Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4 - Вальтер Скотт

   Произнося эти слова, она повернулась лицом к своему собеседнику; ее бледные щеки, хоть их и оживлял, пока она говорила, еле заметный румянец, свидетельствовали о пережитых ею страданиях. Всадник не остался безучастным к этому призыву с ее стороны; он схватился за голову, как будто его мозг пронизала внезапная боль, и, проведя рукой по лицу, надвинул еще ниже на лоб свою широкополую шляпу. Ни это движение, ни чувства, которые его вызвали, не остались незамеченными Эдит, и ее сердце в ответ на это затрепетало.

   —      И если тот, — сказала она, — о ком я говорю, будет серьезно огорчен суровым суждением его... его... прежнего друга, скажите ему, что искреннее раскаяние есть первый шаг к искуплению; что, хотя он пал с такой высоты, подняться на которую будет ему нелегко, хотя он повинен во многих дурных делах, творившихся под прикрытием его имени, — все же он и теперь еще может частично искупить зло, лежащее на его совести.

   —      Но как? — спросил всадник тем же глухим и прерывистым голосом.

   —      Стараясь установить мир для блага своих обездоленных соотечественников, побуждая заблудших мятежников сложить оружие и разойтись. Спасая их кровь, он может искупить уже пролитую; кто потрудится для этой возвышенной цели, тот заслужит благодарность нашего поколения и добрую память потомства.

   —      Полагаю, — твердым голосом произнес ее спутник,— мисс Белленден не хочет, чтобы этим миром интересы народа были принесены в жертву интересам короны.

   —      Я еще слишком молода, — отвечала Эдит, — и не могу говорить об этом с полным знанием дела. Но раз я заговорила на эту тему, то охотно добавлю, что желала бы мира, который удовлетворил бы все партии и оградил подданных короля от военных поборов: они мне ненавистны не меньше, чем ваши меры борьбы с этим бедствием.

   —      Мисс Белленден, — сказал Генри Мортон, открывая лицо и говоря своим обычным голосом,— тот, кто утратил ваше драгоценное для него уважение, достаточно смел, чтобы защищать правоту своего дела в качестве обвиняемого. Понимая, что он не вправе рассчитывать на дружеское сочувствие, он промолчал бы в ответ на ваше суровое осуждение, но он может сослаться на лорда Эвендела, который, без сомнения, засвидетельствует, что все помыслы и усилия этого человека, особенно в настоящее время, направлены на заключение мира, и притом на таких условиях, которых не осудят даже наиболее рьяные приверженцы короля.

   Он с достоинством поклонился Эдит, которая, судя по ее речам во время этой беседы, хотя и знала, с кем разговаривает, все же, видимо, не ждала, что ее собеседник станет защищаться с такою горячностью. Смутившись, она молча ответила на его поклон. Мортон ускакал и подъехал к находившимся в голове отряда.

   —      Генри Мортон! — воскликнул майор Белленден, пораженный его внезапным появлением.

   —      Он самый, — ответил Мортон, — и он глубоко удручен суровым приговором майора Беллендена и его близких. Прошу вас, милорд, — продолжал он, обращаясь с поклоном к лорду Эвенделу, — прошу вас взять на себя труд рассказать моим друзьям о моих действиях и удостоверить чистоту моих помыслов. Прощайте, майор Белленден! Желаю вам и всем вашим всяческого благополучия. Быть может, мы еще встретимся в лучшие времена.

   —      Поверьте мне, — сказал лорд Эвендел, — я оправдаю ваше доверие, я постараюсь отплатить за те неоценимые услуги, которые вы мне оказали, и сделаю все от меня зависящее, чтобы вы предстали в истинном свете и перед майором Белленденом и перед всеми, чьим мнением вы дорожите.

   —      Зная ваше великодушие, я ничего иного не ожидал, — отозвался Мортон.

   Он кликнул своих подчиненных и поскакал полем по направлению к Гамильтону; перья их развевались и стальные шлемы поблескивали в лучах восходящего солнца. Задержался лишь один Кадди, чтобы нежно проститься с Дженни Деннисон, которая за время короткого утреннего путешествия восстановила свою власть над его чувствительным сердцем. Одинокое дерево не столько скрыло, сколько прикрыло в своей тени их tete-a-tete,[43] когда они попридержали коней, чтобы сказать друг другу «прощай».

   —     Прощай, Дженни, — сказал Кадди, с шумом выдыхая воздух из своих легких, что должно было, видимо, означать вздох, но больше напоминало горестный стон. — Ты ведь вспомнишь иногда про бедного Кадди, который по-честному любит тебя, Дженни; ты ведь будешь иногда о нем вспоминать?

   —     Конечно... когда на столе будет похлебка, — ответила злопамятная девица, не удержавшись от острого словца и от сопровождавшей его ехидной улыбки.

   Кадди, однако, не остался в долгу: он вознаградил себя по обычаю деревенских поклонников — что не явилось, надо полагать, неожиданностью для Дженни,— обхватив возлюбленную своего сердца за шею и от души поцеловав ее в обе щеки и в губы. Простившись таким образом, он повернул коня и пустился догонять своего господина.

   «Ну и черт этот парень, — подумала Дженни, вытирая губы и поправляя прическу. — А ведь он куда смелее, чем этот Том Хеллидей».

   —     Сейчас, миледи, сейчас! Боже милостивый, хоть бы старая леди ничего не заметила!

   —     Дженни, — сказала леди Маргарет, когда девушка подъехала ближе, — молодой человек, который командовал сопровождавшими нас мятежниками, не тот ли самый, что был Капитаном Попки и после этого узником в Тиллитудлеме, когда нас посетил Клеверхауз?

   Дженни, довольная, что этот вопрос не имеет отношения к ее личным делам, взглянула на свою юную госпожу, чтобы по возможности выяснить, нужно ли говорить правду или лучше о ней умолчать. Не уловив в ее взгляде никакого определенного указания, она последовала своему, инстинкту доверенной камеристки и солгала.

   —      Не думаю, миледи, чтобы это был он,—сказала она так же уверенно, как прочитала бы свой катехизис,— тот был маленький и чернявый собою.

   —      Ты ослепла, наверное, Дженни, — вмешался майор, — Генри Мортон красив и высок, и этот молодой человек не кто иной, как он самый.

   —      У меня достаточно других дел, — сказала Дженни, вскидывая головку, — чтобы не рассматривать, какой он там из себя, хотя бы он был тонок как свечка ценою в грош.

   —      Великое счастье, — сказала леди Маргарет,— что нам удалось вырваться из рук этого кровожадного и готового на все изувера.

   —      Вы, сударыня, заблуждаетесь, — сказал лорд Эвендел, — никто не вправе называть этим словом мистера Мортона, а тем более — мы. Тем, что я жив и что вы в настоящее время не томитесь в плену у фанатичного убийцы, мы обязаны только деятельному человеколюбию и быстрому вмешательству этого молодого джентльмена.

   И он подробно рассказал о событиях, с которыми читатель уже знаком, остановившись в особенности на добродетелях Мортона и несколько раз подчеркнув, словно это был его брат, а не соперник, с какою опасностью для себя он оказал ему эту совершенно исключительную услугу.

   —      Я проявил бы черную неблагодарность, — сказал он в заключение, — если бы позволил себе умолчать о достоинствах человека, которому я обязан двукратным спасением моей жизни.

   —      Я охотно думал бы о Генри Мортоне только хорошее, — заявил майор, — но признавая, что он вел себя в высшей степени благородно и по отношению к вам и по отношению ко всем нам, я все же не могу примириться с той снисходительностью, с какой ваша честь относится к его поведению в настоящее время.

   —      Нужно учитывать, — сказал лорд Эвендел,— что к такому образу действий его отчасти принудили обстоятельства, и я должен добавить, что его взгляды, хотя и не совпадают с моими, тем не менее не могут не внушать уважения. Клеверхауз, которому нельзя отказать в умении сразу распознавать людей, дал вполне правильную оценку и ему и его необыкновенным качествам: правда, его слова были пристрастны и чрезмерно суровы, но это объясняется его личными взглядами и побуждениями.

   —      Вы исключительно быстро распознали его достоинства,— ответил майор. — Он, можно сказать, вырос у меня на глазах, и до этих событий я мог бы сказать много хорошего о его нравственных качествах и добром характере; но что касается его необыкновенных талантов...

   —      Они были, видимо, неизвестны и ему самому,— ответил благородный молодой лорд, — пока обстоятельства не заставили их раскрыться, и если мне удалось их обнаружить, то произошло это лишь потому, что мы с ним говорили о вещах, в высшей степени важных и злободневных. Он теперь старается прекратить восстание, и условия мира, которые он предлагает, настолько умеренны, что я от всего сердца готов их поддерживать.

   —      И вы надеетесь, — спросила леди Маргарет,— на успешное выполнение этого плана?

   —      Я мог бы на это надеяться, будь все виги столь же умеренны в своих требованиях, как Мортон, а все приверженцы короля — столь же беспристрастны, как наш майор. Но фанатизм и раздражение с обеих сторон таковы, что едва ли что-нибудь, кроме меча, завершит эту братоубийственную войну.