Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Устроились, однако, — усмехнулся Эльри. — Наши-то из Морсинсфьёлля огня боятся…

И тут раздался крик.

В тесноте трое цвергов ухитрялись мутузить четвёртого. Что произошло — никто не понял. Бедолаге разбили лицо, поломали рёбра, наставили синяков. Потом подхватили на руки — и сунули заживо в пылающее чрево печи. Завоняло палёной шерстью, затем — подгоревшим мясом. Несчастный пытался вылезти обратно, орал, отбрасывал горящими руками раскаленную заслонку, вылезал по пояс, но всякий раз его заталкивали обратно, ловко орудуя ухватами и дико хохоча. Наконец успокоился. Трое "пекарей" явно были собою довольны.

— Жертвоприношение? — почесал в затылке Эльри.

— Казнь? — предположил Дэор.

— Просто молодые люди развлекаются, — ухмыляясь, объяснил Тидрек.

А Дарина попросту стошнило.

Кирлинги отпрянули от него с галдением. Хозяин уважительно посмотрел на молодого дверга и сам собрал извергнутое им в деревянную плошку, которую передал служанке и что-то пробормотал повелительно. Та кивнула, бросила на Дарина испуганно-почтительный взгляд и удалилась.

Между тем, гостям принесли черепа, наполненные мутной и пахучей жидкостью. Принюхавшись, Эльри просиял:

— Пойло! Ну точно — знаменитое грэтхенское пойло, настоянное на девяти травах! Сто лет не пил!

— Из чего они его варят? — спросил Дэор, — из своих подштанников?

— Не знаю, — весело ответил Эльри. — Но в голову бьёт славно! Ну, сдвинем чаши?

— Скёлль! — вздохнул Дэор, и черепа сомкнулись с гулким звуком…

— Ох, зарррраза! — крикнул Тидрек. — Клянусь бородами предков, они решили нас отравить!!!

Молодые дверги молчали, тяжело хватая воздух ртом, вытирая слёзы, ибо никогда досель не доводилось им пробовать столь крепких напитков. Когда отдышались, к ним обратился хозяин, лопоча и присвистывая на своём наречии. Дарин покачал головой:

— Что за язык! Не понятно ведь ничего!

— Похож на наше Изначальное, — заметил Борин.

— А я вот не учил, — фыркнул Дарин, — кому оно надо…

— Ну да, верно, зачем нужен язык предков, — усмехнулся Дэор. — Главное, чтобы золота в наследство оставили побольше…

— Я немного знаю Изначальное, — сказал Борин. — Наш дорогой хозяин благодарит нас за оказанную честь и рад, что тебе, Дарин, пришлось по нраву гостеприимство…

Старейшину прервал отчаянный смех путников. Смеялись до слёз. Даже Дарин.

А Борин спросил, стараясь подражать звучанием языку кирлингов:

— Зачем эти трое убили человека? Он ведь из вашего рода, не из рабов?

Старейшина пожал плечами, что-то спросил у троицы, потом ответил Борину:

— Скучно, однако. Вот хотели посмотреть чего будет, если его побить и в печку положить. Очень весело получилось, однако. Даже вашему человеку понравилось: наблевал от радости…

Борин не стал переводить тех слов. Смех от них стал бы смехом чёрного безумия, хохотом бездны страха и отчаяния. Ибо жестокими были северяне-верды, да и дверги любили драки, пытки и казни — но сжечь живьём соплеменника только затем, чтобы было весело… Это называлось брунавиг, огненное убийство, и за это платили кровью и серебром. И ещё — пеплом собственного сердца: ибо не у каждого хватит духу слушать вопли горящего заживо.

А старейшина бормотал дальше, Борин почти не слушал, и только когда толстяк умолк, почувствовал толмач, что на него смотрят, смотрят и ждут…

А затем он внезапно осознал смысл последних слов старейшины. И недоуменно заглянул ему в глаза. Хотел переспросить, ибо не верилось, но увидев выражение его лица, передумал.

Толстяк улыбался сладенькой, липкой улыбкой, от которой несло приторной сладостью трупа. В землянку вошли семь юных дев народа Цвергар. Насколько можно было судить, одежд на них не было. Борин побелел и начертал Руну Охраны. Затем тихо произнес:

— Это его дочери. Он хочет, чтобы мы оказали ему высокую честь, разделив с ними ложе и оставив им по ребёнку…

Дарин зажал рот рукой, чтобы никто не подумал, будто ему нравится это предложение. Тидрек, Эльри и Дэор переглянулись, после чего расхохотались, как безумные. К их хохоту присоединился Снорри, и упитанный старейшина, счастливый отец семи дочерей, также рассмеялся, видя радость дорогих гостей…

— Да, клянусь детородным членом Туннара, славный народ эти кирлинги! — приговаривал ювелир, хлопая себя по колену. — Придется нам попыхтеть этой ночью, дабы сохранить в их роду частицу нашей удачи…

— О храбрые витязи в свинячьих шкурах! — вторил ему Дэор, непривычно раскрасневшийся от смеха и хмельного. — О бесстрашные пожиратели плесени и священной блевотины! О, сколь прелестны девы вашего племени!

— Прекрати, Дэор! — умолял Эльри, катаясь по полу и держась за живот. — Меня сейчас порвёт на дюжину маленьких человечков!

Дарин сидел, спрятав лицо в ладони. Борин, как мог, пытался объяснить старейшине, что его дочери очень хороши собою, однако они не смогут родить детей ни от двергов, ни тем более от Дэора. Вождь нахмурился, и веселье мигом закончилось. Оружие покоилось в ножнах и за поясами, но тишина тревожно звенела, словно арфа. Кирлинги и пришельцы смотрели друг на друга, смотрели и ждали, когда же лопнет первая струна…

— Мы оскорбили их? — вполголоса спросил Асклинг. — Оскорбили отказом?

Борин кивнул.

— Спаси их, — прошептал Дарин дрожащим голосом, — спаси их… и нас. Если уж они своего сожгли из гостеприимства…

— Сын Фундина прав, — негромко поддержал Дэор, — нельзя лить кровь. Мы — гости, и нам нужна эта ночь. Спой, Борин-скальд! Отомкни словосокровищницу. Скажи свою лучшую вису. Самую лучшую! Ибо сдаётся мне, что не слышали истинных песен в этих краях…

Улыбнулся Борин-скальд. Сверкнули звёзды над Фьярхольмом, и старый Тор улыбнулся внуку из Палат Вечности. Лицо молодого сказителя сияло сокровищами древних королей, кладами, которыми в радость делиться, а в глазах его распускалась никогда не виденная им роза.

— Я скажу песнь, — произнес он торжественно, и струны тишины трепетали, подвластные его воле, — песнь о братоубийцах. О тех, кто кормит рыб глазами родичей. Слушайте же "Рассказ Короля-Ондатры о рыбной ловле в пятницу".

* * *

Я видел небо в стальных переливах,

И камни на илистом дне,

И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,

Сверкали в прибрежной волне.

И ещё было Море, и пенные гривы

На гребнях ревущих волов,

И крест обомшелый в объятиях ивы,

Чьи корни дарили мне кров.

А в странах за Морем, где люди крылаты,

Жил брат мой, и был королём,

И глядя, как кружатся в небе фрегаты,

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});