Доводы нежных чувств - Яна Завгородняя

подальше. — Никто его не видел. Как это вообще возможно? — он остановился и выставил вперёд указательный палец. — Если этот дурак решил руки на себя наложить — это будет на вашей совести.

Габриэль опустил взгляд и постучал пальцами по столу.

— У Таге на складе смотрел?

Генерал ответил не сразу и видно было, как вздымается его грудь от накатившего негодования.

— Я тебе что, собачка бегать по всей округе? — не хотелось признавать, что он забыл о самом очевидном месте пребывания тех, кто сталкивался с горечью утрат.

— Давай я схожу, — Габе поднялся со стула.

— Сиди уж, — Виктор быстро развернулся и вышел, не говоря больше ни слова. Обнаружив на крыльце Патрицию, он слегка замешкался, принимая решение, затем подошёл и встал рядом с ней около перил.

— Уехала? — спросил он коротко.

— Да, — подтвердила девушка. — Ещё днём, — Виктор кивнул и повернулся в направлении лестницы, чтобы уйти. — Она вас ждала, — Пати остановила его на последней ступени. — Сама не своя была, хоть и не говорила ничего. Но я её знаю.

Виктор обернулся и недовольно сощурился.

— Тебе только так кажется. Судя по всему, она сама не знает, чего хочет. Как в таком случае ты можешь это знать? — он не стал ждать её ответа и поспешно свернул за угол.

Оружейный склад находился на другом конце лагеря. Пройдя несколько домов и ряд обветшалых палаток, Виктор упёрся в калитку высокого металлического забора. Он не стал стучать. Эта дверь для него всегда была открыта. Генерал перешагнул через довольно высокий порог и сразу же свернул вбок, намереваясь отыскать времянку сторожа. Небольшая косая на одну сторону деревянная постройка дружелюбно покачивала входной дверью.

Прапорщик Густав Таге никогда не закрывал дверь своего жилища, формально, чтобы не пропустить, случись что, но большинство сослуживцев воспринимали открытую дверь, как приглашение пропустить по стаканчику его фирменной самогонки. Виктор отворил дверь ещё шире, чтобы её скрип оживил присутствующих, кто бы там ни находился. Коморка прапорщика была обставлена предельно скромно: к дальней стене прижимался старый топчан, напротив него стоял потрёпанный жизнью стол, одна из ножек которого сохраняла нужную высоту при помощи обломка кирпича. В стороне ютился одинокий стул, возле которого, мирно похрапывая, спал прямо на земляном полу капитан Ларсен в обнимку с костылём. Сам Таге сидел на диване и дремал, уложив седеющую голову на стол, посреди которого красовалась бутыль с мутной жидкостью, допитая до половины.

— Вспышка справа! — гаркнул генерал, стоя посреди этого вертепа.

Ларсен не отреагировал. Но Густав мгновенно подскочил со своего места и встал по стойке смирно. Подчинённые Леграна имели недостатки, и если в случае с Адамсоном мириться с ними не получалось, то в случае с прапорщиком, приходилось только удивляться его способности мгновенно трезветь, когда этого требовали обстоятельства.

— Здравия желаю, господин генерал! — отчеканил он нетвёрдым голосом.

Виктор подошёл к столу и, не сводя пренебрежительного взгляда с Ларсена, распростёртого на полу, гневно спросил.

— Ты как такое допустил, мерзавец?

— Ваша светлость, генерал, — язык Таге немного заплетался. — Никак не мог спорить со страшим по званию. Вы ж понимаете. Приказ есть приказ…

— То есть он вот так пришёл и приказал ему налить?

— Да ну, чего уж, — бормотал прапорщик. — Пришёл, смотрю — никакой, будто палками били его, ну я и проводил его к себе, а то еле на ногах держался.

— Почему ты его обратно в штаб не отвёл?

— Так я и говорю — пойдём, капитан, в штаб тебя провожу, — Невысокий Таге раболепно заглядывал в лицо генерала снизу вверх, как верный пёс, опасаясь, что ему не поверят. — А он меня послал по матери, ей Богу, Ваша Светлость, как на духу. Налей, говорит, мне бражки своей, горе у меня, хоть вешайся.

— Что, прям так и сказал?

— Слово в слово, Ваша Светлость. Ну так я чего? Я хотел было отговорить его, мол, не положено на рабочем месте, а он как грохнет кулаком по столу. Я и не стал спорить, а то мало ли. Только я не понял, что случилось. Он как опорожнил стакан залпом, так и рухнул на пол, как был.

— А остальное ты в одну харю вылакал?

— Так я ж, Ваша Светлость, за компанию, — сизоватое пухлое лицо расплылось в виноватой улыбке.

— Ладно, — остановил его Виктор. — И как теперь прикажешь его в чувства приводить?

— Ну так, ясное дело. Проспится к завтрему очухается, я его и провожу.

— Мне к завтрему не нужно! — рявкнул Виктор. — Он мне сейчас нужен в уме и в памяти, а не вот это вот! — Легран судорожно огляделся и в дверном проёме у входа приметил старое ржавое ведро. Он быстро вышел, схватил его и рывком выплеснул содержимое на спящего Ларсена, не заботясь о том, чем на самом деле оно было наполнено. К счастью, в ведре была всего лишь вода. Ларсен подскочил на месте настолько, насколько ему позволяла загипсованная нога. Он бешено огляделся, не понимая, где находится и что только что произошло. В проблеске замутнённого сознания он выхватил из расплывающейся картинки перед глазами знакомое лицо и глупо уставился на генерала. Он ничего не спрашивал. Память последовательно отвечала на вопросы, которые мужчина задавал сам себе. И когда он наконец всё вспомнил, то глухо взвыл, утирая мокрое от воды лицо грязными ладонями.

— Я мог бы отдать тебя под трибунал, чёртов сукин сын, — злобно прошипел Виктор. — Я как савраска ношусь по всему лагерю, ищу тебя, а ты тут горе своё заливаешь. Ты в своём уме?!

— Генерал, виноват, генерал, — простонал капитан. — Отдай под трибунал. Лучше смерть, чем видеть её каждый день. Не отдашь под трибунал — утоплюсь, — он снова взвыл.

Виктор не выдержал и, присев перед ним на корточки, схватил за грудки.

— Отставить сопли, Ларсен! Ты хуже бабы! Позорище! У нас сражение на носу, а ты тут. Да к чёрту её. Как пришла, так и ушла. Если бы я из-за каждой дуры страдал, чего было бы? У нас с тобой есть дела поважнее и забыть об этом равно обречь себя и людей, за которых мы отвечаем, на погибель. Мы с