Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

В начале октября Козлов решил объехать свои полки на передо­вой. Там он бывал нечасто. Как всегда, генерал прихватил с собой де­сяток офицеров: вдруг понадобятся. В их число попали и Яков с Балашовым.

Офицеры ждали начальство, сидя в кузове старенького грузо­вика у входа в генеральский бункер. Сапёры неделю копали и укреп­ляли это убежище — фугаской не прошибёшь.

Наконец, генерал вышел и гордо сел рядом с шофёром в новень­кий американский джип, недавно присланный по ленд-лизу. Подпол­ковник Онищенко полез на заднее сиденье. Впереди грохнуло. На обрыве оврага поднялся высокий столб огня. Сзади, метрах в пятиде­сяти, прогремел второй взрыв.

—Шестидюймовки! Немец в вилку берёт! — крикнул Балашов и нырнул в кювет. — Давай сюда! Сейчас шарахнет!

Яков не успел спрыгнуть. Возле джипа рванул снаряд. Что-то сильно ударило в грудь, и лейтенант потерял сознание. Очнулся от сильной боли. Штабной фельдшер Корсаков бинтовал Яшу, пригова­ривая:

—              Терпи, лейтенант, сейчас я тебе укольчик сделаю.

Дышать было очень трудно. В груди что-то булькало.

«Лёгкое задето! — подумал лейтенант. — Но ведь живой.»

Над ним склонился Петя Балашов:

—              Повезло тебе, Яшка! Онищенко — насмерть. Комдиву ногу ото­рвало. Самолёт за ним уже вызвали. Отправим тебя вместе с генера­лом. Прямо в Москву попадёшь, в хороший госпиталь.

Потом лейтенант долго лежал на обочине, ждал самолёта. Нако­нец, прилетел Ли-2. Яшу положили на носилки и понесли. Балашов шёл рядом.

—              Слышь, Яшка! Оставь мне твой Вальтер. В госпитале всё равно отберут, — сказал Петя. — А я тебе цейсовскую «Лейку». Трофейная! Махнём не глядя?!

Яша посмотрел на него с удивлением:

—              О чём ты? Бери так.

Балашов обрадовался, вытащил из его кобуры пистолет и всё- таки сунул в Яшкин вещмешок трофейный фотоаппарат.

Встреча

Юная медсестра в белоснежном, туго накрахмаленном халате со­всем не походила не зачуханную санитарку, вечно с ведром и грязной тряпкой.

Легкораненых в новом отделении не было. Тане было больно смотреть на этих совсем юных мальчиков, жадно, с хрипами, ловив­ших воздух простреленными лёгкими.

Но тут всё-таки была палата №16, для выздоравливающих. И её обитатели не обделяли вниманием милую медсестрицу.

По ночам, в Танино дежурство, парни регулярно подсаживались к её столику. Точили лясы, говорили комплименты, заигрывали. А те, что понахальнее, норовили облапить. Девушка вольностей не по­ощряла.

—              У меня жених на фронте! — говорила Таня.

Однажды, после дежурства, она столкнулась возле подъезда с Ви- тиной мамой. Та подняла на девушку заплаканные глаза и сказала ти­хонько:

— Нет больше нашего Вити! Похоронка пришла. Вы ведь дру­жили.

Ближе к осени в 16-й палате появился смуглый черноусый краса­вец, лейтенант Алим Темирбеков. В первое же Танино ночное де­журство он уселся возле её столика:

—              Откуда ты взялась, такая красивая? И почему я тебя раньше не встретил?!

Алим сразу располагал к себе. Было в парне какое-то скрытое очарование.

Таня держалась строго. Лейтенант будто и не замечал этого. Шутил, смешил девушку. Алим воевал штурманом на Ли-2. Не раз летал к партизанам, в тыл к немцам. Какие замечательные истории он рас­сказывал! Чего с ним только не случалось.

Ближе к утру парень подвинулся поближе, положил на Танину ладошку свою смуглую руку и сказал ласково:

—              Я без тебя жить не смогу! Выходи за меня замуж, Таня! — Алим коротко оглянулся. Столик медсестры стоял в середине широкого ко­ридора, отовсюду видно. — Я люблю тебя! Скоро меня выпишут, зайдём в ЗАГС. А потом посажу тебя в свой самолёт — и прямо в Дербент, к маме. Скажу ей: «Гляди, какую красавицу я взял в жёны!».

Таня пыталась сопротивляться:

—              Разве так можно? Я ж тебя совсем не знаю.

—Бывает любовь с первого взгляда! Веришь? — Алим нагнулся и стал жадно целовать Танину руку. — Пошли в тёмную кладовку, хоть по­целуемся, как люди.

От жарких и ласковых слов Таня будто опьянела и совсем пере­стала соображать. На её счастье вошла Алевтина Петровна, старшая сестра, и мгновенно всё поняла.

—              Темирбеков! Ты что здесь делаешь? Марш в постель! — сказала она. — А ты, Татьяна, пройди ко мне!

Закрыв дверь в свой крохотный кабинет, Алевтина Петровна строго оглядела девушку:

—              Что, совсем тебя охмурил этот кобель? Небось, жениться обе­щал? У него ж в Дербенте жена и трое детей! Смотри!

Старшая сестра протянула Тане историю болезни лейтенанта.

Больше всего ей хотелось провалиться сквозь землю. Девушка с трудом удержала слёзы. «Идиотка! Дура набитая! Поверила ласковым словам. Какой стыд! — думала она. — Приди Алевтина Петровна чуть позже, я бы и пошла с этим гадом в кладовку».

Старшая сестра смягчилась:

— Ступай! Да впредь будь осторожнее. Не всем стоит верить, — участливо сказала она. — А приклеится кто, заходи. В истории болезни многое можно найти.

***

Яше вырезали осколок и ушили пробитое лёгкое. После опера­ции лейтенант лежал в палате №13 и медленно приходил в себя. Рядом с ним, на койке у окна, лежал капитан Вадим Сергиевский.

«Красив! — подумал Яков. — Похож на Сергея Есенина».

Капитана готовили к операции. Осколок мины застрял у него со­всем близко от сердца, и шансов выжить было не слишком много.

Вечером сосед достал из планшета книжку и принялся читать. Яша сразу опознал томик Багрицкого и вполголоса заметил: «А в по­ходной сумке трубка и табак.».

Сосед мгновенно продолжил строку: « Тихонов, Сельвинский, Пастернак.».

— Любишь поэзию, лейтенант?

— Мы с тобой одной крови, ты и я! — ответил Яша словами Ма­угли.

Они сошлись мгновенно, будто выросли вместе.

Долго читали любимые стихи, один начинал строчку, другой подхватывал. В русской поэзии их вкусы почти совпадали. Яшка, ко­нечно, похвастался Киплингом, Вадим выдал в ответ Омара Хайяма. Проговорили до ночи.

Больше всего молодых офицеров мучил вопрос: почему мы от­ступаем?!

—              Второй год воюем! — взволнованно толковал Яша. — Немец уже в Сталинграде и на Кавказе. Ленинград — в блокаде. От Москвы в про­шлом году врага отбросили, а нынче опять начался великий драп. У вас читали Приказ Верховного №227 «Ни шагу назад»?

Умеет Сталин сказать так, чтоб дошло до сердца: «Части Южного фронта оставили Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления, покрыв свои знамёна позором... ».

Как в 1812 году. Помнишь: «Казалось бы, ну ниже нельзя сидеть в дыре.»9 Тогда ведь и Москву сдали! Всё равно, я уверен, наша возьмёт. Что-то изменилось. То ли мы чему-то научились, то ли фрицы выдох­лись? Скажи, Вадим. Ты ведь штабной офицер, тебе виднее.

—Великий стратег! — засмеялся Вадим. — ПНШ-39 в стрелковой дивизии. Но ты верно подметил, друг Яша! Фрицы выдохлись! Смотри! — Вадим передвинулся поближе к Яшке. — В мае этот старый дурак, маршал Тимошенко, снова загнал в западню под Харьковом наши лучшие дивизии! Катастрофа, как в сорок первом. Украину и за­щищать было нечем! Вот и драпали! Но оружие не бросали, дивизиями в плен не сдавались!

Гитлера губит наглость и жадность. Мало ему Волги и Сталин­града, подай ему ещё и бакинскую нефть. Погнался за двумя зайцами. Навались бы немцы в августе всеми силами на Сталинград, нам не удер­жаться.

А теперь 62-я и 64-я армии в волжский берег зубами вцепились. Не оторвать! И на Кавказе фриц завяз у перевалов. Силёнок не хва­тило. Третий месяц Первая Гвардейская и наша, 66-я армия, штурмуют немецкую оборону севернее Сталинграда. Рвёмся вдоль Волги. Обо­рона там у фрица, дай боже!

У нас танков мало, снарядов не хватает, а всё равно атакуем! Людей губим. Но ведь не напрасно. Паулюсу приходится перебрасы­вать лучшие части на север. Потому сталинградцы и держатся.