Ксеноцид - Орсон Кард

— А потом что? Десколада исчезнет?

— Не уверена. Думаю, нам придется встроить в нее новый ген, чтобы она самоуничтожилась после выполнения работы. Для образца мы воспользуемся генами Ванму. Так что, Ванму, ты в буквальном смысле слова станешь прародительницей всей планеты.

Ванму рассмеялась:

— Замечательная шутка получится! Все так гордятся своей избранностью, однако исцеление придет от такой, как я! — Но вдруг ее лицо помрачнело, она спрятала его в ладонях. — Как я могла помыслить об этом? Я стала такой же заносчивой и самоуверенной, как самый худший из них.

Хань Фэй-цзы положил ей на плечо руку.

— Не кори себя так. Твои чувства естественны. Они скоро уйдут. Суждено терзаться только тем, кто построил на них свою жизнь. — Он повернулся к Эле. — Но здесь встают некоторые этические проблемы.

— Я понимаю. И, считаю, лучше рассмотреть эти проблемы прямо сейчас, не откладывая, пусть даже у нас ничего не получится. Мы говорим о генном изменении всего населения планеты. Конгресс поступил крайне жестоко, когда проделал такое с вашим миром, не заручившись согласием народа. Позволительно ли нам расправиться с несправедливостью тем же самым методом?

— Более того, — добавил Хань Фэй-цзы, — вся наша социальная система держится на говорящих с богами. Большинство отнесется к подобному изменению, как к бедствию, насланному на нас разгневавшимися богами. Если станет известно, кто источник этой «чумы», нас немедленно казнят. Возможно, впрочем, и такое, что, когда по планете распространится весть, что говорящие с богами больше не слышат глас божий, обыкновенные люди восстанут и поубивают их всех. Они освободятся от МПС, но тут же погибнут!

— Мы обсудили этот вопрос, — ответила Эла. — И теряемся в догадках, как правильнее поступить. На данный момент решение кажется весьма спорным, потому что мы еще не декодировали Десколаду и, может быть, не декодируем никогда. Но если удастся справиться с этой задачей, то, по нашему мнению, выбор — применять сверхрасщепитель или не применять — полностью останется за вами.

— За людьми Пути?

— Нет, — покачала головой Эла. — Прежде всего, за вами, Хань Фэй-цзы, Си Ванму и Хань Цин-чжао. Только вы будете знать о том, что случилось в действительности, и даже если ваша дочь не верит нам, она представляет точку зрения говорящих с богами Пути. Если мы решим проблему, обратитесь с вопросом к ней. Поставьте этот вопрос перед собой. Есть ли какой-нибудь способ привнести названные изменения в мир Пути таким образом, чтобы они никому не повредили? И если есть, стоит ли вообще это делать? Нет, сейчас ничего не говорите, ничего не решайте. Просто подумайте. Мы информируем вас, если такое станет возможным. А последнее слово останется за вами.

Лицо Элы исчезло.

Джейн еще немного задержалась.

— Ну что, стоило тебя будить или нет? — поинтересовалась она.

— Да! — воскликнула Ванму.

— Приятно узнать о себе, что на самом деле ты нечто большее, чем привыкла считать, а? — усмехнулась Джейн.

— О да, — отозвалась Ванму.

— Тогда ложись спать, Ванму. И ты, мастер Хань. Твоя усталость уже выплывает наружу. Какая от тебя будет польза, если сляжешь? Ибо, как не раз говорил Эндер, мы должны делать все, что в наших силах, но не лишаться этих сил, ведь тогда мы ничего не сможем сделать.

И она тоже исчезла.

Ванму снова разрыдалась. Хань Фэй-цзы опустился рядом с ней на пол, положил ее голову себе на плечо и начал тихонько баюкать, успокаивая:

— Ну, тише, тише, дочь моя, моя ненаглядная. В своем сердце ты уже знала, кто ты есть на самом деле, и я знал, я все видел. Твое имя было очень мудро дано тебе. Ведь если Лузитания действительно совершит чудо, ты станешь Великой Матерью нашего мира.

— Мастер Хань, — прошептала она. — Я плачу больше из-за Цин-чжао. Мне судьбой было дано больше, чем я надеялась. Но кем станет она, когда лишится голоса богов?

— Надеюсь, — произнес Хань Фэй-цзы, — она снова станет мне истинной дочерью. Станет такой же свободной, как ты. Ты — моя дочь, плывущий по зимней реке лепесток, принесенный мне из края вечной весны.

Он качал ее и успокаивал, пока она не заснула у него на плече, затем бережно опустил ее на циновку и отправился укладываться спать в своем углу комнаты. Впервые за много дней в его сердце распустилась надежда.

Когда Валентина пришла навестить в тюрьме Грего, мэр Ковано сказал ей, что в камере у него сейчас находится Ольядо.

— А разве Ольядо не на работе?

— Вы, наверное, шутите, — ответил Ковано. — Он отлично умеет управляться с рабочими, но, когда речь заходит о спасении мира, работа может и подождать, кто-нибудь подменит его.

— Только не стоит заходить чересчур далеко в своих ожиданиях, — осадила его Валентина. — Это я настояла, чтобы к проекту привлекли Ольядо. Надеюсь, он чем-нибудь поможет нам. Но он не физик.

Ковано пожал плечами:

— А я не тюремщик, ну и что? Каждый исполняет то, чего от него требует сложившаяся ситуация. Я понятия не имею, связано ли это с приходом Ольядо или с недавним визитом Эндера, но что-то там сегодня более шумно, чем… чем обычно, когда камера занята трезвым обитателем. Ведь в нашем городе чаще всего заключают в тюрьму за появление на улице в нетрезвом состоянии.

— Что, сюда приходил Эндер?

— Прямиком от Королевы Улья. Эндер хочет поговорить с вами. Он спрашивал меня, но я не знал, где вы.

— М-да. Ладно, сначала я повидаюсь с Грего, а потом пойду к нему.

А Валентина была со своим мужем. Джакт готовился к отправке на орбиту, чтобы снарядить судно на случай, если возникнет необходимость срочно покинуть планету. Также он должен был проверить, годится ли к полету корабль, на котором много десятилетий назад колонисты прилетели на Лузитанию. С тех пор судно ни разу не использовали по прямому назначению, сейчас на нем хранили семена, гены и эмбрионы привезенных с Земли животных и растений, которые когда-нибудь могли потребоваться. Джакта не будет по меньшей мере неделю, может, больше, а Валентина не могла позволить ему улететь просто так, не повидавшись с ним перед отлетом. Он бы понял ее, он знал — всех сейчас поджимает время. Но Валентина прекрасно сознавала, что она не относится к ключевым фигурам в происходящих событиях. Она принесет пользу немного позже, когда напишет историю случившегося.

Однако, попрощавшись с Джактом, она не сразу направилась в офис мэра, чтобы повидать Грего, а решила немного прогуляться по городу. Поверить невозможно, что не так давно — сколько дней минуло с тех пор? — или недель? — здесь, на прассе, собралась толпа, опьяненная алкоголем и яростью, распаляющая себя жаждой убийства. Теперь здесь было тихо. Снова повсюду зеленела трава, вытоптанная в ту ужасную ночь.

Но умиротворенности здесь больше не ощущалось. Напротив. Валентина прибыла сюда в мирные времена, и в центре колонии весь божий день ключом била жизнь. Сейчас же на улицах лишь изредка мелькали люди, и на лицах у них было написано виноватое выражение, словно они что-то украли. Их глаза смотрели в землю, прямо под ноги, как будто прохожие боялись, что, если не будут следить за каждым шагом, тут же споткнутся и упадут.

Отчасти причиной всеобщей мрачности был стыд, решила Валентина. Сейчас в городе не найдется такого здания, в стене которого не зияла бы огромная дыра, откуда были выдраны кирпичи или даже целые плиты, предназначенные для строительства собора. С прассы, по которой шла Валентина, виднелось по меньшей мере несколько таких дыр.

Однако, как она втайне подозревала, именно страх, а не стыд, лишил Милагр обычной жизнерадостности. В открытую никто не заговаривал об этом, но все же Валентина уловила пару словечек, заметила несколько взглядов, украдкой брошенных в сторону холмов, протянувшихся к северу от колонии, и сразу все поняла. Колонией владел вовсе не страх перед надвигающейся флотилией. Людей тяготил не стыд за убийство целого леса пеквенинос. Их страшили жукеры — черные тени, периодически появляющиеся на фоне холмов или выныривающие из окружающей город травы. Детей, столкнувшихся с жукерами, ночь напролет мучили кошмары. Сердца взрослых мужчин сжимались от панического ужаса. Голографические записи, сделанные во времена Нашествия жукеров, то и дело требовали в местной библиотеке. Люди хотели убедиться, что человечество все-таки одержало победу над жукерами. Но картины эти не приглушали ужас, наоборот, страх все сильнее сжимал сердца жителей колонии. Прекрасный и чистый образ этих существ, выведенный Эндером в первой написанной им книге «Королева Улья», для многих колонистов, точнее для большей части жителей Милагра, остался в прошлом, бесследно испарился из памяти, ведь теперь, понеся наказание, люди отбывали своего рода тюремное заключение, а надзирателями были рабочие Королевы Улья.