Рыжая из Освенцима. Она верила, что сможет выжить, и у нее получилось - Нехама Бирнбаум

читать стихотворение – я долго его учила и надеюсь не сбиться.

– Конечно, ты не собьешься. Мы обязательно придем тебя послушать. Твоя мама не придет? Ей нужно работать?

– Да, она работает.

Я не расстраивалась, что мама не сможет прийти – в душе понимала, что ей нужно работать, чтобы нам было что есть. И работать ей приходилось гораздо больше, чем другим матерям.

– Что ж, по крайней мере, ей не придется впустую тратить время, – проворчал господин Балан.

– Не говори глупостей, Хендрик! – Госпожа Балан повернулась ко мне. – Он уже давным-давно отметил праздник в календаре и дождаться его не может. Он притворяется, что у него нет времени, но обязательно пойдет вместе со мной. Ну хорошо, не будем заставлять тебя ждать. Иди и дои эту корову!

Мы с господином Баланом вышли на задний двор. Корова стояла в коровнике. Нас окружили петухи и куры.

– Цыц! – прикрикнул на них господин Балан. – Цыц, вы все!

– Муууу! – откликнулась ему корова.

Я хихикнула.

Господин Балан поставил рядом с коровой трехногую табуретку, сел, ухватился за соски и принялся ловко доить. Молоко лилось в ведро. Потом он перелил молоко в стеклянную бутылку и протянул мне, а сам продолжил доить.

– Спасибо, господин Балан! Сегодня молоко такое густое – чистые сливки!

– Иди уж, – пробормотал он, но я знала, что он страшно гордится своей коровой.

Монетки я оставила на столе возле коровника.

Домой я шла осторожно, чтобы не пролить молоко и не уронить бутылку. Было теплое весеннее утро. Солнце уже начало пригревать, и все вокруг оживало. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не начать танцевать. Мама не любила, когда я танцевала на улице. Я не должна была пролить ни капли молока: меньше молока – меньше сыра.

После завтрака мы с Лией побежали в школу – нам не хотелось опоздать на праздник. Мы прошли прямо в зал. Когда мы проходили мимо классов, сердце у меня замирало. Никакой математики! Никакого правописания! Никакой грамматики!

Учителя встречали у входа в зал. Все были красиво одеты и накрашены. Даже суровая госпожа Федер сегодня была хороша собой.

– Девочки, мальчики, проходите за кулисы, – направляли они нас. – Ищите свои места. Ищите свои группы. Мы принесем ваши костюмы.

Наконец, настало время выступления! Я должна была прочитать стихотворение самой первой – несколько недель учила слова и теперь молилась, чтобы ничего не забыть и не опозорить школу. Но вот черный занавес распахнулся, я заморгала и сощурилась от яркого света, но тут же увидела, что весь зал заполнен людьми.

Я выступила вперед, открыла рот, и слова полились сплошным потоком, четкие и ясные. Они метались вправо и влево, как поток, следующий по речному руслу, изливались все быстрее и быстрее. Они хлестали, словно на порогах, а потом стихали, словно маленькие волны перед ущельем. У меня перехватило дух, чуть не остановилась, но слова снова полились настоящим водопадом. Я говорила о коммунизме, о равенстве для всех. Когда я умолкла, слушатели разразились громовыми аплодисментами. Я вздохнула с гордостью и облегчением.

Начался спектакль, а мы, группа танцоров, ждали за сценой. Старались говорить шепотом, но, услышав, как девочка на сцене сбилась с текста, не смогли сдержать смеха. Госпожа Фельдер пришла за кулисы, чтобы нас успокоить.

И вот настало время танцев. Мы цепочкой вышли на сцену. Музыканты заиграли, и я ощутила музыку всем своим телом. Голоса скрипок поднимали, окутывали и кружили меня в волшебном ярком свете. Слушатели исчезли, мелодия скрипок и цимбал ускорилась, и я взорвалась. Подняв руки, высоко прыгнула и полетела. Я жила танцем, поставила на носок одну ногу, потом другую, закружилась – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока все вокруг меня не слилось в сплошной туман. Но меня это не волновало, потому что танцевала всей душой. Поднимала руки над головой, потом опускалась на пол, прыгала снова и не могла остановиться. Зрители захлопали, и внезапно я почувствовала свое единение с ними, уже не понимала, где кончаются они и начинаюсь я. Музыка смолкла, и всей группой мы, переводя дух, присели в реверансе. К нашим ногам летели конфеты и розы.

Вдруг увидела в первом ряду глаза мужчины. Он неотрывно смотрел прямо на меня. Я задрожала.

Когда после праздника нас отпустили по домам, как обычно шла мимо магазина тканей. Этот магазин всегда принадлежал господину Разумовичу. Мы с Лией иногда заходили поиграть сюда, и он давал нам обрезки тканей – мы накидывали их на плечи и притворялись знатными дамами. В магазине было столько прекрасных тканей – целые ряды рулонов всех цветов и рисунков. Сегодня господин Разумович стоял в дверях. Завидев меня, он улыбнулся.

– О, Рози, дорогая, вот и ты! Зайди-ка, тут кое-кто хочет с тобой познакомиться…

Я с любопытством вошла.

Посреди магазина стоял мужчина из первого ряда. Он оказался ниже, чем показался мне со сцены. Большой живот, высокий цилиндр, загнутые вверх усы – он медленно подкручивал их пальцем. Господин Разумович положил руку мне на плечо.

– Рози, этот человек приехал из Бухареста. Ты знаешь, где это?

Конечно, я знала, где Бухарест. Это большой город – кто этого не знает? Но мне не хотелось показаться грубой, поэтому я лишь вежливо кивнула.

– Он приехал из Бухареста, чтобы доставить ткани в мой магазин. Знаешь, для кого?

Я покачала головой.

– Для маленьких танцовщиц, таких, как ты. Он лично выбирал ткани для ваших костюмов. Я сказал ему: «Я знаю девочку, которую можно превратить в звезду».

Невысокий мужчина посмотрел мне прямо в глаза.

– Давай-ка посмотрим, соответствуешь ли ты рекомендации твоего любезного соседа, – сказал он. – Не станцуешь для меня, дорогая?

Сердце у меня заколотилось. Я слышала о таких людях – знаменитые мастера танца, которые превращают маленьких девочек в звезд. Я поверить не могла, что такой человек стоит передо мной и хочет увидеть мой танец.

Господин Разумович включил радио. Полилась народная музыка.

Я присела в реверансе.

– Посмотрите на нее, настоящая балерина! – сказал господин Разумович.

Невысокий господин захлопал в ладоши.

– Прекрасный реверанс! – воскликнул он. – А теперь танец!

Я чувствовала себя неловко, но закрыла глаза и постаралась забыть, что они рядом, впустив музыку в свое сердце. Когда песня закончилась, снова улыбнулась и присела в реверансе. Мастер танца захлопал в ладоши, как ребенок.

– Борис! – воскликнул он. – Ты был абсолютно прав! Дай мне три месяца – всего три месяца! – и я сделаю из нее великую танцовщицу!

Господин Разумович положил ему руку на плечо и сказал:

– А ты не верил старому другу. Может