Меченная - Чоинг Ани

Я одна, в незнакомом месте. Внезапно мне становится тяжело дышать. За тринадцать лет жизни я еще ни разу не была совсем одна. Все ночи проводила с родителями и братьями в одной и той же комнате. А теперь мне страшно. Я ведь ничего не знаю, кроме родного дома и его единственной комнаты с кроватями, стоящими практически впритык друг к другу. Больше всего меня пугает столь непривычная тишина: раньше ночи были наполнены городским шумом, сонным сопением братиков, храпом отца, и эти знакомые звуки убаюкивали меня. В этой маленькой необжитой комнате я чувствую себя потерянной. Мое сердце бьется, как у животного, попавшего в западню. Мне кажется, что если я шевельнусь, то что-то ужасное прыгнет на меня из темноты. Я медленно отступаю к стене, прижимаюсь к ней спиной и сползаю вниз. Жду, обхватив колени руками. С верхнего этажа доносится смех. Кто-то прошел прямо над моей головой. Хлопнула дверь. Я обвожу взглядом свою комнату. Надо успокоиться. Тут нет никого, кроме монахинь. Я только сегодня покинула место, которое могло бы куда сильнее испугать людей. И оказалась в обители мира и покоя. Все будет хорошо, я уверена в этом. В темноте я различаю кровать и этажерку — больше здесь ничего нет. «Твоя комната» — так сказала Ани Тара. Теперь это мой дом. Впервые в жизни у меня есть свое личное пространство. Тут я замечаю, что все это время я подсознательно сдерживала дыхание. Все, теперь я могу спокойно дышать. Забираюсь в кровать и сворачиваюсь под теплым мягким одеялом. Я улыбаюсь. Сегодня начинается новая жизнь.

5

Возрождение

Той ночью я почти не спала. Слишком много волнений, слишком много тишины. Но в шесть часов утра меня буквально выкинуло из пушистой полудремы — в мой сон бесцеремонно вторгся звон металлических кастрюль, доносящийся с кухни. Я недоуменно моргаю, пытаюсь сообразить, где это я. Бух! Громкий стук в дверь, и в комнату осторожно заглядывает Ани Тара:

— Ты что, еще не готова? Поторопись!

Не понимая, о чем идет речь и куда надо торопиться, я соскакиваю с кровати и пытаюсь завернуться в свое новое платье. В спешке не различаю, где верх, где низ, натягиваю на себя цилиндр из ткани и неловко пытаюсь завязать пояс сзади. Я так мечтала об этом дне, о том, что он наконец настанет, воображала себе таинственный ритуал, который завершит мое превращение в монахиню… А вместо того я кое-как расправляю складки сзади, одергиваю подол, словно это самое обычное платье.

— Ну, кто так одевается! Иди-ка сюда…

Ани Тара с видом опытного эксперта расправляет спереди, разворачивает меня, перевязывает сзади, снова одергивает подол. Все, я готова. Да, мне потребуется немало времени, чтобы научиться так одеваться.

— Пойдем, пойдем! Сегодня особенный день: в монастыре устраивается пышная церемония.

Так вот почему столько суеты… Праздники организуются по лунному календарю, то есть пять раз в месяц: восьмого, десятого и пятнадцатого числа — в дни полнолуния, и двадцать пятого и тридцатого числа — в новолуние. Мне не терпится принять участие в церемонии. Я выхожу на центральную площадку и попадаю в красно-золотой водоворот. Монахини торопливо ходят в разных направлениях, смеются, на ходу делятся новостями, но я почти ничего не понимаю из их слов. Я отвлеклась на минуту, и Ани Тара успела куда-то исчезнуть. Тогда я решаю, что мне надо самостоятельно обойти монастырь. Все утро я посвящаю этому: исследую кухню, где готовятся пельмени momos и рис с овощами; захожу в зал для молитв, где монахини расставляют свежие цветы и раскладывают подушки на полу; с равнодушным видом брожу по коридорам и тайком заглядываю в приоткрытые комнаты, чтобы посмотреть, как живут другие. Все заняты каким-нибудь делом, и я чувствую себя совсем бесполезной. Только путаюсь под ногами. Монахини легонько отталкивают меня, словно неуклюжего щенка, которого никто не хочет обидеть. Я тут явно самая маленькая. Утренняя суета наполнена радостью и весельем, и все, кроме меня, знают свою роль в сегодняшней церемонии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В полдень я сижу в комнате отдыха, где обитатели монастыря обычно собираются после обеда. Я немного устала ото всех сегодняшних открытий и впечатлений, поэтому уютно устроилась в кресле. Через некоторое время я понимаю, что кроме меня в комнате почти никого нет. Вдруг из комнаты для молитв до меня доносится звук гонга. Несколько глухих ударов. Старая монахиня, торопившаяся на молитву, останавливается на пороге комнаты и удивленно смотрит на меня. Потом понимающе улыбается:

— Малышка, ты чего сидишь, пойдем, все уже начинается.

Не задавая лишних вопросов, я иду за ней, сначала по лестнице, потом через двор, — и наконец попадаю в молитвенную комнату. Сотни монахинь, живущих в монастыре, сидят на земле, образуя несколько рядов, а некоторые стоят вдоль стены. Зал наполнен шепотом и бормотанием. Меня удивляет отсутствие Тулку Ургьен Ринпоче. Наверное, его что-то задержало. Но это не страшно! Как и все остальные, я кланяюсь три раза и иду вперед: хочу сесть где-нибудь ближе к центру, чтобы не пропустить ничего интересного. Поэтому я занимаю свободное место в первых рядах. Вижу, что на меня с улыбкой смотрит незнакомая старая монахиня; кажется, она руководит хором и обучает пению. Я, не задумываясь, пересаживаюсь поближе к ней. Меня переполняет энтузиазм, поэтому я не замечаю удивления в ее взгляде. В ее глазах я вижу только доброту. Внезапно я понимаю, что все, кто сидит рядом, почему-то молчат и как-то странно смотрят на меня. Тогда я решаюсь заговорить со своей соседкой — согласитесь, совершенно естественное поведение в такой ситуации.

— Как тебя зовут?

— Ани Дармазоба…

— Ничего, если я посижу здесь?

Несмотря на все свое дружелюбие, Ани Дармазоба не отвечает мне. Вместо этого она отводит глаза, начинает беспомощно озираться по сторонам; ее явно что-то беспокоит, но при этом она продолжает улыбаться. Я ничего не знаю о монастырских обычаях, никто не рассказал мне о том, сколько запретов может скрываться за молчанием. Поэтому молчание Ани Дармазобы я воспринимаю как согласие. Ошибка. Кто-то сильно трясет меня за плечо:

— Эй, ты! Иди-ка отсюда, тебе здесь не место.

Я смущенно оборачиваюсь. За мной сидит монахиня со странным, неправильно-морщинистым лицом. Я не могу назвать ее уродливой, но есть в ней что-то злое, что сразу вызывает у меня неприязнь. У нее довольно грубый, неприятный голос.

— Тебе нельзя тут сидеть, это места для заслуженных монахинь… иди отсюда!

Этой женщине на первый взгляд лет столько же, сколько моей матери. Она встает, снова хватает меня за плечо и пытается вытащить из ряда. При этом она что-то невнятно ворчит, а я, забыв, где нахожусь, начинаю упираться. Монахиню буквально переполняют важность и чувство собственного достоинства, поэтому у меня возникает инстинктивное желание сопротивляться. Чем сильнее она тянет, тем сильнее я упираюсь. Наше молчаливое противостояние привлекает всеобщее внимание. Некоторые монахини начинают тихо смеяться, прикрываясь рукавами, остальные смотрят на меня крайне неодобрительно.

— Малышка, тебе лучше пересесть назад, тебе оттуда все будет видно, обещаю…

Ани Дармазоба наконец-то решила подать голос. Я чувствую, что она не желает мне зла, поэтому охотно выполняю ее просьбу. Скорее всего, я допустила какую-то ошибку. Мое место среди молодых и бедных, которые стоят у стены позади всех. Злюка (так я прозвала морщинистую монахиню) с довольным видом садится обратно. Потом она заставила меня дорого заплатить за мое открытое сопротивление. Я мысленно ругаю ее последними словами, и тут чья-то маленькая ручка тянет меня за рукав. Разворачиваюсь и в тот же миг понимаю, что в монастыре у меня обязательно будет друг.

Эта девочка старше меня на год, не больше, одного со мной роста, только плотнее. Ани Дикхи живет здесь уже много лет. Ее мама тоже монахиня; Дикхи родилась до того, как ее родители развелись и мать ушла в монастырь. Ани Дикхи очень затейливо подмигивает мне и прижимает указательный палец к губам, чтобы я молчала: церемония сейчас начнется.