Источник - Айн

— Нет, не кроется, — неуверенно сказала она, — наверное, нет, и все же…

— Когда говоришь об отвлеченных материях, нельзя понимать все буквально. Конечно, ты войдешь. Ты не утратишь по дороге свою личность, наоборот, приобретешь более широкую, такую, что вместит все другие и всю вселенную.

— Но как? Что это значит конкретно?

— Теперь ты видишь сама, как трудно рассуждать об этих вещах, ведь весь наш язык — это выражение индивидуализма со всеми его понятиями и предрассудками. Личность — это иллюзия, не более. Нельзя построить новый дом из одних обломков старого. Не стоит рассчитывать понять меня полностью в рамках нынешнего концептуального аппарата. Наш ум отравлен эгоизмом, его предрассудками и заблуждениями. Нам не дано знать, что будет добром и злом в обществе бескорыстия, мы не можем судить, что и как будем чувствовать тогда. Сначала надо разрушить эго. Вот почему разум так ненадежен. Мы не должны думать. Мы должны верить. Верить, Кэти, даже вопреки разуму. Не задумывайся. Верь. 11олагайся на сердце, а не на рассудок. Не думай, а чувствуй и верь.

Она сидела молча, собравшись, успокоившись, и все же выглядела так, будто по ней проехал паровой каток. Она покорно прошептала:

— Вы правы, дядя… я… я не могла сама все так понять, я имею в виду, мне казалось, что я должна думать… Но вы правы… то есть, если я могу правильно выразить свою мысль… если я могу правильно

употреблять слова… Да, я буду верить… я постараюсь понять… Нет, не понять. Почувствовать, я хочу сказать, поверить… Но хватит ли у меня сил? После разговора с вами я всегда чувствую себя такой ничтожной… Видимо, я в чем-то была права: я недостойна… но это неважно… это неважно…

Когда на следующий день вечером позвонили в дверь, Тухи сам пошел открыть.

Он с улыбкой впустил Питера Китинга. После суда Тухи ожидал появления Китинга, он знал, что Китингу надо будет встретиться с ним. Но ждал, что Китинг появится раньше.

Китинг вошел с неуверенным видом. Казалось, руки у него отяжелели и оттягивали плечи. Веки набрякли, лицо было одутловатым.

— Привет, Питер, — энергично сказал Тухи. — Пришел повидаться? Входи же. Очень кстати. У меня весь вечер свободен.

— Нет, — ответил Китинг. — Я пришел к Кэти.

Он избегал смотреть на Тухи и не видел выражения его глаз за очками.

— К Кэти? Ради Бога! — непринужденно сказал Гухи. — Раньше ты никогда к ней не приходил, так что мне не пришло в голову, но… Проходи, думаю, она дома. Вот сюда… ты не знаешь, где ее комната? Вторая дверь.

Китинг, тяжело шаркая ногами, прошел по коридору, постучал в дверь и вошел после ответа. Тухи стоял, задумчиво глядя ему вслед.

Кэтрин, увидев Питера, вскочила. Минуту она стояла с глупым видом, не веря глазам, потом бросилась к кровати, схватила лежавший там пояс и торопливо засунула его под подушку. Сбросила очки, спрятала их в кулаке, а потом опустила в карман. Она не знала, что хуже: остаться как есть или присесть за туалетный столик и накраситься в его присутствии.

Она не видела Китинга шесть месяцев. Последние три года они изредка виделись, иногда вместе обедали, пару раз ходили в кино. Они всегда встречались на людях. После знакомства с Тухи Китинг не решался заходить к ней домой. При встречах они разговаривали так, словно ничего не изменилось. О женитьбе они давно не заводили

речи.

— Добрый день, Кэти, — тихо сказал Китинг. — Не знал, что

теперь ты носишь очки.

— Только когда читаю… я… Добрый вечер, Питер… Наверное, вид у меня ужасный сегодня… Я рада видеть тебя, Питер…

Он тяжело опустился на стул, не снимая пальто, держа шляпу в руке. Она стояла, беспомощно улыбаясь. Потом сделала нерешительный округлый жест рукой и спросила:

— Ты просто заскочил на минутку или… Может, снимешь пальто?

— Нет, я не на минутку. — Он поднялся, бросил пальто и шляпу на кровать и впервые за все время улыбнулся, спросив: — Но может быть, ты занята и прогонишь меня?

Она прижала подушечки пальцев к глазам и быстро-быстро отдернула их. Она должна была вести себя с ним как всегда при встречах, чтобы голос звучал легко и непринужденно.

— Нет, нет, я совсем не занята.

Он присел и протянул к ней руку в молчаливом приглашении. Она быстро подошла к нему, вложила свою руку в его, и он притянул ее к себе на ручку кресла.

Свет лампы падал на него, и она уже достаточно овладела собой, чтобы заметить выражение его лица.

— Питти, — воскликнула она, — что с тобой? Ты выглядишь просто ужасно.

— Я пил.

— Но не так же.

— Именно так. Но теперь с этим покончено.

— В чем же дело?

— Я хотел тебя видеть, Кэти. Я хотел тебя видеть.

— Милый, что они сделали с тобой?

— Никто ничего со мной не сделал. Теперь со мной все в порядке. Поэтому я и пришел сюда… Кэти, ты когда-нибудь слышала о Хоптоне Стоддарде?

— Стоддард?.. Не знаю. Имя мне где-то встречалось.

— Аадно, неважно, не затрудняйся. Только я подумал, как все странно. Видишь ли, этот Стоддард, старый мошенник, не мог больше терпеть угрызений совести и, чтобы загладить свои грехи, преподнес городу большой дар. А я… когда мне стало невмоготу терпеть, я решил, что могу искупить их единственным образом, сделав то, чего мне на самом деле хотелось больше всего, — прийти к тебе.

— Что ты не мог больше терпеть, Питер?

— Кэти, я сделал большую подлость. Когда-нибудь я тебе расскажу, только не сейчас… Ты могла бы простить меня… простить не расспрашивая? Тогда я буду думать, что прощен человеком, который никак не может простить меня. Человеком, которого нельзя обидеть и который поэтому не может простить… Но от этого мне только хуже.

Кэтрин, казалось, ничуть не удивилась. Она с готовностью

произнесла:

— Я прощаю тебя, Питер.

Он несколько раз медленно склонил голову и сказал:

— Благодарю тебя.

Она прижалась к нему щекой и прошептала:

— Тебе так много пришлось пережить, Питер.

— Да, но теперь все в порядке.

Китинг притянул ее к себе и стал целовать. Он больше не думал о храме Стоддарда, а она не думала о добре и зле. В этом не было нужды, они оба были чисты.

— Кэти, почему мы не поженились?

— Не знаю, — ответила она. И добавила торопливо, только потому, что сердце ее застучало и она не могла не сказать что-то, но и не могла позволить себе воспользоваться моментом: — Наверное, мы оба знали, что нам не надо торопиться.

— Нет, надо. Если мы уже не опоздали.

— О, Питер! Ты… уж не делаешь ли ты мне снова предложение?

— Кэти, прошу тебя не удивляться. Если ты удивишься, я пойму так, что все эти годы ты испытывала сомнение. Это было бы для меня сейчас ужасно. Я пришел именно сделать тебе предложение. Мы поженимся. Поженимся, не теряя времени.

— Да, Питер.

— Нам не нужны объявления, приготовления, гости, церемонии п прочее. Из-за них мы все время откладывали нашу женитьбу. Честно, не могу понять, как мы могли пустить все на самотек… Мы никому ничего не скажем, просто исчезнем из города и поженимся. Объясним и объявим всем после, если кому-то потребуется объяснить. Это касается твоего дяди, моей матери, ну и других.

— Да, Питер.

— Завтра ты бросишь твою чертову работу. Я договорюсь на службе о месячном отпуске. Гай, конечно, взбеленится, интересно

будет на него посмотреть. Упакуй нужные вещи, много не потребуется, и не беспокойся о макияже, между прочим… ты вроде сказала, что выглядишь сегодня ужасно? Так вот, ты никогда так чудесно не выглядела. Я буду здесь послезавтра в девять утра. К тому времени у тебя все должно быть готово.

— Да, Питер.

Когда он ушел, она бросилась на кровать, плача навзрыд, не сдерживаясь, забыв о достоинстве, забыв обо всех делах и заботах.

Эллсворт Тухи оставил дверь кабинета открытой. Он видел, как Китинг прошел мимо, не заметив его открытой двери. Потом Тухи услышал рыдания Кэтрин. Он подошел к ее комнате и вошел без стука. Он спросил:

— В чем дело, дорогая? Питер обидел тебя?

Она приподнялась на кровати, посмотрела на него, отбросив волосы с лица назад, не сдерживая искупительных рыданий. И выпалила первое, что пришло ей в голову и что ей почему-то захотелось сказать. Она сказала нечто, чего сама не поняла, но он понял:

— Я вас не боюсь, дядя Эллсворт!

XIV

— Кто? — выдохнул Китинг.

— Мисс Доминик Франкон, — повторила горничная.

— Да ты пьяна, идиотка!

— Мистер Китинг!..

Он уже был на ногах, оттолкнул ее с дороги, выскочил в гостиную и увидел стоявшую там, в его квартире, Доминик Франкон.

— Привет, Питер.

— Доминик!.. Доминик, откуда ты? — Над всеми его эмоциями: гневом, недоверием, любопытством, польщенным самолюбием — возобладала признательность Всевышнему за то, что матери нет дома.

— Я звонила тебе на работу. Мне сказали, что ты уехал домой.

— Я очень, очень рад. Какой приятный сюр… А, к черту этикет. Я всегда стараюсь быть с тобой корректным, но ты видишь меня