Слезы пасмурного неба - Евгений Магадеев

– Ярослав, – жалобно позвал Осип, казалось, уже недоумевая, где находится и что происходит. – Мне надо домой.

– Очень хорошо, – откликнулся я, прикидывая, как долго смогу тащить его на себе. – Где Вы живете?

Дорога оказалась не слишком близкой, тем более что передвигаться следовало окольными путями: я по-прежнему желал скрыть от общественности неподобающее состояние старейшины, заплетающиеся лапы которого непомерно усложняли эту задачу. Когда мы наконец ввалились в сени старомодного двухэтажного дома, я усадил свою ношу на первую попавшуюся лавку и, позволив себе расслабиться, скинул посох и походную сумку прямо на чистенький, без единой пылинки пол. Вышло довольно шумно, и, вероятно, заслышав эти звуки, внутри жилища кто-то зашевелился. Скоро хлипкая дверь, отделявшая нас от основных помещений, распахнулась, и в сени вбежал маленький лягушонок, одетый в короткие штанишки и плотный вязаный свитер.

– Папа! Папа! – восторженно заголосил он, набрасываясь на Осипа с объятиями.

Вслед за ребенком показалась и мама – стройная, неплохо сохранившаяся женщина, морда которой выражала если не вселенскую скорбь, то, по крайней мере, заботу обо всем, что только могло ее потребовать. Сразу оценив ситуацию, она бросила на мужа испепеляющий взгляд, полный не только осуждения, но и тревоги, после чего тут же переключилась на сына, повелев ему вернуться в тепло. Лягушонок попытался возражать, но, услышав безапелляционное «Не спорь, Алеша, ты же болеешь», поспешил скрыться в глубине дома.

– Прошу прощения, – обратился я к раздосадованной женщине. – Боюсь, это моя вина: он не стал бы пить, если бы я его не соблазнил.

– Не говорите ерунды, – отмахнулась она. – С ним такое регулярно случается. Бросает пить по полдюжины раз за год – и ходит с таким видом, будто в одночасье стал национальным героем. А потом опять срывается.

– Вот как? – удивился я и воззрился на Осипа, который уже тихо похрапывал, постепенно сползая по стенке. Теперь его морализм, столь внезапно сменившийся охотой до выпивки, стал совершенно понятен: подобное самовнушение, добротно приправленное самолюбованием, я не раз наблюдал в исполнении товарищей-музыкантов, публично бросавших курить.

– Вы только не подумайте чего дурного… Внутри-то он хороший, – вдруг начала суетливо оправдываться хозяйка дома, пытаясь растолкать мужа. – Ну выпивает иногда – с кем не бывает?

– Пожалуй, так, – согласился я, стыдливо припоминая недавние рассказы Осипа о его супружеских изменах.

***

Субботним вечером на репетицию собралась чисто мужская публика: Елена помогала родителям клеить обои, а потому пребывала дома; на ее месте в углу дивана развалился высокий, но немного инфантильный друг Лехи по прозвищу Грека. В руках он держал полуторалитровый баллон пива, по наполнению которого было ясно, что до конца действа живительного напитка никак не хватит.

– Два раза вспоминаем без вокала, потом пою, – объявил Андрей, отодвигая от себя микрофонную стойку.

– Вступаете на четыре удара или на два? – уточнил Леха.

– Давай пока на четыре.

Несмотря на это упрощение, сразу вступить не удалось: я перепутал первую же ноту, и, осознав ошибку, остановился. На второй раз запутался уже Андрей, но, видимо, понадеявшись, что этого никто не заметил, он продолжил играть, и мы дошли до самого припева, где я опять растерялся. Признав про себя, что почти наглухо забыл новую вещь со времен последней репетиции, я попросил:

– Андрюх, покажи еще раз, как там должно быть.

– Когда ты уже начнешь дома упражняться? – накинулся на меня Леха, покручивая барабанные палочки между пальцами. – Вот я прихожу сюда и играю, когда вас нет. А тебе даже из комнаты выходить не надо.

– На самом деле, Слава, – поддержал его Андрей. – Сколько уже играем – у тебя никакого прогресса. Еще и вещи не учишь.

По большому счету, они были правы: за последний год оба невероятно подтянули техническую сторону своей игры, уделяя инструментам львиную долю свободного времени. Я же почти не вырос, по-прежнему глупо спотыкаясь на всяком нетривиальном пассаже и предпочитая самые незамысловатые партии, каковых упорно избегал в последнее время Андрей. И все же мне стало обидно, так что я в сердцах воскликнул:

– Ребят, ну что вы от меня хотите? Я сегодня в ночную смену выходил, вернулся – в постель, а как проснулся – сразу сюда.

– Ну сегодня-то – понятно, – продолжал нападки Андрей, устанавливая гитару в специальную стойку и разыскивая по карманам сигареты. – А вчера что тебе помешало?

– Вчера… вчера я книжку читал.

– Серьезно? Ты же поди за всю жизнь и открывал-то две: букварь и зеленую.

Грека залился неприятным хохотом, напоминающим лай напуганной сторожевой собаки, но, видимо, обнаружив, что его никто не собирается поддержать, резко успокоился и задумчиво присосался к бутылке.

– Я Клайва Льюиса читаю.

– Кто этот человек? – удивился Леха. – Кулинар? Пособие по приготовлению пиццы в домашних условиях?

– Мы не готовим пиццу, – прервал его я, не желая слышать дальнейших острот по поводу моей работы в кафе. – «Хроники Нарнии» – смотрел?

В этот момент Андрей наконец нашел свои сигареты – они лежали во внутреннем кармане куртки, которая неприметно висела на гвоздике, вбитом в шумоизоляцию, – и, будто бы специально пропуская назревающую перепалку мимо ушей, буднично предложил:

– Давайте покурим – все равно пока не играется.

Давно завязав с табачными изделиями, я все же иногда составлял компанию товарищам, стоя рядом с ними и стараясь не вдыхать едкие пряди дыма. Пропустив Греку вперед себя, я покинул гараж последним, в проходе успев поглядеть на экран телефона, все еще пребывавшего в беззвучном режиме. За недолгое время репетиции к имевшимся непрочитанным сообщениям добавилось аж три новых, первое из которых гласило: «Будь счастлив со своей Алиной. Я не буду вам мешать».

***

Выйдя под открытое небо после двух часов музыкальных экзерсисов, мы тут же засомневались, не будет ли правильнее вернуться: тучи грозно изливали накопившиеся в них эмоции, иногда обрушивая на нас негодующие восклики грома. Когда все же было окончательно решено выдвигаться наперекор стихии, Андрей услужливо предложил подвезти меня до дома, чему я, разумеется, был очень рад: Леха и Грека жили в противоположной от меня стороне, а стоять на остановке под проливным дождем в полном одиночестве мне совсем не хотелось.

Выбравшись из старенького «Ниссана» и махнув рукой напоследок, я шустро добежал до подъезда, умудрившись при этом нисколько не промокнуть, и, ловко набрав привычную комбинацию на пульте домофона, ворвался внутрь. С грохотом захлопнувшаяся за мной металлическая дверь привлекла внимание подростка школьного возраста, переминавшегося с ноги на ногу в ожидании лифта, и он, чуть-чуть помешкав – видимо, в нерешительной попытке оценить, следует ли считать меня взрослым и достойным уважения, – все же бросил мне свое «здрасьте». За пазухой у него сидел кот, столь же мокрый, как и сам парень, и я, посчитав себя третьим лишним, проследовал к лестнице, пролеты которой были усыпаны бычками и крышечками от пивных бутылок, а в одном месте даже стоял неработающий телевизор с ламповым кинескопом.

Уходя из дома много после полудня, я не посчитал необходимым взять с собой ключ от квартиры, а потому немедля надавил на кнопку дверного звонка. Из глубины послышалось робкое треньканье, скоро уступившее место гробовой тишине, изредка прерывавшейся отчаянными криками глуховатых соседей, обитавших этажом выше. Определенно, никто не спешил отворить передо мною дверь, и, еще немного понажимав на кнопку с тем же успехом, я решил позвонить родителям, которые в моем представлении никуда сегодня не собирались. После девяти гудков, когда положение дел уже начинало казаться мне устрашающим, из трубки прозвучал полусонный голос мамы:

– Да, Слава, я тебя слушаю.

– Привет. Вы не дома?

– Нет, мы в сад уехали.

– В такой ливень?

– А тут сухо. Ты еще гуляешь?

– Я уже вернулся и хочу попасть домой. У меня нет ключа.

– Ооой, – неопределенно протянула мама. – Мы только завтра к вечеру приедем.

– И что мне теперь делать?

– К бабушке поезжай. Не знаю, что еще тебе посоветовать.

– Ладно, сейчас подумаю, – обреченно выговорил я и, пожелав доброй ночи, попрощался.

Конечно, у меня и в мыслях не было отправиться в такой час к бабушке, поскольку это было чревато весьма нежелательными приключениями: с юношеских лет у меня сложились далеко не самые безоблачные отношения с населением тех краев, и если со шпаной я еще мог бы договориться, то встреча со старшим поколением наверняка не сулила ничего хорошего. Многие из них, будучи моими ровесниками, не понаслышке знали разницу между следственным изолятором и колонией-поселением, а некоторые особо непонятливые познали ее даже дважды. Про этот забавный район, куда дедушка привез свое семейство еще во времена царя Гороха, шутливо поговаривали, что половина местного народа сидит, а вторая – уже сидела. Печально, но это звучало не так уж и неправдоподобно.