Одесситки - Ольга Приходченко

С нескрываемой радостью я неслась впереди бабки домой. Главное было успеть к булочной на Слободской улице, чтобы она ещё была открыта. Сама булочная уже не работала, но в это время выгружались машины со свежим хлебом. Бабушка покупала у грузчиков хлеб, а мне сдобную булку. Если в этот день работал дядя Ваня, то мне везло вдвойне. Это был давний бабушкин знакомый. Мальчик, которого она спасла во время войны. Она бежала с ним из сарая на Новом рынке, когда её румыны арестовали. «Спасительница моя от верной погибели», так он её называл. Радостно обнимал бабку: «Тётя Поля, тётя Поля!» И только плакал. Потом расспрашивал обо всех, о маме, Аллочке, Лёньке. Наотрез отказывался брать у бабушки деньги за хлеб, а мне совал несколько горячих, пахнущих ванилью булок: «Аллочку и маму угостишь. Тёть Поля, как она на Соцкого схожа, это же надо, одно лицо. От, Оля, у тебя был батя, царство ему небесное, таких теперь не сыскать. Да, тётя Поля? От рисковый был мужик! Что он вытворял прямо на глазах у румын! Сколько людей спас! Кому только рассказать, не поверят».

— Да, Ванечка, вот от него идём, сегодня навестили.

— Я уж тоже его навещу как-нибудь.

— Так не найдёшь, Ванечка, всё ж вокруг захоронено, ни рядов, ни порядка.

— Я найду, у меня хороший указатель есть. Мы ж с Аннушкой тогда чумаков насадили Соцкому и хлопчику этому, раненому морячку. Ну, который вместе с Соцким в один день помер.

Теперь, в восьмом классе, с бабушкой на кладбище я могла сходить только в воскресенье. И то, если хоть немного оставалось у меня свободного времени. Прямо с мясо-контрольной станции я подходила к остановке 15-го трамвая и поджидала бабку, ехавшую с Тираспольской площади. Она махала мне из вагона рукой. Мы в темпе неслись к могилкам, быстро прибирались и назад домой. К тёте Тане даже не заходили, некогда было. Но связь поддерживалась, она всегда что-то оставляла за оградкой, то ли баночки с водой, то ли свечки, воткнутые в могилки. Иногда находили записочку в бутылке, тётя Таня сообщала, что в следующее воскресенье будет панихида по какому-нибудь священнослужителю, захороненному на Слободском кладбище. Но, с переездом на Фонтан, у бабушки не хватало ни сил, ни времени для этих посещений.

По понедельникам и четвергам занятий в школе у нас не было, мы топали на производственную практику. Вставать приходилось раньше обычного, первая смена на фабрике начиналась в восемь утра. Работали мы до обеда, а после него ещё один час у нас были лекции по технике безопасности и теории: по производству кондитерских изделий, рецептуры. Вообще, по большому счёту, по правде, если на то пошло, было интересно. А самое главное, на фабрике никто нас не считал детьми, а настоящими работницами — только в качестве учениц. И требовали от нас выполнение работ по правилам, по-настоящему строго. Ох, и уставали же мы! Даже я, привыкшая в принципе к выполнению физической работы, отнюдь не белоручка, уставала. Что уж говорить о Лильке Гуревич — патологической бездельнице. Та вообще валилась с ног, еле я её доплюхивала домой. Прямо в прихожей всю одежду я с себя снимала, отмывалась, обедала и неслась обратно в город к маме на работу. Бабушка всё выстирывала и проветривала на балконе. И, несмотря на это, от меня разило за километр, как выражалась Алка, эссенциями, удушающими всё живое. Даже в трамвае я чувствовала, что люди принюхиваются ко мне и стараются отойти подальше. В цехах нам разрешалось есть конфет кто сколько хочет, хоть лопни. Что мы поначалу и делали. Но разве много этой карамели съешь? С утра ещё зайдёшь в цех, одну карамельку «гусиную лапку» сгрызёшь или «раковую шейку», и всё. Жара, духота, пить постоянно хочется. Через нос запах этой эссенции начинает драть горло. А ещё всех нас стараются определить на самый отвратительный участок работы — протирать тряпками, намоченными в той же эссенции, металлические коробочки, в которые фасуют разноцветные леденцы. Причем без перчаток, на руках от этого появляются трещины, потом язвы, ещё в коробочках часто остаётся мелкая стружка, не углядела — здесь же порез, или об острый край этих ненавистных коробок, или о стружку. Одна надежда оставалась, через полгода должны были перевести в другой цех. Моя Лилька попала в мармеладный и рассказывала просто небылицы, как девчонкам повезло. Мне казалось, что карамельный цех — самый вонючий во всей фабрике. Но произошло «ЧП».

Это случилось поздней осенью. День выдался пасмурный, холодный, северный ветер, как скаженный, носился по улицам города. Особенно это ощущаюсь в нашем «новом» районе. Большие свободные пространства позволяли резвиться ветрам на полную катушку. Лилька, как всегда, зашла за мной, и мы, получив от бабушки завтрак, понеслись на остановку. К 6-й станции Большого Фонтана трамвай приползал набитый по самое никуда. В летнее время выручали старые немецкие трамваи с прицепами, их одесситы обожали. Могли на спор ждать их часами, дело в том, что они были «открытыми», т. е. одни металлические ограждения без окон и дверей, металлические сиденья. Летом ездить на них было сплошным удовольствием. Единственный недостаток и, надо заметить, немаловажный, они безумно тарахтели всеми своими металлическими деталями одновременно. Уже на 6-й станции слышно было, что к 7-й приближается Фонтанский любимчик. Ещё этот трамвай уж очень не любил чересчур любопытных пассажиров. Несмотря на то, что на каждом окошке красовалась табличка «Не высовываться из окон» и постоянные напоминания кондукторов с красочными описаниями, как на той неделе вот такой же, как и вы «умный», выставил свою голову с длинным носом, так её и потерял — хрясть об столб — и нету, а мне за вас отвечать. Шо вы там не видели? Ага, уже локоть зацепило, так вы от тут и сходите, как раз остановочка «Поликлиника». Подлечат там, может, поумнеете, а то из-за таких премии не дождёшься.

И так весь маршрут кондукторской неумолкаемой трескотни, перекрикивающей даже скрежет ползущего из последних сил летнего одесского трамвая — единственной отрады и надежды жителей Фонтана добраться до города. Но осенью открытые трамваи с маршрута снимали и отправляли в депо, каждый год уверяя одесситов, что они своё отжили и больше на линию не выйдут. Но, как всегда, неожиданно в Одессу врывалось лето, и в виде исключения и по просьбе одесситов, из-за «непредвиденного» в этом году количества отдыхающих, «подпаянный, подмазанный, подкрашенный» ветеран приступал к своим обязанностям в очередной «последний» год. Осенью оставалась одна надежда на автобус. Нам надо было выходить на 3-й станции Фонтана, а это значит, что сзади втискиваться в автобус ни под каким видом нельзя. Пассажиры на следующих остановках утрамбуют тебя так, что ты окажешься, помимо своей воли, в середине вагона. Попробуй теперь выбраться. Вынесут только со всеми остальными не раньше, как на конечной остановке. Никакие вопли, что тебе надо выйти на следующей, никто не поймёт, всё бесполезно.

Пользуясь ежедневно трамваями в любое время года, я научилась ориентироваться в любых ситуациях. Но, случалось, что и я попадала в сугубо одесские приколы. Тёплыми летними днями-вечерами жители выносили стулья, табуреты, скамеечки на улицу, располагались возле своих окон и пили чай на свежем воздухе. С появлением первых телевизоров эта традиция приобрела всеобъемлющий характер. Если раньше на подоконниках стояли радиолы, проигрыватели, которые гремели на всю округу, то теперь их место стали занимать телевизоры. Вокруг окна с телевизором, обращённым экраном на улицу, в первом ряду сидели хозяева, следом соседи и близкие друзья. А уж дальше всё зависело от телевизионной передачи.

По улице Свердлова (бывшей Канатной) проехать трамваем нужно было во что бы то ни стало до начала футбольного матча. Иначе хана. Но если ты попал, то сиди и не дёргайся, а главное, не пикай ни под каким видом, иначе нарвешься на «ласковые» слова болельщиков. У них начинается серьёзное обострение болезни под общим названием — футбольный фанат. Эта болезнь удивительно заразна в нашем городе. Одесские болельщики штурмом брали все виды транспорта, двигающегося в сторону стадиона. А как же, сегодня играет одесский «Черноморец»! Ставки на Соборке уже сделаны, каждый знает, с каким счётом закончится этот незабываемый матч. Итог один, спроси у любого — только наша победа!

Чем ближе к стадиону, тем уверенность в ней растёт безоговорочно. Трамвай пропускал эту лавину людей, которые стекались с близлежащих улиц водно полнокровное русло, направляющееся в Парк культуры и отдыха имени Тараса Григорьевича Шевченко. Пассажиры безропотно сидели на своих местах, пережидая, пока поток схлынет или получится разрыв и можно ехать дальше. Самыми спокойными были те, кому «до конца», у кого был с собой груз — пара увесистых кошёлок или авосек. У меня всегда был с собой приличного веса груз и, как всегда, либо роман, что чаще, либо учебник, тогда меня взглядом уважала кондукторша.