Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Черчилль в задумчивости бродил по комнатам, потому что 26 марта, согласно «Ультра», следом за подписанием югославами соглашения с Гитлером (за несколько часов до государственного переворота в Югославии), несколько немецких дивизий и моторизованная пехота расположились от югославской границы до Южной Польши. И, что важнее всего, три из пяти танковых дивизий разместились в Румынии. Таким образом, когда «Ультра» обнаружила, что приказ выдвигаться был отменен после восстания в Белграде, стал понятен смысл передвижения немецких войск. Следующей целью Гитлера была Россия, пока наглые югославы не ослушались его. Кроме того, доклад Объединенного разведывательного комитета включал информацию о том, что немцы удлинили и укрепили взлетно-посадочные полосы на нескольких польских аэродромах, чего они не делали, подчеркнул Кадоган, для люфтваффе[815].

30 марта Черчилль телеграфировал Идену, который находился с Диллом в Афинах, что в результате югославского переворота и «недавно полученной точной информации» (расшифровка «энигмы»), похоже, «Медведю осталось недолго ждать». Из приказов и контрприказов, обнаруженных «Ультра», Черчилль отчетливо понял, что немцы нацелились на юго-восток в направлении Балкан и на восток в направлении России. «Как я понимаю, бандит сконцентрировал многочисленные танковые силы… чтобы внушить страх югославам… Как только он убедился, что Югославия присоединилась к оси, он переправил три из пяти дивизий в направлении Медведя, считая, что оставшихся будет достаточно для того, чтобы покончить с делами в Греции». Черчилль отметил, что «все выглядит так, будто тяжелые [немецкие] войска будут использоваться на Балканском полуострове». В тот же день он телеграфировал Уильяму Фаддену, исполняющему обязанности премьер-министра Австралии (премьер-министр Роберт Мензис был в это время в Лондоне): «Немецкие планы расстроены [Белградским переворотом], и мы можем вновь питать надежду на формирование Балканского фронта с Турцией… Результат неизвестен, но выигрыш увеличился, а риски несколько уменьшились». На самом деле Турция ничего не выигрывала, принимая британскую сторону, и не предпринимала никаких шагов. Если Гитлер в ярости бросит свои силы на Балканы, угроза Британии станет реальностью[816].

В то время Колвилл не понимал причины, почему Черчилль верит в то, что Медведь вскоре подвергнется травле, и Старик прочел «короткую лекцию о разных захватчиках России, в основном о Карле XII». В 1700 году шведский король Карл XII одержал победу над русской армией в битве при Нарве. Вместо того чтобы использовать преимущество против армии Петра I, Карл повернул на Польшу, грубая стратегическая ошибка, отнявшая у него четыре года и большую часть армии и позволившая Петру провести радикальную реформу армии. Когда в конце десятилетия Карл решил снова испытать силы в России, Петр был готов к сражению и в 1709 году, разбив шведскую армию, получил прозвище Великий. Колвилл не зафиксировал на страницах дневника, хотел ли Черчилль, рассказывая историю, сравнить неподготовленного Сталина, его армию, лишившуюся лучших офицеров, с Петром в 1700 году и Карла в 1709 году, импульсивного и самонадеянного, с Гитлером[817].

Ужасающей была борьба на Западном фронте в мае – июне 1940 года, но столкновение между Германией и Россией привело к борьбе, какой еще не знал мир. 3 апреля Черчилль взял на себя просчитанный риск и отправил личное письмо Сталину (как летом прошлого года) через британского посла в Советском Союзе сэра Стаффорда Криппса. Черчилль не ссылался на свой секретный источник и, со свойственной ему прямотой, высказал предельно ясно и честно свое мнение: «Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов»[818].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Криппс своевременно получил письмо. И не передал его Сталину. Криппс был преданным социалистом и, возможно, был более обеспокоен реакцией Сталина на письмо, чем сутью самого письма. Перед войной, обращаясь к лондонцам, Черчилль так отозвался о Криппсе: «Есть сэр Стаффорд Криппс, который находится в классе сам по себе. Он желает, чтобы британцы были завоеваны нацистами для того, чтобы убедить их стать большевиками. Это, похоже, кружной путь. И их не ждет просветление в конце пути». Черчилль отправил социалиста Криппса в Москву, давая понять Сталину, что он готов забыть прошлые обиды. Но Сталин то ли не получил, то ли проигнорировал предупреждение Черчилля[819].

Предположив, что его первое письмо вручили или, потратив время на шифровку и расшифровку, скоро передадут, Черчилль на следующий день отправил еще одну телеграмму Криппсу. Он объяснил Криппсу, как изложить вопрос, и приказал особо подчеркнуть, что немец пятится к Балканам и у русских есть время «укрепить свои позиции». Криппс опять ничего не сделал. Он принял одно из самых необъяснимых и глупых решений, сделанных дипломатами во время войны: «сидел на письмах» почти две недели. Когда Черчилль узнал об этом, он прояснил Идену свою позицию: «Я придаю особое значение вручению этого личного послания Сталину. Я не могу понять, почему этому противятся. Посол не сознает военной значимости фактов. Прошу Вас выполнить мою просьбу». Упрямец Криппс, получив выговор от Идена, все равно не передал письмо. Иден предупредил советского посла Ивана Майского о вероятности немецкого нападения. Таким образом, несмотря на поведение Криппса, Сталин был предупрежден Майским. А между тем внимание Черчилля было опять обращено на Балканы[820].

Когда Черчилль первый раз пытался предупредить Сталина, надвигающееся сражение в Греции, а не возможный поворот событий в России был самым безотлагательным вопросом. Если бы югославы не восстали, 60-тысячная армия Черчилля в Северной Греции, возможно, столкнулась с намного меньшей немецкой армией. С другой стороны, если бы югославы не восстали, то немцы перебросили через послушную Югославию свои войска и в любом случае обошли британцев с флангов. Множество расшифровок «Ультра» с полной определенностью указывали на то, что в первые дни апреля британские войска и АНЗАК, прибывающие в Грецию, вскоре будут атакованы значительно превосходящей силой[821].

Правый фланг Джамбо Вильсона, алиакмонская линия, начинался от Салоник на Эгейском море и простирался почти на 50 миль к северо-западу до Монастира. К северо-востоку от британской линии шесть греческих дивизий второй греческой армии сформировали линию Метаксаса, от Эгейского моря на запад до болгарской долины Струмы, древний путь вторжения во Фракию. На западе первая греческая армия сражалась с итальянцами на Албанском фронте. Фронт тянулся от Эгейского до Ионического моря через горные перевалы и по бездорожью. Именно такой фронт имел в виду Фридрих Великий, когда произнес: «Защищать все означает не защищать ничего». В начале марта Иден изложил проблему в телеграмме военному кабинету: «Военная проблема – единство времени и места». В начале апреля войскам требовалось больше времени, чтобы подготовиться[822]. Но у них его не было.

Лондон и мир ждали известий о немецких слабых силах – испытывавших недостаток в продовольствии, бензине и боеприпасах, – наступавших в восточном направлении против Уэйвелла в Киренаике. Лиги Ливийской пустыни, так блестяще отобранные О’Коннором у Муссолини, снова превратились в поле боя. Но на этот раз на поле боя вышли немцы. «Кажется наиболее желательным, – телеграфировал Черчилль Уэйвеллу 2 апреля, – остановить немецкое наступление на Киренаики». Любой «отпор» немцам будет иметь «далекоидущие последствия для нашего престижа». Отпор не победа, но после Норвегии и Дюнкерка «отпор будет иметь определенное значение»[823].