Сижу на нарах (из непечатного) - Глеб Горбовский

1963

Одоленцы

(зеленые бесенята)

Мне показалось: позвонили!Я вышел в ночь. За дверью пусто.То одоленцы поманили…И я пошел за ними шустро.

Осиротей моя семейка,заплачьте, розовые дети!Бульвар, холодная скамейка.Осенний сексуальный ветер.

Я вновь покинул чистых комнатгеометрическую скуку.Мне эта ветреность знакома.Ее постиг я, как науку.

Любовь, разлука… Их немалоу жизни — одоленцев шалых.А в чистом поле Русь дремалана белоснежных покрывалах.

1966

«Зеленые лица сосудов…»

Зеленые лица сосудов,одетых с утра в пиджаки,не чуют ни чуда, ни зуда,когда им читаешь стихи.

…Писать для порожних бутылоки ждать, притаившись, как плут,когда — об коньячный затылоктебя самого разнесут!

1973, Секешфехервар

В подвальчике

В. Бахтину

Это плачет дождь, и только, —по тебе или по мне.Металлические столикив нечаянном вине.Это розовый комарикнабухает на виске.Это бегает сударикс полотенцем на руке.На лице твоем породачуть наметила скулу…Это плачет непогода,слезы льются по стеклу.Нас никто не замечает,кроме Бога… Ты не плачь.А головушкой качаетдядя Коля. Он — стукач.

1961–1991

Домино

Там играют в доминорезво, дымно, бесполезно.Тетка сплюнула в окно,так как все в нее не влезло.Потому что студень былтак хорош и уникален,что в подъезде пес завыл,весь окурками завален.Кастаньеты домино —пульс безбожного столетья!Тетка выпала в окно.Постарели за ночь дети.Дети. Дяди. Домино.И, как бел-туман, вино…

1963

Праздник

Мертвых елок на помойкерассыпаются тела.Стихли знойные попойки,снедь слиняла со стола.Баба хмурая, как буря,что прошла над городком,на крыльце стоит и курит,посыпая матерком.Нищих нет. У павильона,запихав бутыль в штаны,на снегу уснул гулёнав ожидании весны.Воробей над ним поплакал,капнув белым на треух.Подошла, зевнув, собака,проворчала: «Вот лопух…»Участковый дядя Коляпрочитал пивцу мораль:«Замерзай, но выйди в полеза черту! Задвинься вдаль!Не тревожь народ, скотина,под святое Рождество!»…Новогодние картинки.Праздник. Только и всего.

1969

«Ведро вина, бок ó бок кружки…»

Ведро вина, бок ó бок кружки.Дружки гуляют и подружки.В углу кого-то вяло режут.Окольцевал иных — картёж.Сверкают зубы. Блещет нож.И все загадочней и режесмеется наша молодежь.

1962

«Ночью в пьяный Институт…»

Ночью в пьяный Институтхваты — дурочку ведут.Прислонились с двух боковдвое старых мудаков.И ведут в огромный мир,как в общественный сортир.Шепчет девочка слова:«Мама, мама, ты права…Мама, мама, я пропала! —Меня любит, кто попало».Вдруг навстречу из-за тынапоявляется детина.Двух вонючих чудаков —лоб об лоб — и был таков.Взял девчонку на буксири ведет в загробный мир:он ведет ее туда,куда не ходят поезда,где течет назад вода,где растут в себя цветы,куда не вхожи я и ты.

1991

«Хожу по престижным квартирам…»

«Кому повем…»

Хожу по престижным квартирам,вино вымогаю — не хлеб.Приветствую вас, командиры,владыки алкашных судеб!Меня ли к столу зазывают, —дымится оранжевый борщ…О, праздничный хруст караваев,свинины вершковая мощь.Как вкусно. Как стыдно-обидно.Но рюмку нальют, и — плевать!И совесть — с отрыжкою сытной —как девка, пошла танцевать.Но кто… невесомость поднимет?Незримость печали узрит?Кто выхватит сердце — не имя, —пока это сердце горит?

1961

Стихи, написанные в ресторане «Корюшка»

Г. В. Мельникову

Сидим, тяжелые, с тобой.Тебе — шестьсот.Мне — три по триста.Я — от рождения тупой.Ты — сын расстриги-коммуниста.Учти, никто нас не поймет.Тебя во сне обнимет скука.Меня положит брат в комоди до утра забудет, сука.Нам станет плохо.По весне —о нас сболтнут: уплыли, вроде, —по ватерлинию — в вине.Причем, один из двух — в комоде.

1964

С получки

Пьяные бабы множат морщины.Пьяные ползают черви-мужчины.Пьяные руки не цепки, но липки.Пьяные с губ облезают улыбки.Пьяные ноги дубасят в настилы.Пьяные зубы скрежещут, как пилы.Все позабыто, сбыто, пропито.Пили, как лошади из корыта.Били копытами в землю и в небо!Не было Пушкина! Не было, не было..

1958, Сахалин

«Русским словом — по морде…»

Русским словом — по морде,по болванке лица!По земле еще бродитшепоток подлеца.Ржавой бритвой — не рифмой,утюгом-матюгом!О, цензурные рифы,мне ваш скрежет знаком.В этот тошный, кромешныйвек-поток, век-итогкто мне скажет: «Сердешный,на-ка, выпей чуток».Гирей, гирей по глазкам,наизнанку кишку!Потрошеная сказка,навалясь на клюку,как покойник из морга,ковыляет в свой рай…Сердце шепчет: все дорого…Мозг: круши, вытворяй!

1964

«И стали вещи покидать меня…»

И стали вещи покидать меня.Очки разбились. Стерлись сандалеты.Японский зонтик, среди бела дня,исчез в буфете (жидкий кофе и котлеты).

А стоило на лавке прикорнутьв тени вокзальной, — испарилась сумка.В ней — паспорт и еще чего-нибудь:поземка бытия… Добыча недоумка.

Ушли часы. С протянутой руки.Бегут к «жучкам» намоленные книги.Исход вещей. Рассудку вопреки.Последний поезд из вчерашней, красной Риги.

1991

«Чахоточная черная зима…»

Чахоточная черная зимадержалась на нуле, дождила аж до марта.Но вот за окнами как бы истлела тьма, —снег повалил… И сколько в нем азарта!

Деревья щеголяли в бахроме,земля и впрямь для многих стала пухом.Неслышные машины шли с ухмылкой на уме.И провода над городом — как бы от сна опухли.

Кирпич старинный здания тюрьмы.Ощерилась в стене железная калитка.Последний человек на снег из затхлой тьмыступил… и прочь спешит — задумчиво, но прытко.

1992

Пьяная вишня

Напитанная водкой,таящая дурман,испорченной походкойвошла она в туман.

Туман кипел и стлалсянад черною тропой.Ушла. А я осталсянаедине с толпой.

Я молод был, печален,отчаян, отрешен…Но ждал ее начальникразвратник и пижон.

1991

«Твои глаза коровьи…»

Твои глаза коровьия нюхал, как цветы.Отравленный любовью,шел умирать в кусты.

Твое сухое вымя,твой голос нежно-злой,твое святое имяя вымел в ночь — метлой!

Любовь была жестока,как драка, как тоска,как пуля, что до срокамелькнула у виска.

1991