Повседневная жизнь советской коммуналки - Алексей Геннадиевич Митрофанов

Но около часа дня мне позвонил Г. А. Санников:

– Бориса Николаевича не стало».

Квартира была получена Клавдией Николаевной Алексеевой только через два года. Дом же был снесен в 1976 году.

Увы, многие коммунальные проблемы переместились и сюда. Актер Григорий Конский вспоминал один из разговоров Булгакова с соседом, признанным специалистом в области радиолюбительства:

«– Скажите, дорогой Яков Борисович, если радиоприемник включить и не выключать, сколько времени он может работать не переставая?

– Это, Михаил Афанасьевич, зависит от того, какой приемник. Может быть, и месяц, может быть, два, а может быть, и дольше.

Глаза Михаила Афанасьевича в зеркале несколько тухнут.

Сухарев продолжает:

– Вы знаете, Михаил Афанасьевич, если очень мощный приемник, то, может быть, даже и год. А что – покупать приемник собираетесь? – спрашивает он заинтересованно.

– Да нет, не покупаю, – говорит Михаил Афанасьевич и смотрит в зеркало. – Дело в том, что соседи, которые живут у меня за стеной, в соседней квартире, уехали на зимовку, дома никого не осталось, квартиру, натурально, опечатали, а они забыли выключить радио. Вот оно и бушует целые сутки, утром и вечером».

Да и арестовывали в кооперативе, к сожалению, не меньше, чем в старых коммуналках. В частности, Мандельштама забирали именно отсюда.

* * *

Интересен в этом плане комплекс жилых домов на Щербаковской улице, сооруженный в 1962–1975 годы архитектором Борисом Иофаном. На первый взгляд здесь усматривается движение вниз – от престижнейших проектов, от Дома на набережной и так и не построенного Дворца Советов до каких-то чуть ли не хрущевок. Но в действительности все было не так. Перед архитектором была поставлена вполне определенная и по тому времени передовая задача – создать максимально экономичные, но при этом пригодные для комфортабельного проживания дома. И задача была решена. Однокомнатные квартиры для одиночек были площадью 11 квадратных метров, однокомнатные для небольших семей – 23,5 квадратного метра. Самая большая квартира – трехкомнатная располагалась на 45 метрах.

Да, не роскошный дворец. Но для скорейшего расселения московских коммуналок такое жилье подходило идеально.

Впрочем, и сами хрущевки были в то время очень даже социально значимым строительством.

Да, факт очевидный. С приходом к власти Никиты Хрущева московская архитектура, как таковая, завершилась. Под благовидным на первый взгляд лозунгом борьбы с «архитектурными излишествами» был, по сути, запрещен величественный послевоенный ампир. Главным архитектором Москвы был в то время Иосиф Ловейко, однако именно Хрущев определял архитектурную политику. Идеалом – и для жилого дома, и для делового здания, и для школы, и для магазина – стала ровная стена с одинаковыми оконными проемами. Архитекторы сделались градостроителями, начали мыслить целыми микрорайонами – но застраивали их все теми же скучными стенами. Брежневская эпоха, воспоследовавшая за хрущевской, принципиально ничего не изменила.

Одним из символов архитектуры того времени можно назвать дом 125 по улице Вернадского. Он был построен в 1972 году. Именно в нем снимался знаменитый фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром»), сюжет которого строится именно на патологической схожести новых зданий.

Этот панельный дом серии И-99-47/406 – детище целого коллектива архитекторов под руководством Евгения Стамо. Дом Пашкова проектировал один только Василий Баженов, однако коллективный разум Баженова не превзошел. Вышел типовой многоэтажный дом, который выделяется из общей массы лишь мемориальной доской в виде портфеля с березовым веником, извещающей о съемках культовой ленты.

Интересен еще один столичный дом, выстроенный в том же 1972 году. Это знаменитый «круглый дом в Матвеевском». Это сооружение, спроектированное архитектором Евгением Стамо и инженером Александром Маркеловым, насчитывает десять этажей и имеет 26 подъездов. Притом, что немаловажно, чудо-дом собран из стандартных домостроительных панелей, только соединенных под углом шесть градусов.

Ему дают кличку «дом-бублик». И, разумеется, он сразу же становится престижным. Сюда въезжают знаменитости – актер Савелий Крамаров и режиссер Эмиль Лотяну. Правда, есть проблемы с мебелью – как ни поставь, все выйдет криво. Но ради проживания в доме-сенсации можно и немного потерпеть.

* * *

Граждане уже получили смотровой ордер, познакомились со своим будущим жильем, даже посидели на своем собственном унитазе и подергали за ручки собственную кухонную плиту. Но психология у новоселов пока что оставалась коммунальной. И они переезжали в свое новое жилище на открытых грузовиках, выставив свой скарб на обозрение всему городу. Эта характерная сцена – открытая полуторка с торчащими из нее ножками кресел, спинками стульев, торшером и всенепременной радостной собачкой, любопытно озирающейся по сторонам, – многократно отыгрывалась и в кинематографе, и в живописи, и в агитационных материалах.

Кстати, когда рассуждают о причинах августовских событий 1991 года, эти причины приводятся самые разные. Но совершенно не учитывается массовый переезд из коммуналок в современные квартиры. А зря.

Именно благодаря этой существенной перемене советские жители получили представление о том, что такое прайвеси. Самого слова еще не было, а представление уже было. Собственная кухня, собственная уборная, холодильник, в который никто не заглянет, ванная, которую не нужно дезинфицировать после соседа-алкоголика. Единожды попробовав такого счастья, отказаться от него было довольно сложно. Процесс был запущен.

И по прошествии нескольких лет переезд на открытых грузовиках уже был немыслимым. Даже на летнюю съемную дачу. Кстати, мода на те самые обособленные дачи тоже началась вскоре после запуска механизма переселения из коммуналок. До них были турбазы, дома отдыха, пансионаты – с общей столовой, спортивными играми и одним телевизором на этаж.

Авоськи постепенно сменялись полиэтиленовыми пакетами. Торговля вразвес – фасовкой товара еще до прилавка. И даже начавшееся в 1962 году внедрение трехпрограммного проводного радиовещания было явно рассчитано на отдельные квартиры – в коммуналке это было бы явно избыточно.

Прайвеси, обособленности хотелось все больше и больше. Но мешал сам общественный строй. Слишком уж глубоко влезала государственная машина в личную жизнь советских граждан. И за это была снесена.

Кинокритик Денис Горелов в заметке, посвященной фильму режиссера Льва Кулиджанова «Дом, в котором я живу», пишет: «Массовое жилстроительство Хрущева внезапно породило у миллионов ощущение частной, собственной, отдельной крыши. Чудесное остолбенение на лицах теток-новоселок в серых шерстяных платках и драповых пальто с цигейкой сыграть было невозможно – многочисленные хроники и картины живописцев решетниковской школы запечатлели перворождение советского консерватизма. Город переставал быть обобществительной дробилкой, и миллионы наконец-то оседлых граждан принимались яростно прибивать гвозди – под санки и рейсшины, лохани и карнизы, портреты мамы-папы в самодельных рамочках, сколоченных на уроках труда, карты мира и моей родины СССР. Эти люди еще сушили белье во дворах ввиду скудости полезных метров и унаследованного от общинного житья добрососедства – но уже