Верхом на раторне - Пэт Ходжилл

Нет, но только по большей части. И насколько хуже всё, без сомнения, станет, когда её проклятая богом природа проложит себе путь на поверхность, подобно гноящейся ране.

Тогда вскрой её и умри. Ты знаешь, ты ядовита.

Почему все её бросили, и не один раз, а снова и снова? Почему они должны остаться, чувствуя, что она такое?

Г'ах, подумала она, наполовину встряхнувшись, наполовину задрожав. Бывает, лошади несут и смерть уносит людей, хотят они того или нет. Разве я в этом повинна?

Во всём, выдохнул серый ветер. Кто-то же должен быть.

Это быстро привело её в чувства. — Подожди-ка минутку.

Нет. Узри тех, кто будет судить тебя.

Через небо мерцали молнии, освещая его короткими вспышками, которые делали интервалы темноты между ними ещё более глубокими и мрачными. Фигура, возникшая в танце пепла, приобретала отчетливость с каждой вспышкой и придвигалась всё ближе, хотя, казалось, не двигалась. Она была стройной и элегантной, с бледным лицом под буйной копной чёрных волос, отмеченных белыми прядями. Серебряно-серые глаза ловили каждую вспышку молний и сохраняли её отблеск в следующей за тем темноте. Джейм не могла чётко разглядеть его руки, но она знала, что они будут такими же изящными, как и его лицо, и одетыми в перчатки из узоров шрамов. Её внезапное желание ощутить их прикосновение было таким острым, что причиняло боль. Вот наконец, кто-то, кто, без сомнения, не бросит её.

Затем он увидел её и повернул прочь.

Это только трюк, настаивала часть её разума, но боль была слишком сильной, чтобы её игнорировать.

— Торисен! — закричала она ему вслед. — Брат, не покидай меня!

— Почему нет? — Он приостановился, чтобы ответить, но смотрел искоса, не встречаясь с ней взглядом. — Чем ты можешь быть для меня, кроме как погибелью?

— Но я люблю тебя!

— Разрушение начинается с любви. Так нас учил наш отец. Так его учила наша мать. И вот, он обречён на пыль и горькую смерть, вся честь истрачена. Ты желаешь той же участи и мне?

— Нет! Никогда! Как ты можешь так говорить?

— Потому что я знаю, кто ты такая.

Его черты стали меняться, так же, как и голос, становившийся грубым, полным гнева и сбивающей с толку боли.

— Мерзкий шанир. — Её отец повернулся и злобно уставился на неё, такой же серый от пепла, каким было и его имя. Смерть сожрала его лицо, оставив только сухие кусочки кожи, прилипшие к черепу, но его серебряные глаза сверкали. — Как ты смеешь выглядеть так похоже на свою мать и не быть ею? Предан. Обманут. Ядовитый плод порченого дерева, где мой меч, моё кольцо, моя жизнь?

Под этим криком боли Джейм отскочила на шаг, но только на один. Когда-то, его ярость обратила её в паническое бегство. Она всё ещё заставляла её вздрагивать. Но она вспомнила то, что слышала в Тентире, о кадете, которого унижал собственный лорд отец и мучил брат лордан, ввергавший свою жертву в муки, о которых она могла только догадываться.

В этом и была вся суть. Она всё ещё не знала, что случилось с отцом в ту ночь, в покоях лордана. Возможно, этого не знал и тот или те, кто бросили ей сейчас вызов.

— Отец, — сказала она, — если это действительно ты, скажи мне: той ночью, в той жаркой, вонючей комнате, что сломало тебя? Я хочу понять. Прошу, расскажи мне.

Он уставился на неё. Что мелькнуло в этих мёртвых глазах — удивление, досада, гнев? Затем он откинул назад голову и завыл. Он не хотел, чтобы его понимали, и уж тем более, чтобы его жалели. В самом деле, чем бы он был, без своей мантии ярости? Он уже изменялся. Пропала заплатанная, серая куртка, протёртая до дыр за время горького изгнания и преждевременно поседевшие волосы; исчезло это заостренное, призрачное лицо.

Откормленный и самодовольный, ей улыбался Грешан, рывком оправивший свою изысканно вышитую куртку грубой рукой.

Кулаки Джейм сжались, ногти вонзились в ладони. Так вот как её отец научился жить в мире с самим собой, став тем, что изранило его?

— Нет, — сказала она самодовольно ухмыляющемуся лицу. — Он совершал ошибки. Он причинил вред многим людям, включая меня. Но он никогда не совал горячее железо в лицо невиновному и не мучил маленьких мальчиков ради забавы. Он не стал тобой.

Улыбка стоящего перед ней создания искривилась и соскользнула прочь. Ей захотелось содрать с него и его лицо, и эту вонючую куртку.

— Что случилось в твоих покоях, дядя? — потребовала она, одновременно обрадованная и раздражённая тем, что он, похоже, уплывал назад, всякий раз когда она к нему приближалась. Вспышки молний и мрак чередовались друг с другом под приглушенные возгласы грома. — Что такое ты сделал, или попытался сделать, в результате чего твой дружок Рандир был пригвождён к полу с ножом в кишках, его слуга метался, охваченный огнём, а тебя самого выворачивало в углу? Смелый мужчина. Великий воин. Папенькин сынок. Как ты умер и почему из-за твоей смерти человек вроде Халлика Беспощадного применил к себе Белый Нож? Отвечай, чёрт побери!

Она пыталась загнать его в угол своей яростью, но он выскользнул прочь, растворившись в темноте.

И снова тень сомнений. Так что же всё было — вина, галлюцинация или что-то совершенно другое? Кто просто не мог не обвинять кого-нибудь, кто продолжал пытаться толкать её в направлении, куда она совсем не желала двигаться? Такое уже случалось прежде, по крайней мере дважды.

Затем она поняла.

— Ну ладно, — сказала она бурлящему вокруг неё хаосу. — Хватит развлекаться и играть. Покажись.

Аххххххх… выдохнула буря, и воздух угрожающе застыл. Сверху просачивался мрачный, желтоватый свет, в котором плавали серые пылинки. Пепел больше не падал на Джейм, а закручивался в стену тёмного урагана, в котором она была глазом. Хотя было по-прежнему удушающее жарко, она одела обратно свою куртку и вызывающе встряхнула волосами, готовая встретиться с врагом лицом к лицу, что бы ни вышло ей навстречу.

В переменчивой темноте двигалась огромная фигура, неясно очерченная сгустками и полосками плавающего в воздухе пепла. Здесь — выступ громадного плеча; там — пещерообразная впадина глаза; и всё это время, гигантские лапы наравне с вулканом беззвучно сотрясали землю.

Джейм всё время поворачивалась к нему лицом. Это был третий раз, за последние несколько дней, когда она и слепой аррин-кен танцевали друг вокруг друга, если считать за первый тот, когда она валялась плашмя на спине, наполовину мёртвая от потери крови и наполовину выскочившая из своего тела от страха. В какой-то степени она была по-прежнему напугана — а как иначе, столкнувшись лицом к лицу с подобным созданием? — но кроме того, она была разгневана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});