Т. 1. Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов - Эдгар По

НЕЛЛИ[60]

Я жил одиноков печали глубокойс душой океана мрачней,пока не назвал я красавицу Неллистыдливой невестой своей,пока не назвал златокудрую Неллия радостью жизни моей.

Ах! звезды полночине ярче, чем очипрелестной малютки моей,и блеск перламутрарумяного утра,и золото первых лучей —ничто не сравнится с окутавшей Нелливолной золотистых кудрей,с волной небрежно откинутых Неллина детские плечи кудрей.

Теперь ни волненья,ни муки сомненьяне смеют мрачить моих дней.Весь день надо многосияет звездоюбогиня блаженства, — и к нейвесь день устремляет красавица Неллифиалки лазурных очей;все время не сводит с нее моя Неллисияющих счастьем очей.

ЕВЛАЛИЯ

(Песня)[61]

Дарил мне светНемало бед.И чахла душа в тишине,Но Евлалия, нежная, юная, стала супругою мне —Но Евлалия светлокудрая стала супругою мне.

О, блеск светилТусклее был,Чем свет ее очей!Никакой дымокТак завиться б не могВ переливах лунных лучей,Чтоб сравниться с ничтожнейшим локоном Евлалиискромной моей —С самым малым, развившимся локоном ясноокойсупруги моей.

Сомненье, БедаУшли навсегда:Милой дух — мне опора опор!Весь день напролетАстарта льетЛучи сквозь небесный простор,И к ней дорогая Евлалия устремляет царственный взор —И к ней молодая Евлалия устремляет фиалковый взор.

ЕВЛАЛИЯ — ПЕСНЯ[62]

В ночи бытияНадежда мояКак узница, изнывала.Но солнечная Евлалия желанной подругой мне стала,Евлалия в золоте волос невестой стыдливой мне стала.

Озера очейЛюбимой моейМне ярче всех звезд заблистали.В полуночной мглеНа лунном челеВолокна тумана едва лиСравнятся с кудрями Евлалии, что вольно на плечи ей пали,Поспорят с кудрями Евлалии, что мягко на плечи ей пали.

О мире скорбейЗабыли мы с нейПод нашим незыблемым кровом.А с горних высотНам знаменье шлетАстарта в сиянии новом.И юная смотрит Евлалия на небо взором лиловым,И смотрит Евлалия взором жены, взоромхрустально-лиловым.

ВОРОН

Поэма[63]

Когда в угрюмый час ночной,Однажды бледный и больной,Над грудой книг работал я,Ко мне в минуту забытья,Невнятный стук дошел извне,Как будто кто стучал ко мне,Тихонько в дверь мою стучал —И я, взволнованный, сказал:«Должно быть так, наверно, так —То поздний путник в этот мракСтучится в дверь, стучит ко мнеИ робко просится извнеВ приют жилища моего:То гость — и больше ничего».

То было в хмуром декабре.Стояла стужа на дворе,В камине уголь догоралБагряным светом потолок,И я читал… но я не могУвлечься мудростью страниц…В тени опущенных ресницНосился образ предо мнойПодруги светлой, неземной,Чей дух средь ангельских именЛенорой в небе наречен,Но здесь, исчезнув без следа,Утратил имя — навсегда!

А шорох шелковых завесМеня ласкал — и в мир чудесЯ, будто сонный, улетал,И страх, мне чуждый, проникалВ мою встревоженную грудь.Тогда, желая чем-нибудьБиенье сердца укротить,Я стал рассеянно твердить:«То поздний гость стучит ко мнеИ робко просится извне,В приют жилища моего:То гость — и больше ничего».

От звука собственных речейЯ ощутил себя храбрейИ внятно, громко произнес:«Кого бы случай ни принес,Кто вы, скажите, я молю,Просящий входа в дверь мою?Простите мне: ваш легкий стукИмел такой неясный звук,Что, я клянусь, казалось мне,Я услыхал его во сне».Тогда, собрав остаток сил,Я настежь дверь свою открыл:Вокруг жилища моегоБыл мрак — и больше ничего.

Застыв на месте, я впотьмахИ средь полночной тишиныПередо мной витали сны,Каких в обители земнойНе знал никто — никто живой!Но все по-прежнему кругомМолчало в сумраке ночном,Лишь звук один я услыхал:«Ленора!» — кто-то прошептал…Увы! я сам то имя звал,И эхо нелюдимых скалВ ответ шепнуло мне его,Тот звук — и больше ничего.

Я снова в комнату вошел,И снова стук ко мне дошелСильней и резче, — и опятьЯ стал тревожно повторять:«Я убежден, уверен в том,Что кто-то скрылся за окном.Я должен выведать секрет,Дознаться, прав я или нет?Пускай лишь сердце отдохнет, —Оно, наверное, найдетРазгадку страха моего:То вихрь — и больше ничего».

С тревогой штору поднял я —И, звучно крыльями шумя,Огромный ворон пролетелСпокойно, медленно — и селБез церемоний, без затей,Над дверью комнаты моей.На бюст Паллады взгромоздясь,На нем удобно поместясь,Серьезен, холоден, угрюм,Как будто полон важных дум,Как будто прислан от кого, —Он сел — и больше ничего.

И этот гость угрюмый мойСвоею строгостью немойУлыбку вызвал у меня.«Старинный ворон! — молвил я, —Хоть ты без шлема и щита,Но, видно, кровь твоя чиста,Страны полуночной гонец!Скажи мне, храбрый молодец,Как звать тебя? Поведай мнеСвой титул в доблестной стране,Тебя направившей сюда?»Он каркнул: «Больше никогда!»

Я был немало изумлен,Что на вопрос ответил он.Конечно, вздорный этот крикМне в раны сердца не проник,Но кто же видел из людейНад дверью комнаты своей,На белом бюсте, в вышине,И наяву, а не во сне,Такую птицу пред собой,Чтоб речью внятною людскойСказала имя без труда,Назвавшись: Больше никогда?!

Но ворон, был угрюм и нем.Он удовольствовался тем,Что слово страшное сказал, —Как будто в нем он исчерпалВсю глубь души — и сверх тогоНе мог добавить ничего.Он все недвижным пребывал,И я рассеянно шептал:«Мои надежды и друзьяДавно покинули меня…Пройдут часы, исчезнет ночь —Уйдет и он за нею прочь,Увы, и он уйдет туда!..»Он каркнул: «Больше никогда!»

Такой осмысленный ответМеня смутил. «Сомненья нет, —Подумал я, — печали стонИм был случайно заучен.Ему внушил припев одинЕго покойный господин.То был несчастный человек,Гонимый горем целый век,Привыкший плакать и грустить,И ворон стал за ним твердитьСлова любимые его,Когда из сердца своегоК мечтам, погибшим без следа,Взывал он: «Больше никогда!»

Но ворон вновь меня развлек,И тотчас кресло я привлекПоближе к бюсту и к дверямНапротив ворона — и там,В подушках бархатных своих,Я приютился и затих,Стараясь сердцем разгадать,Стремясь добиться и узнать,О чем тот ворон думать мог,Худой, уродливый пророк,Печальный ворон древних дней,И что таил в душе своей,И что сказать, хотел, когдаОн каркал: «Больше никогда»?

И я прервал беседу с ним,Отдавшись помыслам своим,А он пронизывал меняГлазами, полными огня —И я над тайной роковойТем глубже мучился душой,Склонившись на руку челом…А лампа трепетным лучомЛаскала бархат голубой,Где след головки неземнойЕще, казалось, не остыл,Головки той, что я любил,И что кудрей своих сюдаНе склонит больше никогда!..

И в этот миг казалось мне,Как будто в сонной тишинеКурился ладан из кадил,И будто рай небесных силНосился в комнате без слов,И будто вдоль моих ковровСвятой, невидимой толпыСкользили легкие стопы…И я с надеждою вскричал:«Господь! Ты ангелов прислалМеня забвеньем упоить…О! дай Ленору мне забыть!»Но мрачный ворон, как всегда,Мне каркнул: «Больше никогда!»

«О, дух или тварь, предвестник бед,Печальный ворон древних лет! —Воскликнул я. — Будь образ твойИзвергнут бурею ночнойИль послан дьяволом самим,Я вижу — ты неустрашим:Поведай мне, молю тебя:Дает ли жалкая земля,Страна скорбей — дает ли намОна забвения бальзам?Дождусь ли я спокойных дней,Когда над горестью моейПромчатся многие года?»Он каркнул: «Больше никогда!»

И я сказал: «О, ворон злой,Предвестник бед, мучитель мой!Во имя правды и добра,Скажи во имя божества,Перед которым оба мыСклоняем гордые главы,Поведай горестной душе,Скажи, дано ли будет мнеПрижать к груди, обнять в раюЛенору светлую мою?Увижу ль я в гробу немомЕе на небе голубом?Ее увижу ль я тогда?»Он каркнул: «Больше никогда!»

И я вскричал, рассвирепев:«Пускай же дикий твой припевРазлуку нашу возвестит,И пусть твой образ улетитВ страну, где призраки живутИ бури вечные ревут!Покинь мой бюст и сгинь скорейЗа дверью комнаты моей!Вернись опять ко тьме ночной!Не смей пушинки ни однойС печальных крыльев уронить,Чтоб мог я ложь твою забыть!Исчезни, ворон, без следа!..»Он каркнул: «Больше никогда!»

Итак, храня угрюмый вид,Тот ворон все еще сидит,Еще сидит передо мной,Как демон злобный и немой;А лампа яркая, как день,Вверху блестит, бросая тень —Той птицы тень — вокруг меня,И в этой тьме душа мояСкорбит, подавлена тоской,И в сумрак тени роковойЛюбви и счастия звездаНе глянет — больше никогда!!

ВОРОН[64]