Опасность желания - Элизабет Эссекс

Меггс уже открыла рот, чтобы в очередной раз отказаться, но капитан заговорил снова:

— Подумай об этом. Ты умеешь читать? — Он отпустил ее руку и протянул маленькую карточку.

Меггс уставилась на клочок бумаги с буквами, как на невиданную диковину. Такая уловка давала ей пусть крошечное, но все же преимущество. Всегда полезнее, когда тебя недооценивают, а в общении с этим мужчиной ей нужно было как можно больше преимуществ.

— Ну и что здесь?

— Здесь сказано, что я — Макалден и мой адрес — восемнадцать, Чейн-уок, Челси. Знаешь, где это?

— Ну да, это вверх по реке, кажется… Но мне все равно, откуда ты взялся. Я не работаю ни на кого.

— А на меня ты будешь работать. — Он улыбнулся и подставил лицо бледному зимнему солнцу. Судя по всему, ее слова, ее желания для него ничего не значили.

— Ошибаешься.

— Будешь. — Он подался к ней, наклонился и прошептал прямо в ухо: — У меня есть то, что ты хочешь. — Он говорил так тихо, что голос, казалось, звучал прямо у нее в голове.

Меггс судорожно сглотнула, стараясь побороть странный трепет, возникший в груди.

— И чего же я, по-твоему, хочу?

— Помилования. Свободы. Если ты станешь красть для меня, тебя никто не арестует.

Это временная свобода, а вовсе не помилование. Но все же это было что-то. Они какое-то время побудут в безопасности, по крайней мере пока не заживет ее рука. Если она, конечно, заживет.

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. А сто фунтов — неплохая прибавка.

— Меня не арестуют, несмотря ни на что? А если я все испорчу?

— Тебя не арестуют. Но и портить ничего не надо. Просто сделай правильно, что тебе скажут, и мы выплатим тебе хорошее вознаграждение.

— Кто это «мы»? Я что-то здесь больше никого не вижу.

Мужчина отвел глаза и слегка подвигал нижней губой, словно хотел прожевать слова, прежде чем их выплюнуть.

— Мы — это правительство. Точнее, некоторая часть этого правительства. Анонимная.

— Военно-морская часть?

Его холодные стальные глаза метнулись к ней.

— Прекрасно. Ну и откуда тебе это известно?

Меггс воздержалась и не стала указывать ему на очевидное — на то, что ей сказал об этом продавец часов.

— У меня есть глаза. Если из Спринг-Гарденс, что с тыльной стороны Адмиралтейства, выходит крупный мужчина внушительного вида, джентльмен, но с загорелым, обветренным лицом, кем он может быть? Ну а если военно-морскому флоту необходимо что-то украсть, то уж точно не для себя.

В его глазах зажглись веселые огоньки. Похоже, наблюдательность Меггс его позабавила.

— Что ж, поздравляю. Кстати, хочу сказать, что ты чертовски хорошо меняешь обличье. Сегодня я бы ни за что тебя не узнал в одежде мальчишки, если бы не высматривал намеренно. В таком виде ты действительно очень похожа на мальчика. А это то, что нужно для моих целей.

— Для каких таких целей?

— Мне нужна умная, быстрая, умеющая легко приспосабливаться, привлекательная женщина. — Капитан скользнул взглядом по ее одежде, а потом взглянул ей в глаза.

У Меггс появилось ощущение, что он видит сквозь надетые на ней жалкие тряпки и она стоит перед ним в чем мать родила.

— Иными словами, мне нужна ты. В тебе есть искра.

Меггс отпрянула, обогнула поленницу и побежала. Но его визитную карточку из рук не выпустила.

* * *

На Тринити-стрит не было абсолютно ничего привлекательного. Зажатая между улицей Чипсайд и доками, она, равно как и ее обитатели, была кривой, шумной и отвратительно грязной. И не важно, что здесь был ее дом. Меггс видела вещи такими, какие они есть. На Тринити-стрит не жили, а выживали.

Они с Тимми квартировали в этом доме уже почти месяц, и их крошечная комната при ближайшем рассмотрении не становилась привлекательнее. Пол был голым, скрипучим и всегда покрыт пылью, настолько мелкой, что вымести невозможно. Очаг был грязным и, вероятно, мог только беспрерывно чадить, если бы, конечно, холод заставил их потратить деньги на уголь. Через покрытое глубоко въевшейся грязью окно можно было рассмотреть только такие же покрытые глубоко въевшейся грязью окна соседнего дома, зияющие, словно пустые глазницы.

Меггс истратила двухпенсовик на свечу, но теперь даже ее тусклый свет резал глаза и вызывал адскую головную боль. Болела не только голова — боль разлилась по всему телу и была такой сильной, что Меггс хотелось только закрыть глаза, свернуться в клубочек и забыться.

Но она была обязана позаботиться о Тимми. Убедиться, что с ним все будет в порядке.

— Зачем? — вопрошал он. — Какого черта я должен уметь читать? Больше никто не умеет.

— Я умею. Это важно. Ты должен многому научиться к тому времени, как мы оставим свои теперешние дела и переедем в коттедж. Разве ты не помнишь?

— Что я должен помнить?

— Как мы жили до того, как приехали в Лондон.

Тимми немного подумал и пожал плечами:

— Там была зелень и хорошо пахло.

— Да, там было много зелени. И пахло очень-очень хорошо. — Меггс помнила, как пекли хлеб, но никак не могла вспомнить тепло и дурманящий аромат. Наверное, это попросту невозможно, когда по единственному грязному окошку барабанит ледяной дождь.

Пожалуй, она больше ничего не хотела. Ей нужно было только тепло. И дом, настоящий дом, а не грязная комнатенка в трущобах. И еще ей хотелось большего для Тимми. Она не сомневалась, что мальчик достоин лучшей участи, чем полной опасностей жизни воришки, которого один неверный шаг может привести на виселицу. Она старалась, видит Бог, очень старалась, но, несмотря на все ее усилия, братишка был практически неграмотным. Конечно, он немного читал, но только дорожные указатели, названия магазинов и афиши. Или, как сегодня, заголовки из мятой газеты, от которой все еще несло рыбой.

Даже если бы им удалось накопить достаточно денег, чтобы уехать из Лондона, раньше чем их повесят, что он будет делать всю оставшуюся жизнь? Ему необходимо образование, которого она не могла ему дать. Ее собственное было совсем недолгим, а последние восемь лет она получала совсем иное образование, если можно так сказать, училась в школе несчастий.

Тот человек, капитан, был образованным. Меггс повертела в пальцах его визитную карточку. У неграмотного не могло быть такой красивой карточки. Не говоря уже о том, что неграмотный не мог стать капитаном королевского флота.

А она действительно заболела. Похоже, ей еще никогда не было так плохо. Рука распухла и горела огнем. Если ею не шевелить, она ныла, а если начать двигаться, ее словно протыкали иглами от ладони к локтю. Соображать становилось все тяжелее.