Сижу на нарах (из непечатного) - Глеб Горбовский

1970-е

Из книги «Пивная пена»

«Завихряются машины…»

Завихряются машины,как железная струя.Мы еще с тобою живы,оболочечка моя!

Навались, душа, на посох.Что там светит впереди?В рай напрашиваться поздно.В райсобес — не по пути.

Значит — в ад, точнее — в зелье,в круг дрянных, зато — родных!А отсюда и веселье,что шокирует иных!

1960–1991

«Утро. Полумрак. Полурассвет…»

Утро. Полумрак. Полурассвет.Завтра — будет.Будущего — нет.Ноги загрустили. Руки сникли.Уши к полумузыке привыкли.Вот и полумрак полуиссяк.Головой с размаху — о косяк!Чтобы, значит, мозги набекрень.Утро. Полусумрак, полутень.Как кистень — под головой кулак.Время просыпаться.Ан — никак.

1991

«Среди деревьев возле дачи…»

Среди деревьев возле дачиодно вело себя иначе,чем остальные дерева:оно… скрипело! Чуть, едва.Оно стенало, как от боли,как бы желая лучшей доли.И, затаясь в своем углу,тот скрип терпел я, как иглу,входящую в мой мозг унылый…Но вот на днях собрался с силой,схватил топор! И — смерть сосне.Но скрип остался. Там, во мне.

1992

«По перрону ходят люди…»

По перрону ходят люди,ждут отправки кто куда.Рядом в каменной посуде«Кипяченая вода».Пожелайте, воробьишки,мне ни пуха, ни пера.Пассажиры точат книжки,как жуки… Стоит жара.И шибает из вагона всем,чем пахнет человек.Вот пакетик от беконана путях окончил век,вот неясная старушкапомочилась между шпал…Вот земля — моя подушка,на которой я поспал.

1963

«В человеке вспыхнула тревога…»

В человеке вспыхнула тревога:из газет узнал, что нету — Бога!Причесался. Вышел за ворота.Глядь! — из-за угла хромает кто-то.Поравнялись. Щелкнули зубами.«Значит, нет Всевышнего над нами?»Так они подумали — с испуга.И слегка обидели друг друга.

1969–1981

«Два бандита смиренно сидели в пивной…»

Два бандита смиренно сидели в пивнойпосле темной и мокрой работы ночной.Разгрызая зубами соленый сухарь,чернобровый сказал убежденно: «Фонарь!»Отхлебнув свое пиво, и мрачен, и зол,белобрысый на это ответил: «Козел!»А в пивной становилось заметно тесней.Был один из семи нумерованных дней.Неустанно скулила несчастная дверь.И сказал чернобровый: «А ты ей — не верь!»На столах заунывно звенело стекло.Белой пеной, как снегом, столы замело.И сказал белобрысый: «Уеду на юг!»А в ответ чернобровый: «Уедешь — каюк!»Выходя из пивной, озираясь на свет,два бандита сказали друг другу: «Привет!»Белобрысый, подумав, добавил: «Пока».И безжалостно их повязала Че-Ка.

1960-е

«В тишине шуршала мышь…»

В тишине шуршала мышь.Хан чесался. Тохтамыш.Хан чесался потому,что неможилось ему.А неможилось ему,потому что съел хурмуслишком свежую, пожалуй, —хан не ел товар лежалый.На лице его печаль,как кисейная вуаль.Говорит ему один:— Не печалься, господин.Финик съешь, откушай фигу.Поспособствуй ханству, игу, —наше иго — это ж благо!То ли будет в век ГУЛАГа.…Ночь пришла. Советник скис.Тохтамыш испил кумыс.На носу сидела вошь, —на, понюхай и положь.

1992

«Удивительное дело…»

Удивительное дело,до чего капризно тело:то понос его прохватит,то надуется гнойникгде-нибудь внизу и сзади,то, глядишь, запор возник.Хрустнет кость, лишай стригучийзаведется на башке,то закружишься в падучей,лопнет жилка на виске.…Ускоряясь, мчится тело,в землю-матушку спеша.И, смотря на это дело,думу думает душа.

1960-е

«Мы сидели чинно в парке…»

Мы сидели чинно в парке,ели пряники, молчали.Пароход шипел и харкалниже парка — на причале.Кто-то ерзал на гармошкеупоительно и тошно.На деревьях пели кошкиодиноко и тревожно.А на пристани у кассымы расстались, как на сцене.Ели пряники напрасно —без идеи и без цели.Пароход затем отчалил,увозя твою прическу.Я остался на причале —молодой и трезвый в доску!

1957

В общежитии

Сосед приходит и садится на кровать,и начинает сразу яростно зевать.Четыре гаврика играют в домино.«А за окном, — поют, — совсем уже темно!»Два местных франта собираются на пляс.Заочник Вася в математике погряз.Приходит пьяненький, ложится на кроватьи начинает потихоньку завывать.Один игрок сказал другому: «Эх ты, брат!»Одели франты свой торжественный наряд.Другой игрок сказал, подумав: «Эх ты, друг!»И оторвал заочник голову от рук.…В окне действительно становится темно.Друзья все медленней играют в домино.Приходит пьяненький, ныряет под кроватьи начинает тихо-мирно горевать.

1960-е

«Ребенок вымочил усы…»

Ребенок вымочил усына дождесеющей погоде…И две ладони, как весы, —как балансировали вроде.Ребенок жалобно икал,Он тонок был и хил, и гнулся.Он сорок лет себя искали, не найдя, назад вернулся.Стоит в осеннем мандраже,дрожит, поддерживая брюки.И не берут его ужени на руки, ни на поруки.И никому до пьяных глазни дела нет, ни интереса.А век возносит к звездам нас,голубоватый от прогресса!

1957

«Не хороший я, не плохой…»

Не хороший я, не плохой, —просто был в этот вечер пьян…Потерял меня пароход,обронил меня в океан.Окунулся я и смотрю:спит зеленая тишина.На полотнищах моих брюкрыба светится, как луна.В волосах сидит существо,молча лапками шебаршит.Из друзей моих — никого,хоть бы жалостный какой жид.Ни ларька вокруг, ни столба,дно заросшее — нет пути.Значит, всплыть уже — не судьба?Значит, пропадом пропади?…Пусть воды вокруг — толщина,лишь бы, Господи, тишина,тишина вокруг и покой…Изумительный я какой.

1957

«Я, конечно, счастливее вас…»

Я, конечно, счастливее вас.Не верите? Но это так.У меня бельмо поразило глаз,но у меня — не рак.

Меня жена разлюбила, но —не ее сестра.Мои стихи, говорят, говно,но так говорили вчера.

И, если я не красив с лица, —милей меня кенгуру…Итак, материя не имеет конца,а я возьму и помру.

1960-е

«А есть еще такая версия…»

А есть еще такая версия, —что лучше уж — ходить по лезвиюв обнимку с Нинкой и Егоркою —пить беспробудно с ними горькую,чем возлежать на самомнениии ждать, — когда пропустят в гении…

А есть еще такая басенка, —что не напрасно с Нинкой квасим мы,что нам за это поведениена небе будет — снисхождение,а то и вовсе — премиальные…Раз уж такие гениальные.

1969–1991

«Я двигаюсь, чужой и некрасивый…»

Я двигаюсь, чужой и некрасивый,с ноздрей моих спадают слезы-капли.Я таю на глазах, ночной и сивый,но все еще дышу и мыслю как бы.

Среди брюнетов нет мне в мире места.И девушки меня не любят вовсе,хоть где-то среди них моя невеста,которой от рожденья — семью восемь.

Я двигаюсь торжественно и хмуро,исследую карманы куцей куртки…Когда-нибудь придет ко мне культураи выметет из комнаты окурки.

1965–1991