатывался на них, пока не закрыл все небо над ними. В поисках тепла Юсс засунул обе руки в покрытые перьями подмышечные впадины гиппогрифа, туда, где крылья присоединялись к телу зверя. Был такой пронизывающий мороз, что даже его глаза замерзли и застыли, но боль эта была незначительной по сравнению с гнездившимся в нем теперь чувством, подобия которому он доселе не знал: со сжимавшим его сердце смертельным ужасом перед бесприютным одиночеством и пустотой.

Наконец они опустились на утес из черного обсидиана чуть пониже облака, что скрыло самые высокие скалы. Припав к крутому склону, гиппогриф повернул голову, чтобы взглянуть на Юсса. Тот почувствовал, как дрожит тело зверя под ним. Его уши были прижаты к голове, а глаза расширены от ужаса.

— Бедный детеныш, — сказал он. — Я взял тебя в худое путешествие, а ты всего час назад вылупился из яйца.

Он спешился, и в тот же самый миг лишился скакуна. Ибо гиппогриф с лошадиным воплем ужаса расправил крылья и растворился во тьме, стремительно прянув прочь, на восток, обратно в мир жизни и солнечного света.

И лорд Юсс остался один во владениях страха, мороза и угнетающего душу мрака, у черных скал вершины Зоры Рах.

Обратив, как посоветовала ему королева, свое сердце и разум к той единственной поставленной перед собой грозной цели, он повернулся к ледяному утесу. По мере подъема холодное облако окутало его, но оно не было чересчур густым, и он мог видеть на расстояние десять шагов перед собой и вокруг себя. Недобрые образы, способные поколебать решимость даже сильного человека, маячили на его пути: фигуры отвратительных демонов и страшилищ из ада преграждали ему дорогу, грозя смертью и злым роком. Но Юсс, стиснув зубы, продолжил лезть вверх и прошел сквозь них, ибо были они нематериальны. Тогда раздался жуткий вопль: «Что это за человек из срединного мира, потревоживший наш покой? Покончить с ним! Позвать василисков. Позвать Золотого Василиска, что одним выдохом воспламеняет все, что видит. Позвать Звездного Василиска, и все, что он видит, тут же съеживается и гибнет. Позвать Кровавого Василиска, и если он увидит или коснется любого живого существа, оно тут же истечет, не оставив ничего, кроме костей!»

От этого голоса кровь стыла в жилах, но он продолжал путь, говоря про себя: «Все здесь иллюзия, кроме того, о чем она мне сказала». И ничего не случилось, лишь сгущались безмолвие и холод, да скалы становились все круче, а ледовая корка на них все опаснее, уподобляясь своей сложностью тем Барьерам Эмшира, по которым он взбирался вслед за Брандохом Даэй два года назад и на которых повстречал и убил чудовище мантикору. Проплывали тягостные часы, и вот уже наступила ночь, морозная, черная и безмолвная. Мучительная усталость охватила Юсса, и душа его была изнурена, а сам он близок к смерти, когда забрался в укрытую снегом расселину, что глубоко врезалась в склон горы, чтобы дождаться там дня. Он не осмеливался уснуть в эту морозную ночь; он едва решился отдохнуть из страха, что холод одолеет его, но ему приходилось постоянно двигаться, притопывать и растирать руки и ноги. И по мере того, как неспешно проползала мимо ночь, смерть казалась желанной, ибо способна была положить конец этой запредельной усталости.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});