Леди Арт - Дарья Кей

с вопросом, который он не успел задать и на который никто бы ему не ответил.

Оставалось только думать и ждать. Эдвард всё равно не мог заниматься больше ничем. Он ездил на приёмы, часто бывал в Мидланде — у Джонатана и не только, но каждую минуту опять и опять возвращался к словам отца. Недели складывались из мыслей, обрастали ими, пока он пытался рассмотреть ситуацию со всех сторон. Эдвард не был уверен, о чём говорил отец, но вдруг он имел в виду, что Хелене нужно выйти замуж, чтобы получить трон? Она ведь этого хотела. Мысли отмотали время, перенесли в тёмный коридор; тогда дождь барабанил по стеклу, гремел гром, сверкали молнии, но настоящий шторм стоял напротив — сметал ураганом резких слов, пронзал насквозь болезненным взглядом тёмно-голубых глаз. Она говорила, что, когда станет королевой, все будут относиться к ней иначе, и Эдвард не знал, нужно ли ей сейчас это «иначе», но был уверен — ей нужна корона. И он был готов предложить ей решение.

Да и для Пироса была польза от их союза, отец мог иметь в виду это.

Но что, если он подразумевал обратное? Что стоит прекратить попытки, успокоиться и оставить её в покое? Всё могло быть решено. Хелена не объявляла о помолвке, но отказывала всем пытающимся, а рядом всегда находился один и тот же мужчина. К тому же, что особенного было в нём, в Эдварде, что могло дать ему шанс хоть сколько-нибудь выше, чем у остальных? Вдруг его происхождение, наоборот, ставило на нём крест. Отец никогда не ладил с Гардианом Артом, у Хелены и Филиппа были проблемы в прошлом (Эдвард слышал что-то краем уха, но никогда не вникал), да и Джон всегда относился к его влюблённости скептично…

В этих мыслях и сомнениях тянулись дни до праздника, который Эдвард ждал больше всего на свете — ради одной обещанной встречи. День освобождения Джеллиера от оккупации во времена Войны трёх Орденов отмечал весь Альянс уже триста лет, Керреллы ехали туда всей семьёй, остальные правящие и влиятельные дома тоже неизменно принимали приглашения, и Хелена не могла не поехать, тем более что Джеллиер и Санаркс были партнёрами долгие годы.

Эдвард ждал. Волновался, решался — и передумывал. Спрашивал себя, какой смысл, если она его не любит? А потом переубеждал сам себя: в их мире правящая верхушка всё ещё женилась и выходила замуж по расчёту. Да, реже. Но разве любовь была залогом счастливого брака? Филипп женился по любви, и к чему это привело?

Но что, если он всё же не как все и сможет разорвать — и остановить — поток отказов? Он ведь не трус. В конце концов, если она откажет, в глобальном смысле ничего не изменится. Она — Эдвард усмехнулся — уже отказывала, он пережил тогда, переживёт и сейчас.

Наверно, переживёт.

— Не понимаю, зачем тебе это нужно, — сказал Джонатан, когда Эдвард поделился с ним своими мыслями.

Они сидели в гостевой спальне, выделенной Эдварду в замке Джеллиера; окна выходили на подъездной двор, так что можно было видеть всех приезжающих, каждый нарядный экипаж, который использовался только для торжеств, а остальное время стоял без дела. Керреллы сами приехали в подобном: в алой лакированной карете, с золотыми кантами и вьющимися по дверям драконами, совсем как на флагах Пироса. Эдвард с волнением ждал белоснежную, как их замок, карету Санаркса.

Джонатан следил за другом, не отрывающим взгляд от окна, привалившись к стене. Он даже ловил себя на том, что сам засматривается на подъездную дорожку. Неужто тоже ждёт, переживает? Джонатан фыркнул и скрестил руки на груди.

— Всё ещё думаю, что тебе не стоит надеяться на что-то, кроме её очаровательной улыбки прежде, чем она скажет, что ты недостаточно хорош, как и все в этом бренном мире! Но — желаю удачи.

Он театрально закатил глаза, а Эдвард отмахнулся.

— Если я не попробую, то никогда не узнаю!

— Кто я, чтобы тебя отговаривать… Что думает его величество?

Эдвард замялся и нахмурился.

— Ну… Я ему не говорил, — признался он под поражённым взглядом друга. — Но это он первым завёл разговор. Если бы был против, мог бы прямо об этом сказать. Я знаю, что он прекрасно говорит «нет». Так что… — Эдвард пожал плечами, будто вывод был очевиден.

— А если — представим такое чудо — Арт скажет да, а его величество — нет. Что ты будешь делать?

Эдвард моргнул, насупился и, нервно посмеиваясь, посмотрел на Джонатана.

— Я… женюсь ему назло. Я не упущу такой шанс, Джон. Ни в коем случае. Я отступлю, только если она скажет, что не хочет меня. Пока это не произошло. Я ведь говорил: она со мной и разговаривала, и танцевала весь вечер. Это что-то да значит.

— Ну да, — Джон развёл руками. — После того, что было весной, это огромный прогресс. В конце концов, ей сейчас стоит быть милой с людьми. Ну, а мы, похоже, дождались. — Он кивнул на окно. — Удачи, Эдвард. Я пойду к Эми.

Если Джон говорил что-то ещё, Эдвард уже не слышал: он весь был на переднем подъездном дворе. Там, взмахнув полами парадной ливреи, лакей отворил дверь кареты и поклонился гостям. Первым вышел Один, окинул всё быстрым взглядом и — не успел Эдвард разозлиться — развернулся, чтобы подать Хелене руку. Она что-то ему сказала, спускаясь по ступенькам. Один ответил, и Эдвард скорее угадал, чем разглядел, как Хелена закатила глаза — и отпустила его ладонь, проходя вперёд. Порыв спуститься, сделать вид, что прогуливается, и встретить её внизу овладел Эдвардом, но лишь на мгновение — потом взгляд снова устремился вниз, и Эдварда прошибло дрожью. Один смотрел прямо на него. В упор. Без сомнений.

И Эдвард решил не спускаться.

* * *

Празднование освобождения Джеллиера, пострадавшего от страшной древней войны больше всех, занимало несколько дней, в первый из которых бальный зал затихал и, украшенный флагами и гербами — от самых новых до самых старых, превращался в театр, где мириады разноцветных искр складывались в картины трёхсотлетней давности. Шпили старинных храмов рассыпались в огне, тонули в чёрной пелене, заволакивающей горизонт и пожирающей всё вокруг. А потом вспыхивал свет: одна искра, две, три — и вот их уже множество, и они окрашиваются во все цвета спектра, разрастаются лучами, сферами, объединяются — и символизируют победу всех, кто противостоял тогда тёмному ордену Вион.

И когда в конце иллюзия рассыпа́лась бесшумным салютом, оседая на сверкающий паркет, и