Q.роборос - Эрнест Орнелл

пути, пока я пытаюсь добраться до человека, который знает, – ещё злее прошипел Фаррелл и оттолкнул своего коллегу.

Разъярённый мужчина направился к лифту, небрежно расталкивая собиравшихся на обед сотрудников. Макс, в свою очередь, звонил Алану.

– Он идёт за тобой, как ты и предполагал, – дрожащим голосом проговорил начальник охраны. В ответ послышался лишь довольный, самоуверенный смех.

***

Фаррелл вгляделся в тёмно-пурпурные глаза, буравящие его с другого конца кабинета. Алан, как и всегда, не включал ненужный ему свет, изначально ставя собеседника в невыгодное положение. Фаррелл решил не начинать свой разговор с просьбы и начал идти прямо на свечение ненавистных глаз.

– Ладно, ладно, включаю свет, – шутливо проговорил Алан, и включенное освещение поймало беззаботный всплеск его рук.

– Мне нужны ответы. В этот раз без всяких оправданий и просьб подождать. Если ты мне не ответишь, я просто вырву твой чип и скормлю его Омнии, – громко прорычал Фаррелл, не переставая двигаться в сторону своего коллеги.

– Ох, какие мы страшные. Можешь не начинать, я всё расскажу, – ответил Алан ледяным тоном, не двигая ни мышцей и всё буравя Фаррелла глазами, – Ну, что хочешь узнать?

– Сколько это уже длится? Как давно вы изменили мою внешность? – горящим голосом спросил Фаррелл, отбросив в сторону рабочий стол. Алан выругался, но не отвёл глаз.

– Семь лет. Семь лет назад ты умер прямо в офисе от остановки сердца. Омния быстро это заметила, и мы тебя прооперировали. Макс предложил – ради твоей безопасности – изменить тебе внешность, раз уж ты попал на стол. За нами с тобой охотится слишком много людей, чтобы разгуливать в старом облике, – объяснил Алан, скрестив пальцы и положив их себе на живот. Фаррелл стоял в двух шагах, немигающе смотря на него сверху вниз.

– Ты изменил программирование глаз Эмили, чтобы она узнавала меня? – продолжил Фаррелл свой допрос.

– Не только её, – ответил Алан и ухмыльнулся, – любой человек со встроенным нейрочипом или оптическим протезом, включая тебя самого, видел тебя «настоящего», когда мы считали это нужным. В этом здании ты – седеющий кареглазый мужчина, снаружи, для чужих, – синеглазый разлагающийся блондин. Никто из сотрудников, даже со встроенным чипом, не узнал бы тебя на улице. А что касается Эмили, – пожал Алан плечами, – То с ней всё было куда проще. Мы знали, что она никогда никому тебя не выдаст, поэтому и не стали тебя прятать от неё, – ответил Алан и немного помолчал, – Ещё вопрос? – спросил он с загадочной улыбкой.

Фаррелл замялся, борясь со словами. Его последний вопрос, самый важный, всё никак не мог сформироваться в предложение.

– В чём ещё вы меня обманули? – спросил наконец Фаррелл дрожащим голосом, неспособный задать вопрос прямо. Губы Алана расползлись в широкой улыбке.

– Там есть небольшая сторожка с инструментами, ты забыл? Уж лопата и лом точно найдутся, – ответил Алан, – Смотри только не закопайся, тебе ещё работать и работать. Тело-то выдержит, – сказал он и зашёлся в приступе немого смеха.

Искра горькой издёвки взорвала Фаррелла, и он пинком опрокинул Алана на спину. Под взрывы хохота он сел сверху и начал бить своего коллегу по лицу, корёжа его череп и выбивая керамические зубы. Когда от нижней части лица Алана почти ничего не осталось, а его смех потонул в бульканье заменителя крови, Фаррелл встал, сдавил ногой плечо Алана и сжал его правую руку. Тот зашёлся в приступе ещё более сильного смеха, всё распаляясь и распаляясь с усилением натяжения. Наконец, Фаррелл оторвал полимерную руку и с силой бросил её во всё ещё смеющегося Алана. Не сказав ни слова, он развернулся и вышел из кабинета.

«Не останавливай его, всё идёт по плану», – написал Алан Максу после того, как поднялся на ноги. Громко хмыкнув, заметив спускавшегося в лифте Фаррелла, он направился в лаборатории за новой челюстью.

***

Голова Фаррелла была абсолютно пуста, пока он раскапывал могилу своей невесты. Стеклянный контейнер с цветами был отброшен прочь и разбит, а трубы, подводившие к нему питательную смесь, выгнуты в другую сторону, чтобы не мешать работе. Вскоре полотно лопаты ударилось о крышку гроба, и Фаррелл принялся расчищать его поверхность.

Струйки грязи, вырываемые ливнем из сырой земли, мешали ему зацепить ломом крышку гроба. В искусственной коже его пальцев утопали бесчисленные занозы трухлявого дерева, однако в конце концов ему удалось найти небольшую щель под крышкой, и, ненадолго остановившись, он надавил на лом и открыл гроб.

Ливень ослабил запах тлена, внезапно пахнувший из гроба, и тут же начал оттенять внутреннюю обшивку своими ядовитыми каплями. Фаррелл замер, не ощущая, как все мысли внутри смолкли. Она лежала внутри, истлевшая и давно погибшая. Её кости казались неестественно белыми в свинцовом дожде, однако деформированный череп явно когда-то держал внутри её сознание и всё то, что она видела и чем восхищалась.

Фаррелл осторожно прикоснулся к её скелету, неосознанно проклиная себя за то, что он не был способен пролить ни одной слезы и в этот раз. Он вспомнил, с какими сухими глазами он хоронил её, тогда ещё неспособный понять всё до конца и принять её смерть. Теперь же он во второй раз смотрел на то, что от неё осталось, на то, что он так отчаянно пытался сберечь, и не мог пролить ни слезы.

Медленно проводя пальцами по останкам её тела, Фаррелл всё сильнее и сильнее убеждался в том, что это была уже не она. Её тело не было каким-то следом, который она оставила в этом мире. Его воспоминания, по которым Алан «воскресил» её, тоже не были этим следом. Фаррелл прильнул к скелету лбом и попытался приобнять его, но это не подарило ему ни тепла, ни спокойствия, лишь сильнее закрепив осознание той пустоты, которую он всё никак не мог нащупать.

Наконец он понял то, что должен был понять уже давно: в этом мире от неё ни осталось ни следа. Не осталось её смеха, не осталось её красивых глаз, мечтательно смотрящих на окружающих её детей. Не осталось её мягких рук, которые когда-то могли прогнать любой его кошмар. Всё, что от неё осталось – этот белый скелет с пробитым черепом и его вспоминания. Но разве они могли отразить весь тот мир, который светился любовью в её глазах? Разве можно было уместить её всю в гроб, разве можно было запечатлеть всю её жизнь в воспоминаниях, стиравшихся со временем до каких-то идеалов? Как он мог даже думать о том, чтобы удержать её в своих воспоминаниях, когда он был лишь частью той