Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

На ровном белом склоне алел огромный красный прямоугольник знамени. С неба сыпала снежная крупа, и потому он на глазах бледнел, становился розовым и скоро слился с окружающей белизной.

В огромной пещере горел один большой костер, и около него сидели хетти женского пола, а также дети и смотрели на ритуальное действо.

Брускин стоял у ритуальной стены, залитой старой кровью. На уровне головы комиссара на камне засохли остатки почерневшего мозга с прилипшими волосами.

Страшные и агрессивные хетти-мужчины наступали на Брускина. У передних в руках были копья с каменными наконечниками, у остальных – просто остроугольные камни.

– Хга! – скомандовал вождь, самый крупный и самый сильный, и дикари приблизились еще на один шаг.

Брускин был измучен и возбужден. Щеки его горели лихорадочным румянцем. Он был без буденовки, без очков, без штанов, но не терял надежды. И он выбросил вперед руку и заговорил скороговорно, как на митинге:

– «У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно!»[32]

– Хга!

Еще на шаг Брускин приблизил себя к мученической смерти.

– «Агностик говорит: не знаю, есть ли объективная реальность, отраженная, отображенная нашими ощущениями, объявляю невозможным знать это»[33].

– Хга!

Кремневые наконечники на копьях нетерпеливо подрагивали у его груди. Румянец исчез с растерянного лица Брускина, и из глаз побежали слезы. Дикари ждали последнего его слова.

– Эйнцике либе бобэн, хэлф мир…[34] – прошептал он вдруг и улыбнулся, и надежда, но иная надежда возникла в его глазах.

Вождь не давал свою страшную команду, и Брускин вдруг запел тоненько, тихо, нежно:

Их дер молзих ин дэм фрайтих авдернахт.Ой вос фар а ширэ дер татэ мит ди киндер занбэахт!Флэг зинген эмирес флэг дер татэ дих авекзэцинцу бомки мит а лэфэлэ!Гебн митн фингерл а кнак.Флэг ди бобэ мит гойдэрл – шоклн митн кэпэлэ.Ой вэй виншмак![35]

Немало славных страниц было вписано нашими кавалеристами в секретную книгу Великого похода, но в ряду побед больших и малых битва близ Курукшетры все же стоит особняком.

Штат Раджастхан. Близ Курукшетры.

1 апреля 1929 года

Бывшая Иванова дивизия, уменьшившаяся за годы непрерывных боев и походов до размеров сотни, томилась в ожидании командирского слова.

Были сумерки, и Новик то опускал бинокль, то вновь прикладывал его к глазам не в состоянии определить – кто же находится на другом краю огромного поля, на котором пять тысяч лет назад сражались между собой боги и люди?

Дивизия – сотня Новикова – скрывалась в кустарнике, и противник, тоже примерно сотня, их не замечая, двигался неторопливым шагом.

– Да англичанка это, Иван Васильевич! – подсказывал нетерпеливо ординарец Государев-внук.

Новик оскалился в улыбке:

– Сперва врежем, потом разберемся. – И, привстав в стременах, повернулся к своим, закричал: – Шашки наголо! Пики к бою! За мной в атаку! Марш-марш!

И как всегда, поскакал первым, а его дивизия-сотня рассыпалась на просторе лавой.

Противник их наконец заметил, занервничал, кто-то там, кажется, пытался отступить, кто-то спешиться и залечь, чтобы встретить огнем. И все-таки те решили принять бой и тоже рассыпались лавой и понеслись навстречу.

Иван обернулся к своим и крикнул весело:

– Руби до седла, остальное само развалится!

Вечерний густой воздух ответил эхом, и с той стороны донеслось:

– Руби до седла, остальное само развалится!

Лавы катились навстречу друг другу – лоб в лоб. Иван выбрал скачущего у противника первым и, направив на него коня, перекинул трофейную ханскую саблю из правой руки в левую.

Лавы смешались, зазвенела сталь о сталь, Новик привстал в стременах и вдруг услышал испуганное и радостное:

– Иван!

И по всей линии боя звон металла стал стихать, а вместо него послышались удивленные восклицания:

– Федька, ты, что ль? Тю!

– Николай! Чертяка!

– Дедушка! – это кричал Государев-внук.

Перед Новиком сидел в седле Колобок и улыбался.

И Иван плюнул от досады – он уже настроил себя на бой.

Вокруг огромного костра, на котором зажаривалась целая лесная свинья, лежали кольцом кавалеристы, гомонили, смеялись. То и дело хлопал по плечу смущенного внука Государев-дед.

Командиры лежали чуть в отдаленье и даже на отдыхе выглядели озабоченными.

– Применяем партизанскую тактику… – рассказывал Новик.

– И мы применяем… – кивнул Колобок.

– Поэтому у нас теперь не дивизия, не эскадрон, а партизанский отряд…

– И у нас партизанский…

Иван взглянул на Колобка исподлобья и продолжал со значением:

– У нас… отряд… имени… Афанасия… Никитина…

– И у нас то же самое! – воскликнул Колобок.

Новик смотрел на бывшего соратника изучающе-внимательно. Тот улыбнулся.

– Честное партийное, Иван!

Иван усмехнулся, мотнул головой, поднял кружку.

– Раз так – давай выпьем для продолжения разговора.

Они чокнулись, выпили, поморщились.

– Оно даже лучше, – подытожил Иван. – Спору будет меньше при объединении.

– При каком объединении? – осторожно спросил Колобок.

– Как при каком? – удивился Новик. – Неужто мы встретились – и разъедемся?.. У нас вместе, считай, эскадрон будет…

– А командовать им кто станет? – испытующе глядя, спросил Колобок.

– Да уж выбрали б командира… – ушел от ответа Новик.

– Уж не тебя ли?

– А хоть бы и меня… – ответил Иван, глядя в сторону.

– Во-он оно что… – протянул Колобок. – Между прочим, когда я дивизией командовал, тебя с эскадрона гнали как сраного кота! Ишь чего захотел – объединяться!

Иван напрягся, но сумел подавить в себе приступ ярости.

– Колобок, – заговорил он тихо, – мне тут индусы жаловались – банда какая-то непонятная появилась в округе, грабит кого ни попадя… Уж не ты ли это партизанишь?

Колобок не решался взглянуть в глаза Новика, но все же защитился:

– А ты небось божьим духом питаешься? Я такой же красный партизан, как и ты!

– Если ты красный партизан, то покажи мне свое красное знамя! – зло и требовательно заговорил Новик, поднимаясь, и вместе с ним стал подниматься Колобок. Они вставали, опираясь грудью о грудь.

Разговоры за столом стихли, круг распался, колобковцы стягивались за спину Колобкова, новиковцы подбирались к Ивану.

– А твое?.. – нашелся Колобков.

– Я-то покажу, а вот ты сперва покажи…

– Ну вот и покажи!..

– Так я же первый сказал.

– Ну раз сказал, вот и покажи! – брал верх Колобков.

– Колобок, – процедил сквозь зубы Новик, – если у тебя знамени нет, я…

– Ну покажи, покажи, – словно подначивал Колобков.

– Козленков! – заорал Новик.

Вмиг рядом оказался красноармеец, вмиг он скинул гимнастерку. Знамя было намотано на тело, и его размотали, развернули. Это было знамя корпуса, то самое, которое вышивала Наталья.

Молча и неподвижно смотрели на него красноармейцы.

– Теперь ты свое показывай, – тихо попросил Новик.

Колобок глянул в ответ коротко и воровато и отвел глаза. И тут же страшной силы удар Иванова кулака кинул Колобка прочь. Он полетел в костер, обрушив в огонь свинью, вскочил и кинулся к своей лошади.

– Наших бьют! – крикнул кто-то и бандитски засвистел.

И зазвенели клинки, закружились в поединках кавалеристы. И полетела на землю голова Государева-внука, срубленная Государевым-дедом. И падали с лошадей колобковцы и, не выдержав, подставили спины, и, преследуя, новиковцы стреляли им вслед.

Глава третья

В той, второй битве близ Курукшетры, которая в отличие от первой осталась вне поля зрения современников и потомков, Новиков наголову разбил Колобкова. Но главным итогом второй битвы близ Курукшетры стало то, что после нее Первый особый как боевое соединение перестал существовать. Придет время, и специалисты ответят на вопрос, как тридцатитысячный хорошо вооруженный корпус, ведомый великой идеей освобождения народа от многовекового рабства, мог практически незаметно и без последствий рассосаться на сравнительно небольшом пространстве полуострова Индостан. Придет время… А мы продолжим наш рассказ.

Индия. Город Аллахабад.

6 мая 1931 года

Аллахабадский базар гудел и шевелился. Медленно и бесцельно брел Иван вдоль длинного ряда, где сидели на земле торговцы драгоценными камнями и украшениями. Он совсем не был похож на бывшего комэска Ивана Новикова, это был индиец, обычный нищий индиец, непонятно, правда, к какой касте принадлежащий.

– А вот золото, настоящее русское золото! – прокричал ему на урду продавец, протягивая большой медный крест.