История человечества. Россия - Владимир Сядро

С Мильдой Драуле связана еще одна странность дела об убийстве Сергея Кирова. Представим себе ситуацию – совершено убийство высокопоставленного чиновника, в руках следствия находятся убийца, множество свидетелей. Где, по идее, в первую очередь должны проводиться следственные действия? Правильно, на месте преступления. Однако прежде чем следователи начали осмотр места преступления, допрос свидетелей и т. п., в Управлении НКВД начальник 4-го отделения секретно-политического отдела Коган начал допрос Мильды Драуле. На часах при этом было 16.45, с того момента как Леонид Николаев выстрелил в затылок Кирову прошло… всего 15 минут.

Откуда такая оперативность? Остается загадкой и то, где именно была Мильда Драуле в момент задержания, как ее удалось так быстро доставить в управление, почему первой стали допрашивать именно ее и т. д.

А вот допрос свидетелей в Смольном начали только через час. К тому же долго не удавалось допросить убийцу. Николаев пришел в себя, но находился в шоковом состоянии. Чтобы привести убийцу в чувство, около 19.00 его решили отправить во 2-ю городскую психиатрическую больницу.

Первый допрос Леонида Николаева удалось начать только около одиннадцати часов вечера. С первых же слов Николаев решительно отвергает наличие у него соучастников.

«Вопрос: Сегодня, 1 декабря, в коридоре Смольного вы стреляли из револьвера в секретаря ЦК ВКП(б) тов. Кирова. Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?

Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершении мною покушения на тов. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал…

Причина одна – оторванность от партии, от которой меня оттолкнули… Цель – стать политическим сигналом перед партией, что на протяжении последних 8—10 лет на моем пути жизни и работы накопился багаж несправедливого отношения к живому человеку. Эта историческая миссия мною выполнена. Я должен показать всей партии, до чего довели Николаева… План совершения покушения – никто мне не помогал в его составлении… Я рассматривал покушение как политический акт. Чтобы партия обратила внимание на бездумно бюрократическое отношение к живому человеку… Я сделал это под влиянием психического расстройства и сугубого отпечатка на мне событий в институте…»

Расследование тем временем переходило в ту фазу, когда о нем узнавали все больше и больше людей. В 18.20 Филипп Медведь отправил первое донесение в Москву: «Наркомвнудел СССР – тов. Ягода. 1 декабря в 16 часов 30 минут в здании Смольного на 3-м этаже в 20 шагах от кабинета тов. Кирова произведен выстрел в голову тов. Кирову шедшим навстречу ему неизвестным, оказавшимся по документам Николаевым Леонидом Васильевичем, членом ВКП(б) с 1924 г., рождения 1904 г. Тов. Киров находится в кабинете… Николаев после ранения тов. Кирова произвел второй выстрел в себя, но промахнулся. Николаев опознан несколькими работниками Смольного (инструктором-референтом отдела руководящих работников обкома Владимировым Вас. Тих. и др.) как работавший ранее в Смольном. Жена убийцы Николаева по фамилии Драуле Мильда, член ВКП(б) с 1919 г., до 1933 г. работала в обкоме ВКП(б). Арестованный Николаев отправлен в управление НКВД ЛВО. Дано распоряжение об аресте Драуле. Проверка в Смольном производится».

Вторая телеграмма в Москву, которую Медведь отправил в 22.30, не содержала ничего необычного, в ней сообщалось, что проведен допрос Мильды Драуле, что у Николаева было оружие с просроченной регистрацией и др. А вот третья, отправленная в 0.40 2 декабря, была очень неожиданной: «В записной книжке Николаева запись: «герм. тел. 169-82, ул. Герцена 43». Это действительно адрес германского консульства. С этого момента у следствия появляется так называемая «иностранная» версия.

Утром 2 декабря в Ленинград прибыли Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Ягода, его заместитель Агранов, группа ответственных работников ЦК и НКВД. С вокзала Сталин, Молотов, Ворошилов и Жданов поехали в больницу имени Свердлова, где находилось тело Кирова, затем – на Каменноостровский проспект, к вдове погибшего, и уже оттуда – в Смольный. Там вождь приказал привести к себе Николаева.

Допрос убийцы – еще один эпизод дела, о котором источники сообщают противоречивую информацию. Некто Кацафа, сотрудник НКВД, охранявший Николаева в камере, в своем рапорте докладывал следующее: «Передавая мне Николаева в Смольном, заместитель начальника оперода НКВД Гулько сказал, что этот подлец Николаев в очень грубой форме разговаривал со Сталиным, что отказался отвечать на его вопросы». А уже упоминавшийся нами Антон Антонов-Овсеенко описывал встречу Сталина и Николаева так:

«Сталин спросил:

– Вы убили Кирова?

– Да, я… – ответил Николаев и упал на колени.

– Зачем вы это сделали?

Николаев указал на стоящих за креслом Сталина начальников в форме НКВД:

– Это они меня заставили! Четыре месяца обучали стрельбе. Они сказали мне, что…»

По версии Антонова-Овсеенко, «начальники в форме НКВД» – это Медведь и его заместитель Иван Запорожец. Одни источники дружно подхватывают этот эпизод, дополняя его подробностями: мол, свидетелями этого допроса были второй секретарь обкома Чудов и прокурор Пальчаев. Чудов якобы перед своим арестом успел рассказать о словах Николаева, Пальчаев же, понимая, что он стал нежелательным свидетелем, застрелился.

Но при этом другие исследователи версию Антонова-Овсеенко столь же дружно опровергают, утверждая, что все это – не более чем художественный вымысел автора. Хотя бы потому, что Запорожца в тот момент не было не только в Смольном, но и в Ленинграде – с августа 1934 года он находился на лечении в госпитале, а в ноябре отправился в санаторий в Сочи.

После допроса Николаева Сталин потребовал привезти к нему охранника Борисова. Ведь он – один из главных свидетелей, он может многое рассказать. Охранника содержали в Управлении НКВД и должны были привезти в Смольный на машине. Но через полчаса приходит сообщение – Михаил Борисов по пути в Смольный погиб в автомобильной катастрофе…

В тот же день, 2 декабря, «Правда» и другие центральные газеты на первой полосе в траурной рамке помещают сообщение: «Центральный комитет ВКП(б) и советское правительство с прискорбием сообщают, что 1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут от рук подосланного врагами рабочего класса убийцы погиб член Политбюро и ОРГбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров». Как видим, если следствие пока основной акцент делает на бытовую версию, то газеты говорят о «подосланном врагами рабочего класса убийце».

Кто же эти «враги»? Все ждут, что скажет и сделает один человек, какой «сигнал» он подаст. И вскоре, буквально в тот же день, «сигналы» начали поступать.

2 декабря Сталин приказал руководству ленинградского НКВД предоставить данные о «контрреволюционной деятельности» бывших членов зиновьевской оппозиции. Ему на стол кладут дело агентурной разработки под названием «Свояки». Название не случайно – в нем был намек на поиск связей между троцкистами и зиновьевцами. К делу были приобщены ордера на арест нескольких бывших оппозиционеров, выписанные еще в октябре 1934 года. Однако Киров не санкционировал арест, и эти люди оставались на свободе. В деле «Свояки» значились все, кто вскоре будет проходить с Николаевым по одному процессу. Уже 2 декабря трое из них были арестованы, а в партийные органы пошла директива – составить списки всех бывших оппозиционеров.

Впрочем, следствие продолжало придерживаться версии о бытовых мотивах убийства: на допросах Николаева упорно «подводили» именно к таким признаниям, мотивы преступления – увольнение с работы и неудовлетворенность жизнью.

Но вечером 4 декабря, когда Сталин вернулся в Москву, направление следствия меняется – оно начинает активно разрабатывать «троцкистско-зиновьевскую» версию. В тот же день Сталин приказывает заменить группу ленинградских следователей новой следственной группой (все члены этой группы, за исключением популярного в те годы писателя Льва Шейнина и сбежавшего к японцам

Генриха Люшкова, в 1937–1938 годах были расстреляны). И в тот же день новый руководитель сообщает – агенту, подсаженному в камеру Николаева, удалось выяснить, что лучшими друзьями убийцы Кирова были «троцкисты» Котолынов и Шацкий[17].

Момент, когда следствие начало активно «склонять» Николаева к признаниям, что он действовал по указке некой «троцкистско-зиновьевской» группы, многие считают отправной точкой «Большого террора», который вскоре перемолол в своих жерновах миллионы судеб. Но поначалу следствие продолжало разрабатывать «иностранную» версию.

В любом другом подобном деле «иностранный след» был бы очень перспективным. Но с каждым днем становилось все яснее, что эта версия переходит в категорию все более и более «запасной». Из Кремля следствию все четче дают понять, какие именно «показания» хотят получить от Николаева. Но убийца упорствует, отрицает связь с «троцкистами» и «зиновьевцами» и их участие в подготовке и исполнении убийства. Он разве что признает, что на решение совершить террористический акт в какой-то мере повлияли разговоры с некоторыми «троцкистами», однако этих людей он знал «не как членов группировки, а индивидуально».