Сижу на нарах (из непечатного) - Глеб Горбовский

Пять утра

Бывает же такое время — пять!Ни дать, ни взять другой планеты время.Из похождений возвратился зять.Обходит тещу. Робко чешет темя.Холодные пельмени молча ест.В потемках перешагивает сына.Ему заутро — в Обыл-ебыл-трест,где шаткий стол, с отбросами корзина.Сейчас он засыпает на ходу,валясь, как древо срубленное, в койку.И сигарета, посновав во рту,вдруг замерла,приняв, как Бобик, стойку.

Шесть утра

А в шесть я достаю бадью

скрипучим воротом колодца

и через край прохладу пью,

и сердце жаждущее бьется.

Ни мысли нет, ни жеста нет, —

одна лишь честная отдача

себя — воде, земле…

Рассвет:

над сонным лесом солнце скачет.

И в доме том, где я живу,

нальются комнаты сияньем.

Я песней воздух разорву,

как в добродушном состоянье!

Возьму топор и — ну! — сверкать…

А на крыльце соседском баба

спросонья примется икать,

зеленоватая, как жаба.

1965, п. Вырица

«В груди — сомнения кинжал…»

В груди — сомнения кинжал.В душе одышка. Оплошал.В мозгу — сумятица, разброд.Прокис в подкорке кислород.

Пишу письмо. В подтексте бред.Им будет адресат согрет.Кадушку ребер обруч сжал.Тревоги обруч. Оплошал.

Безбожен мир. Уныл мой дух.Кто оплошал? Один из двух:извечный Он, иль тучный я,под кем скрипит судьбы скамья.

1991

Одиножды один

Профессор кислых щей, пижон или кретин,Аллах иль Магомет — ах, кто ни умножай, —одиножды один получится один.Но и одно зерно пророчит урожай.

Мы все по одному — и раб, и господин.Всяк сущий одинок, и гроб всему итог.Одиножды один и в Греции один.Один — и Люцифер, и всемогущий Бог.

И ты, мой антипод, доживший до седин,меня не обличай, учти: я — твой двойник.Одиножды один останется один…Но — от любви одной весь этот мир возник.

1991

«Видит Бог, надоело…»

Видит Бог, надоело —все вокруг колбасы,все о черном да белом.Я хочу бирюзы!

Вылезая из норки,растопырив усы,я хочу на пригоркеобомлеть от красы.

От летящей березы,от поющей козы…Чтоб — отхлынули слезычтоб — отпрянули псы.

1991

«Жизнь хороша моментами…»

Б. Тайгину

Жизнь хороша моментами.Успеть, хоть часть, но всласть!Бог с ними, с претендентами,клюющими на власть.

Пусть станут президентами,пусть издадут декрет.Жизнь хороша моментами!А в целом — ложь и бред.

Беда с интеллигентами,что ищут в жизни суть:ведь и они, моментами,не прочь словцо ввернуть.

1991

Жалобы «турка»

Возвращается «нэп».Удаляется время безбожное.И Россия, как склеп,как кладбищенский склеп, потревожена.Ни бум-бум, ни строкине прочесть по-заморски крестьянину.И дымят мужики, и скворчат шашлыкииз тропической обезьянины.Происходит весна.Потянуло чужими эфирами.Опустела казна.Наводнилась страна командирами.Там, где жили друзья-кумовья,поселились враги-неприятели.Нефть ушла в глубину,совесть клонит ко сну…Не дымят предприятия.Что же будет потом?По прошествии нового времени?Славный будет дурдом.Ни России, ни роду, ни племени.И придут комиссары опять.И начнут заниматься ошибками.Те же, к свету способные звать.Только форма — с другими нашивками.

1991

«В музее монументов…»

В музее монументов,чьи кончились часы,утрачены «фрагменты» —бородки, лбы, носы.Калинин, Ленин, Троцкий,угрюмый дядя Джо…Отпетые уродцы.Не крикнешь им: «Ужо!» —как пушкинский Евгенийнадменному Петру…Их каменные тениживут.А я — умру.

1991

«Выцветшие мелочи…»

Выцветшие мелочи,утлый дачный быт.Надпись на тарелочке:слово «Общепит».

Что-то неудачное,шрамом на лице,мрачное, барачноев том сквозит словце.

Что-то тускло-мнимое,как сухая ржа,злое, но родимое,с чем срослась душа.

1991

«Раздался день!..»

Раздался день!Не вширь, а — всем подряд.Бог любит всех, а не тебя лишь, брат.Раздался день: всем встречным — по лучу.И я, свое, от жизни получу.Но — не по блату и не задарма.Не за причуды разума-ума.Не за кряхтенье жалкое под ношей, —а за терпенье! За азарт хороший.И — за любовь, что в сердце налита.Раздался день! Как благовест Христа.Получен от Всевышнего паек.Трезвит сознанье поздний кофеек.

1991

На кладбище

На воротах Смоленского кладбище а свое время висели громкоговорители.

На кладбище «Доброе утро!»по радио диктор сказал.И как это, а сущности, мудро.Светлеет кладбищенский зал.Встают мертвяки на зарядку,стряхнув чернозем из глазниц,сгибая скелеты вприсядку,пугая кладбищенских птиц.Затем они слушают бодропоследних известий обзор.У сторожа пьяная мордаи полупокойницкий взор.Он строго глядит на бригадувеселых своих мертвецов:«Опять дебоширите, гады?» —и мочится зло под крыльцо.По радио Леня Утесовпокойникам выдал концерт.Безухий, а также безносыйзаслушался экс-офицер.А полугнилая старушкабез челюсти и без ребра —сказала бестазой подружке:«Какая Утесов мура…»Но вот, неизбежно и точно,по радио гимна трезвон…«Спокойной, товарищи, ночи!» —И вежливость, и закон.

1956

«Сначала вымерли бизоны…»

Сначала вымерли бизоны.На островках бизоньей зоны.Затем подохли бегемотыот кашля жгучего и рвоты.Косули пали от цинги.У мух отнялись две ноги,но мухи сразу не скончались…И дикобразы вдруг слегли,еще колючие вначале,но вот — обмякли, отошли.Оцепенела вдруг собака.Последним умер вирус рака.Когда скончался человек,на землю выпал толстый снег.Снег на экваторе искрился,снег в океанах голубел,но санный след — не объявилсяи шинный след — не проскрипел.Машины снегом заносило,торчали трубы — пальцы труб.Земля утрачивала силу.Все превращалось в общий труп.…И только между Марсом, правда,да между умершей Землейеще курили астронавтыи подкреплялись пастилой.Сидели молча, как предметы,с землей утрачивая связь.И электрического светана пульте вздрагивала вязь.

1959

Гости

Постучали люди в черном.Их впустили, как своих.Папа мой сидел в уборной,сочинял для сына стих.Мама ела торт «полено»,я, дурак, жевал картон.И вибрировал коленомзвездолобый пинкертон.Он стоял в дверях, чугунный,неподкупный, — враг врагов!Торс гитары семиструннойна стене — из двух подков.И, вонзаясь в грудь комода,пропотели вдруг в трудепредставители народа,два лица в энкаведе.Разве можно книги мучить?Зашатался книжный дом.И упал из шкафа Тютчевк сапогам двоих — ничком…Нехорошие вы люди,что вы роетесь в посуде,что вы ищите, ребята?Разве собственность не свята?

1956